Михаил Успенский - Остальное - судьба Страница 24

— Профессионал, — сказал майор. — Но с приветом. Он в перерывах. Между заказами стреляет. В посторонних людей. Чтобы не терять форму. Особенно любит. Кто утром бегает трусцой. Просто так. Спорт. Хобби.

— Я слышал о таком, — сказал Печкин. — В Москве. Он убил художника Левенталя, крепкий был старик, ещё в бульдозерной выставке участвовал…

— Он в детей стрелял, — сказал майор. — Он двух моих лейтенантов положил. При задержании. Тоже почти дети. Ему не надо жить…

— Чудак, да он уже давно не живёт! Только сам дурную голову сложишь! — сказал Паганель. — Жалко, хоть ты и мусорок.

Майор Каргин не оскорбился и наполнил стакан.

— Товарищи сталкеры, — сказал он. — Выпьем. За то, чтобы завтра. Его поганая башка. Вот тут лежала!

И хлопнул по столу ладонью так, что Батюшка, который вовсе не прислушивался к разговорам, от неожиданности закрыл лицо своей книгой.

Это был роман «Жюстина» маркиза де Сада.

Глава десятая

Радионуклидов вымыли в эту ночь столько, что хватило бы на небольшой ядерный заряд ранцевого типа. Выброс благополучно все проспали, разве что месье Арчибальд оставался на своём посту, да кто ж его проверял?

Ночью журналист Печкин всё-таки нашел в себе силы подняться в номер, а вот раздеться — не нашёл. Поэтому всё тело затекло, и по мозгам тоже бегали мурашки.

— Никуда сегодня не пойду, — сказал он вслух. — Актированный день. С бодуна в жару — верный кондрат.

В глазах всё туманилось и плыло.

— Не умеешь ты, сынок, время ценить, — неожиданно бодрым был голос у Матадора, лежавшего на другой кровати. — После Выброса непременно надо идти в рейд, чтобы другие не опередили. Артефакты после Выброса — они как грибы после дождя… Эх!

Матадор вскочил с постели, как молодой, и пронёс костлявое своё тело в санузел, добавив:

— Потерпишь, фрилансер!

— Вот Фрилансером бы и прозвали! — крикнул вслед журналист. — А то Печкин, Печкин…

Он сел в кресло, обхватил голову руками и начал страдать, вспоминая, как закончилось вчерашнее веселье. Страдал он до тех пор, пока не вышел в комнату Матадор, крякая и растирая лечи полотенцем.

— Ты вчера решил снять Синильгу, — весело сказал он. — Хотя месье Арчибальд предупредил тебя, что у него не бордель, а если и бордель, то по пятницам, когда девочки приезжают. И ты даже просил меня пойти погулять. Я говорю — ну конечно, для сердечного друга и под Выбросом прогуляешься! Только Синильга с тобой не пошла, а достала баллончик с перцем…

— Ну и? — умоляюще сказал Печкин.

— Баллончик ты у неё отобрал, — сказал Матадор. — Но тут нарисовался наш доблестный майор…

— А-а! — вскричал Печкин. — Значит, это он меня по голове…

— Нет, — сказал Матадор. — Если бы это он тебя по голове, сейчас толковал бы ты с апостолом Петром, в лучшем случае — Пилюлькиным, он как раз дежурил на больничке, ибо в бар медикус не явился. Но не тронул тебя майор, а взял Синильгу под локоток и очень так деликатно повёл наверх…

— Какой позор, — простонал журналист. — Я ей, наверное, фотосессию в «Космополитэн» обещал…

— Не без этого, — кивнул Матадор. — Но Синильга — девушка гордая, салажнёй брезгует… Почему ты ещё сидишь? Умываться, жрать — и в дорогу! Сталкер должен покорять Зону в любом состоянии!

— Сам же говорил — не ходи в Зону с бодуна…

Печкин застонал, встал и пошёл умываться…

…Когда они с Матадором спустились вниз, оказалось, что в зале вовсю ещё спят на полу человек десять, Батюшка продолжает чтение, а месье Арчибальд собственноручно протирает стопки. Да ещё из тамбура доносились удары и звяканье — должно быть, Колчак пытался как-то облагородить своё рабочее место, а технарь Марконя налаживал связь.

— Мы что — первые? — сказал Матадор.

— Нет, — сказал бармен. — Майор уже давно ушёл по своим делам. И как-то без него мне спокойнее, хоть он и платит…

— Как — ушёл? Без снаряги, без ПДА и прочего? — воскликнул Матадор.

— А он всё равно не умеет с ними обращаться, — сказал Арчибальд. — Он и резину свою оставил, аккуратно так упаковал и оставил… А из оружия, наверное, один «макар» — именной, за безупречную службу…

— Что же ты его не остановил? — сказал Печкин, хоть и стал ему Каргин удачливым соперником.

— Да мы со святым отцом ему говорили… Батюшка оторвался от «Жюстины» и молвил:

— Что приборы! Тлен! Я его исповедовал, причастил, благословил на ратный подвиг. Вот ещё иконку дал ему — Никола скоровспомогательный…

— Правильно тебя из попов выгнали! — рявкнул Матадор. — Иконку… Садист проклятый!

Сталкеры начали вылезать из спальников, прислушались…

— Ну, майор зажёг! — сказал Мастдай. — Где будем теперь кости его искать?

— Он же ничего тут не знает, — сказал Паганель.

— Может, он вчера кому что сказал? — спросил Матадор.

— Не знает он тут ничего, — повторил Паганель.

— Синильга! — осенило Техаса.

— Ага, — сказал Матадор. — В минуту полной откровенности…

Техаса и послали за официанткой в служебный номер.

Она появилась в новом французском халатике, и сопровождал девушку сияющий Киндер.

В ответ на расспросы Синильга сказала:

— Не откровенничал ваш майор со мной.

— Правильно, — сказал Огонёк. — К чему слова, когда так страстны взоры?

— Дурак, — сказала Синильга. — Он только про моральный облик говорил. Как честный мент. Насрамил, довёл до служебки — и всё…

Печкин старался не смотреть на красавицу, да и на Киндера — вот же хоббит недорезанный! Без фотосессии обошёлся!

Довольно быстро в зале собрались все вчерашние участники гульбы, кроме Серёги Воркуты — он человек ночной, творческий, ему в Зону не надо. Сталкеры жарко спорили об отчаянном майоре Каргине, о том, где его искать да как выручить, если ещё живой, покуда не охладил их Огонёк:

— А чего это вы паритесь? Он нам кто? Он нам мент…

И сталкеры устыдились — люди всегда почему-то стыдятся тех редких минут, когда бывают людьми по-настоящему…

— Он Нам Мент, — повторил Матадор. — Хорошее вьетнамское имя… Может, хоть Белый на него набредёт? Так, от фонаря, случайно, в порядке бреда…

— Ага, — сказала Синильга. — Каждый за себя, один Белый за всех…

И вдруг заплакала.

Тут зашумела дверь, и выглянул бдительный Колчак:

— Белый идёт со своим грузовиком. Оба пустые.

Со времён своего первого выхода Печкин больше не сталкивался с Белым и даже лица его не запомнил.

…На спасателе был такой же белый грязный комбез в кровавых пятнах, как тот, в который упаковал он бесчувственного Пекинеса в незабываемый день журналистского дебюта.

Да, пожалуй, и не мог Печкин запомнить его лицо — какое-то оно было… никакое. Лицо и лицо. Такие только тайным агентам носить.

А вот Топтыгина не узнать было невозможно, хоть и стало дитя тайги отпускать бороду, несмотря на жару.

— Всем привет, — сказал Белый. — Алла Мефодьевна, скажите, пожалуйста, Евдокии Викторовне, что Анатолий Петрович жив, хотя и ранен…

Синильга всплеснула руками и побежала наверх — обрадовать Кобру. Или огорчить. Но скорее обрадовать, потому что дело-то было в Зоне, где ранение приравнивается к везению!

Все вопросительно воззрились на Белого.

— В присутствии дамы неприлично пользоваться кличками, — сказал Белый.

И голос-то у него был бесцветный…

— Да мы не к тому, — сказал Техас. — Что там с Ниндзей?

— Мы с господином Топтыгиным нашли Ниндзю и ещё двоих, судя по всему, мародёров, на тропе, ведущей к Михалёвке, — сказал Белый. — Все трое подранены, именно подранены, все попадания — в ноги. По моему мнению, развлекался снайпер. Выяснять подробности было некогда — они и так потеряли много крови. Пришлось нести их до армейского госпиталя, он всё-таки поближе. Там дежурил какой-то незнакомый врач. Поначалу он не хотел принимать пострадавших, но я заявил, что не вынесу больше ни одного военсталкера, хоть и покривил при этом душой… Ногу Ниндзе спасут, двум другим не обещали…

— Правильно, — сказал Мастдай. — Пусть попрыгают мародёры. Хрюли вы этих козлов вытаскивали…

— Этот вопрос я вообще не хотел бы обсуждать, — сказал Белый. — Даже господин Топтыгин больше не спрашивает меня об этом.

— Так вояки их, поди, уже расстреляли, — мечтательно сказал Мастдай. Когда-то его, зелёного совсем, обчистили на Свалке и отобрали редкостную находку — «дедушкин ключик». Новичкам счастье, но недолго оно длилось…

— А этот вопрос и подавно вне моей компетенции, — сказал Белый.

Тут с лестницы ураганом скатилась Кобра, расцеловала на ходу Белого, легко, словно калитку, распахнула тяжеленную дверь и выскочила наружу — ловить какой-нибудь армейский транспорт до госпиталя. После Выброса движение в Зоне обычно оживлялось.