Роман Злотников - Смертельный удар Страница 24

— Не так. — Он посмотрел Сайторну в глаза. — Понимаешь, я, конечно, тоже не сахар, могу устроить кровопускание, войну, положить несколько десятков или сотен тысяч довольно приличных людей просто потому, что они на другой стороне, но… — он задумался, — я прекрасно представляю себе, что я не бог, а этот мир, если к нему руки приложить, совсем не плох, и я не собираюсь с ним сражаться. Это… просто ребенок. Он может вредить, буянить, пакостить по-мелкому или по-крупному, но он не враг. Его можно отшлепать, наказать как-то, но мне никогда не приходило в голову смахнуть его, как надоевший песочный домик, что, если верить вашей Книге Мира, не раз проделывал тот, кого ты называешь Творцом. С помощью преданной ему банды кровавых фанатиков. — Он помолчал. — Хотя в их ненависти к новым знаниям есть и некоторое рациональное зерно. Я сам придерживаю кое-какие военные технологии, если считаю, что пока могу без них обойтись, например, порох или динамит. Сайторн склонил голову к плечу, вслушиваясь в незнакомые названия, как бы пробуя их на вкус, и спросил:

— А это… — он кивнул в ночную темень, где притаились странные холмы, к которым они ездили сегодня днем, — это страшнее пороха? По-моему, ты сам боишься того, что собираешься сотворить.

Грон вздохнул:

— Ты прав. — Он яростно потер лицо ладонью. — Это много страшнее пороха, но дело в том, что никто, кроме меня, не сможет этого повторить еще очень много лет, а вот порох… — он усмехнулся, — это намного проще.

Некоторое время они молчали, глядя на пламя костра. Послышались шаги, из темноты вынырнул сержант и вытянулся перед Гроном:

— Мой командор, ужин готов. Грон кивнул:

— Спасибо, сейчас идем.

Сержант переминался с ноги на ногу, наконец неловко поежился и, кашлянув, спросил:

— Может, принести? Грон улыбнулся:

— Не стоит. Не думаю, что сегодня мы просидим слишком долго. Я устал, а завтра предстоит тяжелый день, так что скажи ребятам, пусть уже наваливают в котелок.

Сержант козырнул, недовольно покосился на Сайторна и потопал обратно. Сайторн проводил его взглядом.

— Твои люди любят тебя, Грон, а я так и остался для них чужим.

— Мы из Корпуса, Сайторн, а ты нет, — заметил Грон. — Ты же сам не захотел, чтобы было по-другому.

Сайторн пожал плечами:

— Ты ведь не только учишь их сражаться, но и пытаешься перекроить их мозги, а я решил больше никому не позволять делать это со мной.

— Но поскольку ты знаешь об этом, с тобой подобный номер невозможен, — ехидно заметил Грон.

Сайторн улыбнулся:

— Я лучше остерегусь, а то я уже привык, что все, что ты делаешь, — ты делаешь хорошо.

Они захохотали.

Над степью пронесся крик степной совы. Грон утер выступившие от смеха слезы и махнул рукой:

— Ладно, поболтали, и будет. — Он поднялся на ноги. — Пошли, ужин остывает, — и зашагал к кострам.

Сайторн постоял еще немного, наблюдая, как гаснет пламя маленького костерка. Потом посмотрел на звездное небо. Прошло уже почти семь лет с того дня, как он подошел к воротам крепости Горных Барсов и, показав кинжал, попросил часового проводить его к командору. Именно этот день был последним, когда он мог считать себя членом Ордена. Вернее, по орденским законам, он заслуживал смерти уже после самовольной попытки отравить Грона крошеным промбоем, ядом, от которого не было спасения. Никто, соприкоснувшийся с Измененным, не имеет права на жизнь. Но до того дня он по-прежнему считал себя сыном Ордена, исполняющего волю Творца и несущего людям этого мира свет истины. До того дня… Звезды холодно и равнодушно сияли на огромном куполе степного неба. Ему вдруг припомнилось, как точно такой же ночью он сидел у рыбацкого костра на побережье и слушал песню о том, как смелый воин Грон-Казимир прыгнул навстречу ситаккским «акулам», чтобы спасти людей, которых он видел всего один день, но успел полюбить. А вокруг сидели, блестя глазенками, десяток ребятишек. Половину из них звали Гронами, а другую Казимирами. В той песне еще говорилось, что воин вернется, когда небо упадет на землю и боги разгневаются на людей и захотят их уничтожить. Сайторн зашагал вслед за Гроном. Не каждому доводится присутствовать при том, как легенды становятся явью. Впрочем, чего еще ждать от Измененного?

Следующий день начался рано. Грон проснулся на заре, тихонько вышел из палатки, умылся ключевой водой, натянул последний из оставшихся комбинезонов и снова отправился в лощину, перед отъездом приказав офицеру никого не выпускать за пределы лагеря. Сайторн проснулся, когда Грон уже уехал, и, соответственно, оказался заперт в лагере до приезда командора. Он послонялся по окрестностям, поднялся ко вчерашнему кострищу, постоял, глядя, как бойцы старательно закапывают пепел от их комбинезонов, сожженных вчера вечером, ссыпанный в герметичный медный бак, и вернулся в палатку. Там он тщательно задернул полог, достал из тубуса тонкие листки и проверил ручку. Он по-прежнему не мог перебороть в себе заложенное с раннего детства отвращение к большинству усовершенствований, введенных Измененным, но некоторые, подобные ручке-самописке… Сайторн вздохнул и склонился над писчей доской.

«…Сие путешествие угнетало Великого Грона. Он всей душой противился тому, что собирался совершить, но не мог найти другого выхода. Как мне кажется, он пришел в это гиблое место, чтобы каким-то одному ему известным образом овладеть самой смертью. А может ли быть что-то более неестественное для того, кто собирался положить все свои силы, чтобы сохранить жизнь большей части живых существ, ныне населяющих наш мир…»

Сайторн увлекся и писал долго, вдумчиво, а потому чуть не пропустил момент, когда вернулся Грон. Он едва успел спрятать листки и повалиться на расстеленный плащ, как полог палатки отлетел в сторону и на пороге появился возбужденный Грон.

— Валяешься?! Когда вокруг вершатся такие дела! Сайторн сел с видом оскорбленной невинности.

— Вы же не оставили мне ничего иного, Ваша непреклонность. Судя по взглядам ваших бойцов, если бы я удалился от границ лагеря больше чем на полшага, мне бы с удовольствием прострелили пузо.

Грон захохотал и, быстро пройдя в угол палатки, выволок какой-то сверток, туго увязанный в войлок. Сайторн с интересом подобрался поближе. Грон разрезал веревки и осторожно развернул какой-то бронзовый цилиндр со стеклянным окошечком на боку, глиняный сосуд с плотной пробкой и двумя медными штырями, торчащими из нее, и какой-то диск, а также кучу шнуров с медной проволочкой в середине. Быстро соединив все это в причудливую конструкцию, он достал свинцовый цилиндрик, поднес его к стеклянному окошку и начал отвинчивать крышку. Как только между крышкой и корпусом появилась щель, диск, лежащий на столе, гулко защелкал, а спустя мгновение щелчки превратились в вой, диск затрясся, заскользил по столику и рухнул на пол. Грон торопливо завинтил крышку, осторожно положил пенал в сторону и перевел дух. Его лицо было бледно. В этот момент полог палатки поднялся и на пороге возник сержант с обнаженным мечом, за его спиной виднелся еще десяток бойцов. Грон как-то ошеломленно взмахнул рукой: