Генезис - Владимир Геннадьевич Поселягин Страница 23

– Понятно. Может, слышали такую фразу? Незаменимых у нас нет. Кто ее сказал?

Мы прошли в столовую и сели отдельно, где одна из официанток начала носить нам пищу. Мне ужин, а комиссару завтрак, тот явно недавно встал. Мы приступили к приему пищи. Комиссар все обдумывал сказанную фразу и, когда мы поели, все же признался:

– Я не знаю, кто это сказал.

– Товарищ Сталин, на съезде, в тридцать четвертом году, имея в виду чиновников-вельмож, – допивая чай, ответил я. – Именно руководствуясь этой цитатой, я и решил вести свою политику. Называется это: как вы ко мне, так и я к вам. Тем более раз незаменимых у вас нет, пусть меня заменят. Вот и показываю, я без вас обойдусь, а вы без меня? Для меня это такой психолого-социологический эксперимент. Я не планирую дожить до конца этой войны. Повезет, если вообще доживу хотя бы до Нового года. Немцы о ведении нами ночной разведки знают, когда-нибудь подловят, раз на раз не приходится. Поэтому я считаю, что успею провести этот эксперимент. Посмотреть хочу, как поведет себя начальство. Я видел, вы слушали оба раза, когда я описывал свои приключения, давая понять, какие эмоции испытывал, так что должны меня понять. Расстрелять решили, я в бега подался. Трибунал был, наплевал на службу и делал только то, что приказывали. Простым красноармейцем действительно весело мне было. Отказались кормить в столовой, да плевать, купил припасы и отдельно ем. Надавить решили, воюю из-под палки. То есть я теперь всегда буду отвечать. С трибуналом вон сработало, мигом и звание, и награды вернули. Последние зря, не приму.

– Насчет них все же подумай.

– Нет, эти отобрали, так отобрали, значит, не заслужил. Носить теперь буду только те, которые снова заслужу. А эти или матери отправьте, или сами выкиньте, или это сделаю я. Брезгую я их носить. Отобрали раз, отберут и второй.

– Почему матери?

– Жене не хочу, предала. Не доверяю. Хотя лучше отцу, мать жену поддержала, тоже простить не могу.

– Понятно.

Дальше комиссар больше молчал, о чем-то размышляя. Мы вернулись в штаб по его настоянию, и он передал мне конверт с наградами.

– Сам решишь, что с ними сделаешь. Теперь это на твоей совести, – сообщил.

Пожав плечами, я покинул землянку и, прогулявшись до ближайшей речки, бросил конверт с наградами в самое глубоко место. Я тут купался, знаю, где оно. Потом вернулся в землянку, побрился и вскоре уснул. Вот только меня подняли через четыре часа.

Я спросонья поначалу не понял, что от меня хотел посыльный красноармеец из штаба, пока не разобрался, что меня срочно вызывают с вещами. Подхватив оба сидора, шинель, я рванул к штабу полка. Там командир сообщил:

– Борт номер восемь готов к вылету. Вылетаете немедленно к штабу Центрального фронта. Нужно провести ночную разведку тылов противника. Товарищ маршал, командующий нашим фронтом, заявку из Ставки одобрил.

– Есть, – только и осталось мне, что козырнуть.

На машине комполка меня подвезли к самолету, это был тот самый борт, на котором мы с Турбиным летали, тот подготовлен к ночной разведке, экипаж опытный. Самолет почти сразу взлетел, и, пока я отсыпался на полу машины, мы направились к нужному аэродрому. Нас сопровождало звено истребителей. На месте нам прислали командира, полковника из оперативного штаба Центрального фронта, в полете именно он вел запись и ставил метки на карте. Три дня мы крутились в тылу противника. То есть три ночи. Потом нас вернули, и мы снова с Турбиным летали. Два дня проводилась проверка, не сменили ли немцы свои стоянки и не перебросили ли резервы. В двух местах действительно имелись подозрительные скопления техники и пехоты. Мы там разведчиков высадили, следующей ночью их другой борт заберет, задача языка взять, офицера званием повыше. А нас перебросили на Западный фронт. Потом снова на наш фронт, а дальше ждал Южный. А потом и Северный. Так август и пролетел.

Третьего сентября, когда мы вернулись после очередной помощи другим фронтам, я лежал в землянке и слушал стоны Юрки. Тот недавно только вернулся из госпиталя, где пролежал три недели. Их борт был сбит, и он пострадал при вынужденной посадке, в деревья врезались. Не серьезно, иначе дольше бы в госпитале пролежал. А стонал тот, что летать не дали, не было свободной штурманской должности. Новый самолет будет через пять дней, вот его и включили в экипаж. Не хотел он пять дней ждать, летать желал.

– А у тебя как дела? – поинтересовался тезка, красуясь новенькой Красной Звездой на груди.

Их экипаж наградили за вывоз наших раненых из немецкого тыла. Да и лейтенанта он получил. В отличие от него, я наград не получал, да и звание осталось то же. Почему не награждают, мне вполне ясно. Стало известно, что я награды выкинул, секрета из этого я не делал. Кто-то считал, что я прав, свою позиция я пояснил, кто-то говорил, что не прав. В общем, мнения разделились, но то, что информация о моем поступке ушла в верха, я не сомневался. Да и не нужны мне награды, летаю, дело свое делаю, большего мне и не надо. Правда, все же свой секрет раскрою, в конверте была речная галька, а награды я с оказией отправил отцу, он сохранит. Носить не буду, это принципиально, но пусть в семье сохранятся. Наградные корочки у жены, та хранит с другими документами.

– Новостей море, – ответил я, продолжая лежать на койке, закинув руки за голову. – Борт наш все, на прикол встал, мы ресурс двигателей выработали. Сейчас все из салона на другой более свежий борт перекидывают. Экипаж остается тот же, хорошо сработались, глупо менять. Эту ночь я с бомбардировщиками буду летать, два вылета планируем, пока готовят связной самолет, через час к «большим» вылетаю. А дальше все по старой схеме.

– Ясно. Ты же летал по всем фронтам. Как там?

– Северный еще держится, не дает окружить Ленинград. Я сообщил, где у немцев и финнов резервы сосредоточены, склады для налетов ночной авиации. Центральный все еще воюет у Смоленска. Где наши топчутся – ты знаешь. Южный плохо, далеко немцы прорвались, практически к Крыму вышли. Там их пока тормознули, но думаю, ненадолго. Скоро снова облетывать буду, нужно сверить их перемещения с последними разведданными.

– Как думаешь, удержим?

– Сомневаюсь, – честно ответил я. – Воевать еще не умеют. Устав нужно менять. После Финской, конечно, многое изменилось, но все равно мало. Нет, до зимы так и будем отступать. А дальше дедушка Мороз поможет. Немцы