Сергей Соболев - Знамена Князя Страница 25

Клиентам заведения нельзя было этого делать, но ей давно уже было плевать на разные общие правила.

Воспользовавшись своим прекрасным испанским, она вкратце растолковала вышедшему навстречу ей чиканос, что у входа в их заведение стоит машина, а в ней сидит один ублюдок, который считает ее своей собственностью и которого она боится. В полицию она звонить не хочет, потому что скандал ей не нужен. А нужен ей «фирменный» халат, кепи, которое здесь носят официантки – через второй выход, со стороны подсобки, она сможет дать отсюда деру, пока ревнивый мужик ее не пристрелил.

Она сунула мексиканцу стодолларовую купюру, мигом напялила на себя униформу, заправила свои пшеничные локоны под красно-золотистую кепи, сунула сумочку на грудь под халат – и вымелась прочь из заведения через задний ход.

Пройдя два квартала торопливой походкой, едва сдерживаясь, чтобы не заозираться и не перейти на бег, Элизабет притормозила у одного из серых муниципальных домов. Сбросив с себя униформу, сунула все это хозяйство в мусорный бак. Было довольно прохладно, но не так, чтобы уж очень, – здесь, на калифорнийском побережье, по-настоящему холодно не бывает.

– У вас такой вид, как будто вас преследуют, – сказал водитель таксомотора, который ей удалось тормознуть. – Куда вас отвезти мэм?

Проехав четыре квартала, Колхауэр расплатилась с ним, а затем, пройдя пешком еще один квартал, поймала другой таксомотор.

И, только пересев на третье по счету такси, она решилась отправиться на нем туда, где намеревалась переждать все эти хлынувшие на нее как из рога изобилия неприятности, которые она, по правде говоря, сама вызвала на свою голову.

Плащ и зонтик остались лежать на стуле в закусочной, новенький джип брошен на стоянке перед заведением, а сама Элизабет Колхауэр, любительница острых ощущений, казалось, растворилась в огромном многомиллионном городе на берегу Тихого океана…

Глава 16

Около девяти утра на объекте «Комплекс-2» по непонятным для «железной маски» причинам возникла легкая кутерьма. Однотонный, неприятный звук ревуна полоснул по и без того напряженным нервам, как острая бритва. Романцев настолько опешил, что выронил на пол кружку с полуостывшим кофе, которым он намеревался запить только что съеденный завтрак.

Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем отключили тревожную сигнализацию. Из коридора послышалась чья-то невнятная скороговорка. Еще через несколько секунд распахнулась дверь, и на пороге «номера» возникла Лариса Сергеевна. Романцев едва узнал докторшу – она была одета как состоятельная дамочка, собравшаяся от нечего делать прошвырнуться по московским бутикам – с учетом того, естественно, что на дворе стоял декабрь.

Хотя глаза Ларисы Сергеевны были скрыты темными очками, по всему было видно, что она чем-то сильно встревожена.

– Что же мне с вами делать? – произнесла она после небольшой заминки. – Гм… Ладно, что-нибудь придумаем!

Прежде чем он успел произнести хоть слово, докторша в своем эффектном зимнем прикиде куда-то испарилась. Романцев подумал про себя, что теперь с ним все кончено, что Стоун дал команду пустить его в расход. К такому неутешительному выводу он пришел, когда спустя пару-тройку минут дверь в его «келью» вновь распахнулась настежь и на пороге возникли двое вооруженных до зубов охранников. Это были уже знакомые ему немногословные мужики, которые, если им прикажут, способны пришить родную мать. Те самые «Сергей» и «Артем» – имена, скорее всего, вымышленные, – что под чутким руководством Феликса Ураева провернули акцию с его мнимой ликвидацией, а затем надзирали над Романцевым все то время, пока он находится на этом чертовом объекте. Но если раньше эти двое как-то обходились без оружия, вернее, не держали его на виду, – «чеченский» эпизод, понятно, не в счет, – то теперь оба были экипированы покруче спецназовцев из «Альфы».

Но вскоре Алексей сообразил, что убивать его пока никто не собирается. Для того чтобы разделаться с безоружным человеком, нет нужды иметь при себе такой внушительный арсенал боевого снаряжения, как у этих двоих, ведь любой из них способен прикончить Романцева голыми руками.

– Одевайтесь в темпе! – распорядился один из охранников, передавая Романцеву большой пластиковый мешок, в котором в сложенном виде хранились пятнистый армейский бушлат, перчатки, шапка, а также пара теплых ботинок. – Выезжаем с объекта ровно через пять минут!

Спустя примерно сорок минут закрытый фургон с «человеком-маской» и двумя опекавшими его боевиками на борту остановился у одного из двухэтажных коттеджей, обнесенных не слишком высокой общей оградой и почти незаметных на фоне смешанного подмосковного леса. Здесь их, кажется, никто не встречал. Романцев имел дело все с теми же двумя охранниками, поскольку, как он уже успел врубиться, круг посвященных в отношении истинной судьбы «зверски убитого» в Чечне полковника МВД по приказу Стоуна ограничен до необходимого минимума

Один из охранников проводил своего подопечного внутрь коттеджа, второй, кажется, остался снаружи, у автофургона. Под коттеджем был оборудован еще как минимум один этаж, поскольку, спустившись по лестнице, они оказались в облицованном пластиком коридоре. Охранник запустил Романцева в одно из имевшихся здесь помещений, которое, судя по интерьеру, было комнатой отдыха для местных бодигардов. А вот почему его не провели прямо в хозяйские апартаменты и чем вызваны все эти треволнения, ему оставалось пока лишь гадать.

– Можете снять бушлат и маску, – распорядился охранник. – Туалет – следующая дверь по коридору…

– Послушайте, дружище… Объясните, наконец, что происходит?!

«Дружище», поправив притороченную на поясе внушительных размеров кобуру, – вооружены они были явно не «АПС» или чем-то аналогичным, поскольку сама выглядывавшая из кобуры рукоять, массивная, удлиненная, выглядела необычно, – вышел из помещения прочь, не удостоив Романцева более ни словом, ни даже взглядом.

Разоблачившись, Романцев плюхнулся в кресло рядом с журнальным столиком. Его швейцарские часы, отличавшиеся изумительной надежностью и повышенной точностью хода, показывали ровно десять утра. На дворе стоял последний осенний денек, но это могло быть и не так. Лариса Сергеевна своими «экспериментами» сумела в сжатые сроки частично дезориентировать его, как во времени, так и в пространстве. Трудно сейчас судить о том, как ей это удалось, но она все же сумела внушить своему пациенту, что теперь он не может целиком полагаться, как раньше, на собственные чувства и ощущения и что впредь ему следует с большой долей скепсиса относиться к любому из собственных умозаключений… Пока он так и не смог разобраться в том, что вокруг него является истинным, объективно реальным, а что ложным, иллюзорным, искусственно созданным фрагментом некоей чудовищной мистификации, целей и задач которой он пока не способен понять…

До вечера Романцеву пришлось маяться в полном одиночестве. Несколько раз, правда, к нему в комнату заглядывал охранник, доставивший бутерброды, термос с горячим кофе и комплект шахмат, причем последний он доставил по просьбе Романцева. На вопрос Алексея, как долго они намерены его здесь держать, суровый детина коротко отрезал: «Сколько потребуется…»

От нечего делать Романцев разыграл несколько партий в шахматы. В молодости он играл «по мастерам», и хотя давненько не садился за доску, игровые навыки, конечно, сохранились. А возможно, что и приумножились, потому что в реальной жизни ему доводилось разыгрывать довольно сложные партии, не говоря уже о том, что и его самого не раз пытались использовать по ходу каких-то комбинаций, передвигая зачастую против его воли с одной клетки на другую.

С самим собой, естественно, сражаться было неинтересно, поэтому в качестве противника он выбрал себе Стоуна. Самого сильного из всех игроков, кого он только знал. И что любопытно, проиграл ему первые две партии как белыми, так и черными, – хотя, казалось бы, уж сейчас-то все в его руках… Разозлившись на самого себя за этот, как выяснилось, глубоко сокрытый в его подсознании пиетет перед Карпинским, человеком, который многому его научил и который в то же время заставил его разочароваться во многих вещах, Романцев в темпе блица сыграл с добрый десяток партий, и по ходу каждой из них, меняя дебютные начала, он разделывал Стоуна как бог черепаху…

Он так увлекся этим занятием, что не заметил: окружающая его реальность, и без того зыбкая, стала трещать буквально по швам…

Романцев почувствовал внезапный приступ сильной тошноты, к которому тут же добавилась немилосердная головная боль. Однажды, сравнительно недавно, с ним уже случалось нечто подобное, когда его с диагнозом «острое пищевое отравление» определили в Центральный госпиталь МВД… Он обхватил пылающую голову руками, словно опасался того, что его череп вот-вот расколется, как грецкий орех под ударом молотка, а в следующее мгновение его буквально вывернуло наизнанку…