Кровь волка - Рафаэль Дамиров Страница 24

предателя вдруг исказила ярость, он издал дикий вопль и с силой рубанул свою жертву. Слабые мышцы и трясущиеся руки не дали нанести точного удара. Ятаган скользнул мимо шеи Соломона и застрял в его черепе, расщепив темя. Рассул выпустил меч и в ужасе отпрянул. Один глаз Соломона лопнул от удара, второй цел. Он смотрел на тюремщика единственным глазом и кривился в улыбке. Губы его прошептали беззвучное посмертное проклятие в адрес предателя. Через мгновение предводитель восстания рухнул бездыханным на каменный пол.

* * *

И вновь я в тюрьме, ставшей уже “родной”. Цепи опутывают тело, вытягивая мощь Люпуса. Промозглость холодного подземелья навевает смертельную тоску. Многочисленные камеры забиты пленными повстанцами.Где-то в соседней камере Нур — я слышу его проклятия и ругательства. Сквозь ржавые прутья просачивается робкий свет коридорных факелов. Кажется, еще секунда и они погаснут вовсе. А вместе с ними сгинет моя жизнь… Вот так глупо, в чужой войне, в чужой стране, безвестно и бесславно. Но нет! Я должен вырваться. Я никогда не считал себя трусом. Дураком — да… но это разные вещи. Но сейчас я боюсь смерти!.. Боюсь, чтобы выжить! Смерть закон — не кара, но и не благо. Если бы смерть была благом — боги были бы смертны. В разведшколе нас учили: когда одолевают невзгоды иль несчастья, нужно вспомнить, что тебе когда-нибудь придется умереть, и тогда то, что раньше казалось несчастьем, обратится вдруг в ничтожную неприятность, о которой не стоит беспокоиться.Хорошее было время… Все просто и понятно: это враг, его нужно ликвидировать, это союзники — им надо помочь. А здесь я сам не знаю — зло я, иль добро? Зверь или человек… Но даже самый злобный волк, бывает благороднее человека…Зверю неведомо предательство и алчность, жестокость и зависть, лицемерие и мстительность… Все это — достижения цивилизации. Именно эти качества возвысили человека над природой, над богами… сделали его сверх-хищником, сверх-зверем…Коридор донес гулкие шаги. Из полумрака показался несмелый силуэт. Стражник приблизился к решетке моей камеры. Он снял со стены факел и осветил свое лицо. Я рванул вперед, пытаясь разорвать цепи. Но тщетно… Передо мной стоял Рассул в форме стражника-тюремщика…— Моли богов о скорой смерти! — прорычал я. — Потому что я не подарю тебе такую роскошь.— Придет время господин, Молот, — пролепетал Рассул. — И вы поймете, что я поступил правильно…— Никогда, навозная крыса, я тебе не прощу предательства!— Предательство не самое большое зло… А если оно совершено во спасение — то почти добродетель…— Добродетель — это когда жертвуешь, а спасать собственную никчемную шкуру — трусость и предательство!— Придет время, и вы меня поймете… Поймете и простите…— Скорее воды океана вскипят и проглотят материки, чем это случится! Я убью тебя! Не знаю как, но убью…

* * *

День сурка, а вернее ночь сурка тянулась бесконечно в полумраке подземной тюрьмы. Я вновь привык к цепям, и если бы не слабость, то перестал бы их замечать. Чтобы совсем не свихнуться от одиночества я перекрикивался с Нуром. Разбойник переносил заключение более стойко. Он привык к оковам — почти половину жизни провел в заточении. Как он остался до сих пор жив, не пойму. Собеседник из Нура так себе, но покостерить врага, пленившего нас, он мастер. Его проклятия и трехэтажные ругательства, наполненные злобой и яростью, как ни странно, поднимали настроение не только мне, но и другим заключенным в соседних камерах.Мансур не торопился с нашей казнью. А то что она будет, я не сомневался. Рассул рассказал, что нашу показательную казнь готовят на особый день — на ежегодный арабский праздник жертвоприношения, котрый наступит уже скоро — через несколько дней.Я не разговаривал с предателем. Постоянно злился и грозился его убить. Но тюремщик будто не замечал этого. Охотно вел со мной беседы в виде монологов и односторонних высказываний. Делился со мной новостями внешнего мира и даже приносил более “жирный” тюремный паек. Мне приходилось принимать его подачки — нельзя терять силы. Надежда на спасение только в мощи Люпуса, а голод даже самого сильного и свирепого хищника скосить может. Всех уравняет, и пугливую мышь, и лютого волка.Я потерял счет суткам. Но я чувствовал, что скоро луна откроет полный лик, и наступит мое время, время Ликана… Дитя сатаны вожделеет свободы, чтобы насытить древнюю жажду кровью растерзанных душ и всех тех, кто встанет у него на пути.Но цепи… ненавистное серебро не даст обратиться… Если не достигну второй стадии сейчас — до следующего обращение могу не дожить.Днями напролет я скоблил оковы о шершавые камни стен, пытаясь сточить металл. Но звенья цепей крепки и массивны, а я слаб. Сил во мне сейчас меньше чем в нескладном подростке или худосочной девке.Вечер опустился на город. Я не видел небо. Но я чувствовал приближение ночи… Сегодня полнолуние, я в этом уверен. Я чувствовал бурление луны в своих жилах. Я чувствовал как слабость уходит. Я несколько раз рванул цепь, разорвав кожу на запястьях до мяса. Но оковы расчитаны на быка. Я ходил взад-вперед по камере, словно загнанный хищник, раскачивался и в бессилье бил цепями о стену.Близилась полночь. Сердце отбивало дробь и готово было выскочить из груди. Глаза налились кровью, меня трясло, но серебро не давало обратиться. Я метался по камере, рыча и проклиная всех на свете.Из коридора донеслись шаги. К решетке приблизился Рассул. С яростным рыком я прыгнул вперед, пытаясь просунуть пальцы сквозь решетку и выдрать тюремщику кадык, но словно цепной пес, был безжалостно отброшен цепью назад, не дотянувшись даже до решетки.— Придет время и я сожру тебя заживо! — прорычал я, испепеляя взглядом предателя.Но Рассул даже не дрогнул. Он был сосредоточен и сдержан, в глазах холод. За его спиной висел холщевый мешок.— Время пришло, господин Молот… Я ждал полнолуния, чтобы высвободить демона.С этими словами Рассул отпер решетку и бросил мне под ноги мешок. Я разорвал ткань, и оттуда высыпались мои доспехи, кинжал, молот и амулеты.— Помните, господин, что я для вас сделал. Я не предатель… Иногда приходиться одевать чужую личину и жертвовать дорогим, чтобы не потерять все… Если бы я не казнил Соломона, то был давно мертв и не смог бы вам помочь. Вы убьете Мансура, я уверен, и восстановите справедливость. Отомстите за Соломона и мою семью. Пустынные странники убили всех в кожевенной мастерской и мою семью тоже. Я больше не боюсь за своих жен…