Сергей Мусаниф - Вселенная неудачников Страница 24

– И к чему был весь этот цирк? – поинтересовался я.

– Мне было любопытно посмотреть на твою реакцию. Ты поверил ей хоть на какое-то мгновение?

– Только в той части, что по окончании исследований меня убьют, – сказал я.

– А в то, что она может быть с Кленнона? – Видимо, завуалированное обвинение во лжи он решил проигнорировать.

– Нет.

– Почему?

– Тайный агент врага в святая святых службы безопасности? В это довольно сложно поверить.

– Когда-то и я думал так же, – вздохнул генерал, усаживаясь в кресло. – Но теперь у меня нет никаких сомнений, что шпионы Империи проникли в нашу святая святых. По некоторым косвенным данным нам удалось установить, что противник обладает информацией, которой у него не должно было быть. И источник утечки информации находится именно в нашей структуре.

– И вы уверены, что мне стоит об этом знать? – спросил я.

– Опять же мне любопытно посмотреть на твою реакцию, – сказал генерал.

– И как она вам?

– Видимо, за последнее время в твоей жизни произошло столько событий, что тебя уже трудно чем-либо удивить.

– Но вы все равно попробовали, – констатировал я. – Отлично. Очевидно, теперь я должен задать вопрос, каким образом внутрь вашей суперзасекреченной структуры вообще мог проникнуть человек со стороны. Тем более со стороны одного из двух потенциальных противников в намечающейся глобальной войне. Вне всякого сомнения, вам любопытно посмотреть на мою реакцию после того, как вы вывалите на меня очередную тщательно отмеренную порцию информации, которая будет противоречить тому, что мне было рассказано ранее.

– Думаете, сарказм изобрели в двадцатом веке? – спросил генерал.

– Я из двадцать первого.

– Тем не менее им пользуются до сих пор, – сказал генерал. – Вряд ли ты сможешь кого-то им удивить.

– По-моему, я уже достаточно тут всех удивил, – сказал я.

– Это верно.

Он поерзал в кресле и уставился на меня в упор. Я ответил ему взаимной любезностью.

Несколько минут пролетели в полном молчании.

Я сдался первым. В конце концов, у генерала наверняка гораздо больше опыта в подобных гляделках. Если я хоть что-то понимаю в генералах, этот тип обладает богатым опытом в подобного рода вещах.

Наверное, не один подчиненный уже столбенел от пристального взгляда старшего по званию.

– Чудесно, – сказал я. – И каким же образом внутри вашего ведомства мог оказаться враг? Учитывая, что я – первый человек, в голову которого вы не можете залезть.

– Стопроцентную гарантию дает только метод полного ментоскопирования, против которого, как ты справедливо заметил, у тебя иммунитет, – сказал генерал. – Но мы не можем подвергнуть тотальному ментоскопированию всех своих сотрудников, а значит, всегда существует вероятность, что мы что-то пропустили. Выборочная проверка памяти по сути дает не больше данных, чем обычный медикаментозный допрос. Нам известны способы обойти и то и другое.

– А что же мешает вам подвергнуть всех сотрудников тотальному ментоскопированию? – поинтересовался я.

– А с кем потом работать?

– Я вас сейчас не очень понял, – признался я. – Что значит с кем?

– Тотальное ментоскопирование позволяет нам узнать о человеке все, что он знает сам, – сказал генерал Торстен. – И даже больше, потому что мы можем получить доступ к той информации, которую человек сам уже и не помнит. И естественно, что в результате мы точно будем знать, является человек агентом врага или нет. Но после этой процедуры человек уже не станет прежним.

Мне чертовски не понравилось, как это звучит. В последнее время мне вообще мало что нравилось, но слова генерала не понравились мне больше остального. В конце концов, меня этой процедуре подвергали уже неоднократно.

– Тотальное ментоскопирование убивает клетки мозга. – На этот раз генерал решил продолжить, не дожидаясь моего наводящего вопроса. – От семи до двадцати пяти процентов за сеанс. Соответственно, интеллектуальный уровень работника сразу падает на несколько десятков пунктов. И не только интеллектуальный. Повторная процедура убивает до пятидесяти процентов клеток. Ментоскопирование мы используем только для врагов.

– И для людей из прошлого, – сказал я, постаравшись, чтобы мой голос не дрожал. Это стоило мне некоторых усилий, потому как я чувствовал надвигающуюся… Нет, не панику. Но какую-то эмоциональную реакцию – точно. По спине побежали струйки холодного пота. – Для расходного и наименее ценного материала.

– Мозги врага – это очень ценный материал, – ухмыльнулся генерал. – Не стоит так нервничать, Алекс. На тебя эта процедура все равно не действует. С твоими мозговыми клетками все в порядке.

– Чудный новый мир, – пробормотал я. – У вас тут есть хоть какое-то уважение к человеческой жизни?

– У нас тут война, между прочим, – сказал генерал. – Она еще официально не объявлена, и боевые корабли еще не покинули своих орбит, но она уже идет. А в войне побеждает тот, у кого больше информации о противнике. На этом фоне пара-тройка жизней не так уж важны.

– Особенно если речь идет не о вашей жизни, – сказал я. – Вы мне еще расскажите про дерево свободы, которое необходимо время от времени поливать кровью патриотов.

– Некоторые истины не меняются во все времена, – сказал генерал. Очевидно, он был знаком с этой цитатой.

– И некоторые штампы тоже.

– Если ради победы Альянса потребуется моя жизнь…

– То вы с радостью положите ее на алтарь общего дела, – закончил я.

От этого разговора у меня уже взрывался мозг.

Видимо, во все времена существуют идиоты, основное предназначение которых состоит в произнесении напыщенных патриотических речей. Таких речей я и в своем времени наслушался.

И уже тогда не верил им ни на грош.

Громче всех о самопожертвовании обычно кричит тот, чьей жизни ничто не угрожает.

А Визерс ничего не рассказал мне об опасности полного ментоскопирования… Почему я не удивлен?

Тут вообще хоть кто-нибудь правду говорит?

Разведчик – это профессиональный лжец. Что ж, в какой-то степени тут все разведчики.

– Может быть, тебе кажется, что я произношу высокие и напыщенные слова, – сказал генерал. – Но подумай вот о чем. Выброси из моей речи слово «Альянс» и подставь вместо него слово «человечество». Тогда все сразу встанет на свои места.

– Насколько мне известно, люди живут и за пределами Альянса.

– Сколько их, тех людей? – спросил генерал. – И это все равно ненадолго. В одиночку независимым мирам не выстоять. Вопрос их вхождения в Альянс – это вопрос времени. Сейчас они сколько угодно могут вопить о своем собственном пути и недостатках нашей демократической системы, а они есть, чего уж скрывать, ибо любая система несовершенна, но, как только запахнет жареным, они сами к нам прибегут и согласятся на все условия. Едва только в галактике запахнет реальными боевыми действиями, едва их локального пространства достигнет первый слух о том, что боевой флот Кленнона или Скаари приближается к человеческому сектору космоса.

– А, так вы им еще и условия выставляете, – сказал я. – Действительно, и чего это они не рвутся вступать в ваш Альянс…

– Это проблема власти, – сказал генерал. – Не все независимые миры разделяют наши демократические ценности.

– Ваши или демократические? – уточнил я, поскольку генерал сделал явный акцент на слове «наши». – Желаете поговорить о политике? Прочесть мне лекцию о торжестве демократии? Прежде чем вы начнете, хочу предупредить, что у меня иммунитет к подобным разговорам.

– Визерс не сказал мне, что ты монархист.

– Мне кажется, вы уже достаточно проверили мои «прокленнонские» настроения, – сказал я. – Анархия – мать порядка.

Генерал нахмурился.

– Что ты думаешь о полковнике Визерсе? – спросил он.

– Я думаю, что он кленнонский шпион и намеренно саботирует работы по исследованию моего мозга, – заявил я. – Конечно, если ему за это не платят скаари.

– Почему ты так враждебно настроен?

– А с чего я должен быть настроен по-другому? – поинтересовался я. – Вы меня тут все достали, и это совершенно очевидно. Кроме того, я не верю в подобные разговоры по душам и не собираюсь обсуждать с вами ваших же подчиненных. Тем более что от этого подчиненного многое зависит.

– Думаешь, от меня зависит меньшее? Касательно тебя?

– Вы – начальник, он – непосредственный исполнитель. Даже и не знаю, с кем из вас выгоднее ссориться.

Вне всякого сомнения, язык мой – враг мой, и большая часть неприятностей, которые случались в моей жизни, были связаны именно с его длиной. Если бы я хотя бы иногда думал, прежде чем говорить…

Но в данной ситуации терять мне было нечего. Я уже давно привык к мысли, что эти ребята грохнут меня сразу по окончании исследований или, в лучшем варианте, засунут меня в какой-нибудь бункер, из которого я никогда не выйду. Чтобы у эсбэшников всегда был под рукой контрольный экземпляр.