Александр Сивинских - Имя нам – Легион Страница 23

Как и любое другое.

Генрик, тем не менее, бдительности не терял. Останавливался часто, крутил головой из стороны в сторону, сканируя окрестности на предмет рачьего «амбре». Филиппу было приказано поступать так же, а ещё держать язычок болтливый за зубами, ушки – на макушке. Тот терпеливо поступал и держал, понимая, что стоит ему расслабиться, как неприятности тут как тут, живо нагрянут.

Заросли вокруг были не то чтобы густые, но какие-то несуразные, преодолению поддающиеся с трудом. Гигантские кусты дикой смородины перемежались сосновыми рощицами. По земле вилась трава наподобие высокого и чертовски липучего душистого горошка. И повсюду громоздились вросшие в землю гладкие булыжники – от маленьких, размером с кулак, до здоровенных – с хорошую избу. Были они выбелены дождями, изорваны трещинами и покрыты изумрудными нашлепками лишайников.

Красиво было вокруг, ничего не скажешь, а главное, летучие, кровососущие твари отсутствовали совершенно. Так, гудели какие-то жучки, но в атаку не бросались. Один ударился Филиппу в щиток, сложил крылышки и начал ползать кругами. Жучок не мешал, и стряхивать его Филипп не стал, решив: пусть себе ползает, все-таки здесь хозяин он, а не мы. Жук был черно-желтый, полосатый, мохнатый и напоминал не то шершня, не то шмеля.

«Шмеля?! – Филипп чуть не заорал. – Черт! Черт, черт и черт! А где же “Шмели”? Генрик говорил, что Братья посылали на обследование лаза-“штофа” трех роботов. Так ведь мы не обнаружили ни одного. Мы даже останков их не нашли. А на гладком полу пещеры любая мелочь бросилась бы в глаза. Ну, допустим, не пролетели они пещеру насквозь потому, что о “донышко” разбились; останки-то куда подевались?»

Филипп прижал подбородком клавишу шлемофона и сказал:

– Мастер сержант! Разрешите обратиться?

– Чего тебе? В туалет захотел?

– Нет. То есть да, но не в этом дело. Гена, а ведь «Шмелей» мы не нашли.

Генрик остановился. Повернулся к Филиппу и открыл рот. Не сказав ни слова, закрыл и поджал губы. Сел на камешек, похлопал ладонью рядом.

– «Шмели» оборудованы самоликвидаторами, – пробормотал Саркисян задумчиво. – Так же, как и любое сложное оборудование Братьев, имеющее хотя бы незначительный шанс попасть в неподходящие руки. Роботы, понятно, сгорели без следа, поэтому мы их и не нашли. Проблема заключается в другом: что их заставило привести заряды в действие? Не столкновение же с прозрачной стенкой? Онзанам «шмелей» не взять, это уже проверено. – Он покачал головой. – Что мы с тобой проглядели, а, Капрал?

– Или кого, – уточнил Филипп. – Гена, а ведь оно могло и нас изловить. Подумать только, Гена, оно же, наверное, всю дорогу по пещере за нами кралось! Ползло, облизывалось, и думало: «Вон того, толстенького усатенького сержанта я на первое сожру, а того вон дьявольски красивого, идеально сложенного рядового – на второе!»

– Смейся, смейся! Посмотрю, что ты запоешь, когда мы обратно возвращаться будем, – проскрипел Генрик. – Красивенький!.. Ладно, пока замнем, двигаем дальше. С пожирателями роботов потом разбираться будем.

Далеко уйти не довелось. Скоро смородиновые кусты стали мельчать, сосны вовсе перестали попадаться, и перед ними открылся вид на лагерь онзанов.

Лагерь располагался в самом центре не слишком крупного и не слишком древнего метеоритного кратера. Время еще не успело сгладить вывороченный колоссальным взрывом кольцевой гребень. Подобно настоящей крепостной стене гребень окружал расчищенную и выровненную площадку размером со стадион. В дополнение к естественной преграде площадка была обнесена забором из самой настоящей колючей проволоки – с частыми длинными трехрогими шипами. С первого взгляда было понятно, для кого эта проволока натянута. Вернее, против кого. Потому что лагерь был наполнен преимущественно не онзанами, а человекообразными существами. Худенькими чернолицыми людьми, одетыми в синие балахоны и подпоясанные канареечно-желтыми ремешками.

Слева дымили двумя высокими трубами приземистые строения фабричного вида; каменные, с широкими, окрашенными в серый цвет воротами. Ворота были распахнуты, из них выползал чумазый паровозик, тянущий несколько платформ, заваленных мотками свеженькой «колючки».

В дальнем от легионеров конце лагеря парили грязно-зеленые лужи, вероятно, те самые страшные ферментационные баки. Вокруг луж неторопливо прохаживались человечки-«повара» с лицами, обмотанными синими же тряпками. Никто, между прочим, их не погонял, никто за ними не присматривал.

Участок между заводиком и «кухней» заполняли аккуратные рубленые избушки. Крыши домов были покрыты железом, а в длинных и узких окнах, прорезанных не вертикально и не горизонтально, а наискосок, поблескивали стекла.

Центральную часть лагеря украшало большое горбатое строение, чрезвычайно похожее на древесное корневище, вылезшее из земли. Вероятно, то был искомый штаб онзанов. Возле штаба грелось на солнышке штук пять ракообразных тварей, среди которых затесался почему-то и один «синий» человек. Онзаны активно размахивали усами, а человечек – не менее энергично – руками.

Вся правая половина лагеря оставалась девственно голой. Там тренировались в боевом искусстве членистоногие солдаты. Закапывались в грунт, подымая тучи пыли, потом резко, словно выброшенные мощной пружиной, взмывали в воздух и, стремительно пробежав десяток метров, стреляли из грохочущих пищалей по «ростовым» мишеням. Мишени довольно примитивно изображали легионеров с растопыренными руками и большущими круглыми головами.

Действовали онзаны, надо признать, великолепно. Видимо, бойцы представляли собой отборную гвардию. Охрана ставки главнокомандующего, как-никак.

Душераздирающих картин, вроде расчлененных трупов или крестов, украшенных распятыми рабами, не наблюдалось. Филиппу вдруг пришла в голову крамольная мысль: что, если онзаны вовсе не поработители, а союзники «синих балахонов»? И настолько эта мысль показалась ему здравой, что не он стал пока выставлять ее на плебисцит, а запомнил и поместил в укромный уголок мозга. Присовокупив к имеющейся уже там стопочке компромата на Больших Братьев.

До поры, опять же, до времени.

– Да у них тут прямо братство народов какое-то! – озвучил его тайные измышления умненький Гена. – Что же это творится-то, товарищи? Где немилосердный геноцид?

– Ну, ты об этом не меня спрашивай, – отозвался Филипп и замолчал. В конце концов, сколько можно этого упертого армянина к работе собственной башкой подталкивать! Пускай сам попрактикуется.

Не дождавшись ответа, Генрик взялся за дело, ради которого, собственно, легионеры пробирались за тридевять земель. Вывернул из земли камешек, высыпал в ямку оставшиеся вешки, после чего аккуратно приладил камень на место. Извлек из набедренного кармана маяк, замаскированный под кривой невзрачный сучок, и сунул в глубину смородинового куста. Придирчиво оглядел тайник. Одобрительно крякнул и, извиваясь, ужом, пополз назад.

Следом пополз и Филипп.

Обратно они двигались быстро, времени на обдумывание и обсуждение увиденного не было. Приходилось под ноги поглядывать да по сторонам. Остановились только возле открытого участка, что лежал перед входом в «штоф».

– Опять девчонку первую запустим? – спросил Филипп.

Саркисян, видимо, принял решение заранее.

– Нет, на этот раз сам пойду. А ты прикрывай.

Он рывком преодолел опасный участок, влетел в пещеру и упал на поблескивающий пол. Филипп выждал пару минут и побежал. Бежал, а в голове билась недобрая мысль: «Ох, и врежусь я сейчас в стенку-невидимку! Да лбом! Звону будет…»

Удивительное дело, не врезался!

– Поищем «Шмелей»? – спросил он, ободренный неожиданным везением.

– Некогда, – сказал заспешивший вдруг Генрик. – Будем считать, что их птички склевали.

Каких он имел в виду птичек, было не ясно. В пещере и плесени-то не водилось. Но спорить с командиром по уставу не положено. Филипп с легкой душой подчинился. В принципе, они свое дело сделали, тропинку проторили, а уж остальное их не касалось. Да и страшновато Филиппу отчего-то сделалось под сенью «бутылочных» сводов. Вспомнилось им же самим неуместно рассказанное стихотворение про таракана, который «вылезти не смог». Он зацепил языком горошину микрофона (она же – «пускач» самоликвидатора), подтянул поближе к губам и предложил:

– Тогда ходу?

– Ходу! – отозвался Генрик, и они припустили!

Дали настоящего стрекача, чего уж там скрывать.

Уже в овраге, когда показалась смоляная капля горловины канала, Филиппу пришла в голову отличная идея.

– Погоди-ка, – попросил он Генрика. – Можно, я травки нарву?

– Рви, натуралист. А зачем она тебе?

– Чай сварю. Закачаешься!

Филипп принялся обламывать пушистые метелки лабазника.

Запах стоял… непередаваемый! Филипп набил цветами свободный карман на бедре, сунул несколько стеблей за поясной ремень и с улыбкой сказал: