Александр Белый - Славия. Рождение державы Страница 24

- Не по статусу мне такие вещи, дон Микаэль.

- Все равно, они твои, и распоряжайся, как считаешь нужным, - сказал, выпроваживая его за дверь.

До вечера под чутким руководством Педро избавились от всех ненужных трофеев, даже успели оттащить в городской банк девяносто с лишним килограмм серебряных монет и обменять на вексель общей суммой в три тысячи шестьсот семь пиастров.

Шестьсот пиастров от городского совета Изабель разбила на три векселя. Один, на триста пятьдесят, - вручила мне; второй, на двести - Луису; третий, на пятьдесят - Педро. Распределением наградных денег были довольны все - и Луис, и Педро, и войска. Впрочем, я тоже. Триста пятьдесят, да пятьдесят, вырученные за свою лошадь и бандитские клинки, это очень неплохие деньги, это по меркам метрополии - семилетний заработок крепкой крестьянской семьи.

Кроме чудом сохраненных жизней людей и очень хороших трофеев, вдова главы дома де Гарсиа получила еще один неплохой бонус: отправленное на имя канцлера благодарственное представление алькальда, где было и упоминание обо мне.

Кинотеатров, зомбоящиков и многих других развлечений в этом мире нет, поэтому существовала почти стопроцентная вероятность того, что дона Изабелла получит официальное приглашение во дворец, его величество и двор любили послушать рассказы о различных приключениях. Еще в таких случаях обычно позволяли решить какой-нибудь ничего не стоящий вопрос.

В той жизни в Толедо побывать не довелось. Сейчас же пришлось задержаться, и по причине выздоровления раненых, и потому, что Изабель получила массу приглашений посетить салоны и светские рауты. Вчера мы втроем были на приеме, организованном графом в алькасаре крепости, здесь присутствовал высший свет провинции. Все жаждали услышать, как были уничтожены неуловимые грабители, а радость моя впервые за последние пять лет находилась в центре всеобщего внимания. Ее лицо от удовольствия прямо зарделось.

Больше всех распинался Луис, который попал в свою стихию. Его красноречие перекинуло и на меня, дворянина неведомой Московии, немалую толику внимания, особенно призывные взгляды и 'ахи' дам. И если бы не строгий контроль радости моей, меня, слабого и раненого, давно бы попытались умыкнуть. Однако среди здешних красоток, на мой субъективный взгляд, интересней и привлекательней Изабель никого не было, поэтому даже на весь этот кагал не разменял бы ее ни в жизнь.

Сегодняшним утром с удовольствием сходил на литургию в кафедральный собор Святой Марии, изображения которого видел на рекламных проспектах еще в той жизни. Он, кстати, считается серьезным религиозным центром всей империи.

На всякие прочие культпоходы решил забить, извинился и попросил Луиса ангажировать Изабель, сам же занялся осмотром главных достопримечательностей совсем другого характера.

Попасть в Толедо и сделать ряд заказов для личных нужд хотел в любом случае, ибо здесь, во-первых, варили лучшую оружейную сталь не только современности, но и следующих столетий. И, во-вторых, в настоящее время здесь находились лучшие европейские специалисты - кузнецы, механики, алхимики, астрономы. И если астрономы сейчас меня интересовали мало, то здешние мастерские очень даже привлекали.

Город стоит на реке Тахо, которая глубокой петлей огибает его крепостные стены. На участке, не прикрытом рекой, за стеной с сотней башен дымят и пахнут десятки литейных и кузнечных производств, вот туда и направил свои стопы.

Хозяева мастерских с большим удивлением смотрели на глупого молодого идальго, который желал попасть в пыльное и чадное помещение, чтобы посмотреть на черных от сажи работяг и послушать звон железа. Да еще платил за это серебряный пиастр.

В помещении четвертой мастерской, которую зашел посмотреть, ковали мелкие детали для ударно-кремневых замков, пистолей и аркебуз. Но заинтересовали меня не изделия, а один из кузнецов. Раздетый до пояса, крепкий, жилистый мужчина лет тридцати пяти-сорока небольшим молотком проковывал какую-то деталь. Его черные усы свисали ниже бритого подбородка, в правом ухе торчала серебряная серьга, которая говорила о том, что он последний в роду мужчина, а из-под сбитой на сторону косынки вылезал настоящий длинный чуб. Не было никаких сомнений, что передо мной самый натуральный запорожский казак.

Дождавшись, когда он бросит прокованную деталь в корыто с водой, вышел вперед, чтобы обратить на себя внимание. Видно, далеко не каждый день местные работяги могли лицезреть дворянина, кланяющегося простому кузнецу, многие, искоса наблюдавшие за мной, даже работу бросили.

- Здоровья желаю, пан-товарищ, - снял шляпу, размашисто наложил православный крест и поклонился, обозначив и себя природным казаком. Тот оцепенел и с минуту удивленно смотрел на меня. В его правом глазу выступила влага, он смахнул ее, широко перекрестился и поклонился в ответ.

- Желаю и вам здоровья, пан-товарищ. Неужели дошла моя весточка на землю родную?

Так мы и познакомились с Иваном Тимофеевичем Бульбой. Он куда-то отошел, договорился с хозяином об отлучке, затем у бочонка с водой умылся, а какой-то парень слил ему на плечи. Одев плотно облегающие короткие штаны, сапоги, рубаху и жилет, обмотав талию кушаком, в который упрятал сложенную наваху, взяв в руки шляпу-треуголку, вышел на улицу.

Здесь, в промышленном районе, никаких рюмочных не было, поэтому пошли мы к нему домой. На заднем дворе длинного каменного барака виднелся вход в небольшой чуланчик размерами три на три метра. Сразу было видно, что обитает здесь человек, привычный к порядку, а не какое-то чмо пропащее. Везде все было чисто, аккуратно и не воняло.

Иван Тимофеевич выставил на столик сулею с вином, две глиняных чаши и хлеб с сыром. И так, попивая слабенькое розовое, которое неплохо утоляло жажду, мы поведали друг другу о своих злоключениях. Конечно, о наличии сознания, пришедшего из будущей эпохи, ничего не говорил и не собираюсь говорить никому, но о других похождениях рассказал, опять же, не вдаваясь в особые подробности.

Пан Иван прекрасно знал и моего отца, и деда Опанаса, впрочем, кто их у нас не знал. Мало того, оказалось, что через бабку по маминой линии он приходится нашей семье какой-то дальней родней. Двадцатым волоском собачьего хвоста, как он выразился.

Пять лет назад они прибыли во Францию и сменили сотню наемников, в которой, кстати, служил мой дед, после чего были направлены в район боевых действий с голландскими войсками. В тот день его десяток, приставленный к охране молодого герцога Монмуты, участвовал в дурацком бою при Маастрихте. Опытные военачальники говорили герцогу о полнейшей безрассудности задуманной атаки, но он был непреклонен, даже капитана мушкетеров д'Артаньяна чуть ли не в трусости обвинил.

Чуда не случилось, и мальчишка Монмут, описавшись, положил все свое войско. Последнее, что пан Иван помнил, так это брызги мозгов, вылетевшие из головы его сиятельства графа д'Артаньяна, а очнулся уже в плену.

Испания всегда дружила против Франции со всеми подряд. Вот и в этом случае отправились пятеро пленных, в том числе и наш казак, на родину одного испанского офицера, в Толедо. Чтобы не быть проданными в рабство, они дали клятву шесть лет отработать там, где скажет хозяин, и не убегать, на чем целовали крест. Они могли быть освобождены от обязательств в любой день, если вносили выкуп в сто пиастров за каждого.

Пан Иван кузнечное дело любил, и, считай еще с детства, оставшись сиротой, обитая на Сече, работал в кузне Уманского куреня. Со временем стал неплохим специалистом по ремонту и изготовлению мушкетов и пистолей. Но в походы и набеги вместе с сечевиками ходил обязательно. В результате добрый казак, пройдя тропами судьбы, очутился в Толедо. Но и здесь, в мастерских у родственника того самого офицера, не отбывал отбывальщину, а работал на совесть, заслужил вольное бытие и небольшой доход.

Не задавая больше вопросов, вытащил из пояса пять золотых монет достоинством в десять дукатов каждая и положил на стол.

- Прими, Иван Тимофеевич, от чистого сердца.

- Здесь вдвое больше, чем нужно для выкупа… Но - благодарю, - он встал и перекрестился. - Богом клянусь, если жив буду, в течение года верну лично либо передам через казначея Гнежинского полка.

- Не торопись возвращать, меня в Украине не будет полтора-два года.

- Как так?! Да и у меня мысль только что мелькнула, что было бы хорошо возвращаться вместе с тобой, Михайло Якимович. Собрали бы ватагу, да и помогли бы тебе прибить Собакевича на воротах.

- У меня, пан Иван, на ближайшие полтора года другие планы, да и ватагу казачьей вольницы за собой больше водить не буду. Сейчас поступаю в морскую школу, хочу выучиться на морского офицера. Пока буду учиться, закажу купцам выкупить в Кафе несколько десятков молодых казачат, вот из них начну готовить свое будущее войско. Вооружу их новейшим, ранее никому не ведомым оружием, - с каждым моим словом взгляд Ивана делался все более недоверчиво-скептическим, - и вот с ними вернусь на Украину для раздачи долгов. Затем соберу доверившихся мне ближников, сядем на корабль и отправимся покорять новые, еще никем не занятые плодородные земли. Там огромные просторы и несметные богатства.