Максим Сабайтис - Битва за небо Страница 25

К Владивостоку подлетали поздно вечером, уже в темноте. Гражданский аэродром освещался дюжиной стационарных фонарей, не считая габаритных огней висящих возле причальных мачт дирижаблей и направляющего луча диспетчерского маяка. По сравнению с уже виденными аэродромами этот производил впечатление усталой провинции, этакого края света. Только, в отличие от провинциальных площадок, тут действительно был самый настоящий край света – с наблюдательной палубы «Вернадского», куда затащил меня мастер-наставник, был виден океан. Самый настоящий Тихий океан, миллионы тонн воды, ворочающейся волнами и течениями, вроде бы даже шумящей прибойным шумом.

– Не самый большой город на побережье, – заявил Дмитрий. – Здесь военно-морская база и торговый порт, но основные воздушные сообщения с Америкой через Магадан и Петропавловск-Камчатский. Вот там аэродромы не чета нашему – десятки километров и сотни причальных мачт. Грузоперевозки по воздуху выгоднее. Грузовой флот все равно большую часть времени простаивает из-за непогоды.

Мы снизились до двух десятков метров и сбросили на землю причальный канат. Рабочие ловко подхватили его и закрепили на причальной мачте номер восемнадцать. Заскрипела корабельная лебедка, подтягивая «Вернадского» к месту постоянной стоянки.

Мы с мастером-наставником переглянулись. Капитан воздушного корабля уже выходил прощаться с пассажирами, а потому сойти на землю мы могли в любой удобный для нас момент. Наши билеты даже позволяли нам провести эту ночь в своем номере и только утром, после завтрака, воспользоваться лифтом.

– Сейчас, сейчас, – успокоил меня Дмитрий Никанорович. – Только кормовой канат подтянем, чтобы не болтало по ветру. Не забудь, что у нас на сегодняшнюю ночь еще назначена встреча.

– Но уже так поздно! Господин Несвицкий наверняка спит и не сможет нас принять. – Мне даже на секунду показалось, что следовало сказать «еще так рано», ведь горизонт на востоке уже был светлее, чем на западе. – Дмитрий Никанорович…

От одного только взгляда мастера-наставника то, что я хотел высказать, сразу же вылетело из головы. Даже психотехнические фокусы с памятью не помогли.

– Ты больше не ученик, работающий с учителем, – перебил меня он. Довольно резко перебил, намеренно сделав голос максимально убедительным. Мне пока такой прием не удавался. – Между напарниками приняты иные отношения. Ты будешь учиться у меня, но совершенно иначе, чем в школе Поликарпа Матвеевича. В свободное от учебы время напарники полностью равны. Во всем. А потому прекрати называть меня по имени-отчеству и переходи на «ты». Понятно?

Мне было понятно, но привыкнуть к таким резким изменениям удалось не сразу. В следующие несколько дней я пару раз ошибался, заработал четыре дружеских подзатыльника и коварно притаившуюся в постели Воздушную Ловушку.

– Мы принесем Платону Эдуардовичу такие сведения, ради которых он выпрыгнет из кровати и перевернет вверх ногами весь этот город, – усмехнулся напарник. – Я с ним уже третий год работаю, все привычки изучил. Видишь там такое трехэтажное здание, точнее, левое крыло и второй этаж?

Ледянников был, как всегда, прав – когда я нашел указанное место, стало очевидно, что Платон Эдуардович не спит. Ибо крайне сомнительно предположение, будто полномочный представитель императора спит при нескольких зажженных лампах.

– Сведения о нашем прилете наверняка поступили по семафорной связи еще вечером, – продолжил Дмитрий Никанорович, приглашая меня спуститься.

Пока мы карабкались по лестнице на нижнюю платформу, он в деталях рассказал, как от аэродрома добраться до увиденного нами дома. С тех пор как разрешился вопрос с напарничеством, Ледянников стал на порядок общительнее. Казалось, он пытается выговориться за все те дни, когда он – по неведомой еще причине – чего-то недоговорил.

На нижней палубе пришлось немного подождать. Кроме нас, желающих покинуть корабль ночью не нашлось, лифт на восемнадцатой мачте не работал, а веревочную лестницу трепал пахнущий морем зимний ветер. Но лифт клятвенно пообещали починить к утру, лестницу закрепили на специальной скобе, а багаж мягко опустили на канате. Я видел, как у Дмитрия зреет Намерение спуститься именно по этому канату, но осуществить его не представлялось возможным – багажное отделение тотчас же закрыли. Поэтому мы спустились по веревочной лестнице, без излишнего комфорта, но быстро и почти что безопасно.

Водитель паромобиля, точная копия нашего Михея, дружелюбно пригласил прокатиться, но мы отказались и путь до дома Платона Эдуардовича проделали трусцой. С багажом за спиной, в качестве дополнительной тренировочной нагрузки. Всего три километра по ночному незнакомому городу, в котором, как мне показалось, были какие-то проблемы с освещением. А может, я просто привык к гатчинской роскоши и расточительности – как-никак рядом столица.

Удивительное дело, швейцар пропустил нас без малейших вопросов, только поклонился и сонным голосом пробормотал что-то приветливое и невразумительное. Оставив свои вещи в гардеробе, мы поднялись по лестнице. Дмитрий еще на половине пути постучал в дверь, и к тому моменту, как мы оказались на лестничной площадке второго этажа, полномочный представитель Александра Пятого уже дал разрешение войти.

Честное слово, если бы нам пришлось ждать хотя бы пару секунд, я, наверное, струхнул бы. Проживая в Гатчине, привыкаешь к обилию титулованных особ. В том же университете рука об руку обучаются сыновья состоявшихся «психов», купцов, графов и князей. Совсем уж не говоря о представителях среднего сословия, попавших в число избранных за незаурядный талант. Говорили, что в университетской среде доходило до смешного – княжеские сыновья завидовали детям поселковых врачей, учителей и нотариусов. Но Гатчина Гатчиной – в ней, по крайней мере, тебе не предлагают ночную аудиенцию с человеком, представляющим самого государя. Честное слово, заробел бы я, кабы не вошел быстрым шагом в освещенный тремя лампами кабинет, не увидел того, о ком Дмитрий Ни… Дмитрий рассказывал с нескрываемым восхищением в голосе.

Платон Эдуардович Несвицкий оказался чуть ниже меня. В своем воображении я отчего-то нарисовал его сущим гигантом, полностью проигнорировав ту часть заочного описания, которая касалась роста. Несомненно, мундир ему шел. В мундире Платон Эдуардович казался стройнее и величественнее. Остатки военной выправки и легкая хромота выдавали в нем действительного участника каких-то военных действий. Судя по возрасту Несвицкого, это с равной вероятностью могли быть русско-османская или же какой-то из приграничных конфликтов на Кавказе.

– Доброй ночи и к черту предварительный доклад! – заявил советник, подходя к камину, чтобы подбросить пару поленьев. – Случившееся на «Ломоносове» мне передали по сверхскоростной линии. Коротко, разумеется, без подробностей. Голые факты, черт побери! Но вы еще не достигли Урала, как мне доставили депешу. Да, здравствуйте, Николай. Не стесняйтесь и не обращайте внимания на мои манеры – виной тому очередной политический кризис, вторая бессонная ночь и полнейшая неразбериха, которую с вашей помощью я надеюсь вычесть из этого уравнения.

Честное слово, старик мне понравился с первых же секунд. Чем-то он напомнил деда по материнской линии, профессионального фотографа, умеющего расположить клиента как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. В его присутствии не хотелось изображать из себя образцово-показательного «психа» – вообще изображать не хотелось. Платон Эдуардович излучал естественность, какую-то сверхъестественную естественность, да простят меня поборники чистоты русского языка. Даже Дмитрий, нелюдимый и вечно задумчивый, в его присутствии преображался.

– Доброй ночи, – почтительно поклонился Ледянников, и я с незначительным запозданием последовал его примеру. – Если отбросить предварительный доклад, то с чего следует начать?

– С чашечки кофе, – проворчал действительный тайный советник.

Учитывая, что «психом» Платон Эдуардович не был, прибытие слуги с подносом именно в этот момент следовало считать чудом.

– Параллельно с кофе расскажите о том, что произошло той ночью. На самом деле, без скромности.

Последняя реплика, очевидно, обращалась ко мне. Сообразив, что мне придется рассказывать, как храп промышленника поднял меня с кровати и заставил сбежать в кают-компанию, я разволновался. Дмитрий сочувственно посмотрел в мою сторону.

Кофе оказался замечательным и эффективным средством от волнения. Уже после второго глотка я успокоился настолько, что смог слушать детальный рассказ напарника о поединке с наемником. После четвертого, предпоследнего – осмелел настолько, что поправил своего наставника в двух местах и без тени смущения выложил свою часть истории.

– Японцев можно смело исключить. Они этого убийцу не нанимали.