Алексей Волков - Время отмщения Страница 25

– Если им дадут сюда визы, – посмеивается Тенсино. – Наверняка, мы в эпицентре такой тайны, что не каждый член ЦК знает о нашем существовании. Враг не дремлет! Чувствую, столько подписок дать придется, – по возвращении даже в Монголию никогда не пустят.

– Влипли! – вздыхает Колокольцев.

Он по молодости мечтает попасть в какую-нибудь группу войск, в Германию, или Венгрию. Все-таки, лицо Советской армии, а не какая-нибудь… Молчать!

Тенсино в Германии уже побывал. Зато затем вылетел оттуда в двадцать четыре часа за какой-то мелкий проступок, и теперь уже без малого полтора года ползает по горам все тем же лейтенантом, хотя по сроку службы давно должен получить третью звездочку.

– Подписки – ерунда, – Плужникову никакая заграница не светит, и все его мечты ограничены скорым уходом на пенсию. – А вот как заставят водить солдат в столовую образцово-показательно под барабан, да все свободное время изучать съезды партии…

Птичкин едва не давится колбасой. Неплохой он парень, только замполит и есть замполит.

– Интересно, – добавляю я свои пять копеек. – Только в нашей армии есть понятие – отличник боевой и политической подготовки. Так кого мы растим? Воинов или?..

Дядя Саша одобрительно хлопает меня по плечу, я же не выдерживаю и с чувством скандирую:

– Он был боец и коммунист. Стрелял хреново, но идейно…

Ржут все. Хохочут мои взводные, заливается Ковбой, басом смеется Кравчук, похохатывает Портных, и даже Птичкин улыбается.

– Эх, люблю тебя, Андрюха! Давай выпьем! – Плужников щедро расплескивает самогон по кружкам.

Выпитое делает меня добрее. Хочется всем людям доставить радость, и я доверительно предлагаю саперу:

– Дядя Саша, мешок сахара возьмешь?

– Спрашиваешь!

Кравчук смотрит на меня с неодобрением. Его хохляцко-старшинская натура не ободряет сам принцип дележа. Но я командир, и возразить, да еще в присутствии дяди Саши прапорщик не решается.

– А я всем браги приготовлю, – сообщает Плужников.

– Два мешка, – добавляет от себя Лобов.

Мы уже предвкушаем грядущее, словно никаких дел впереди у нас больше нет. Забыты даже послы и прочие поверяющими, как и то, что утром всем нам надлежит выглядеть огурчиками.

Кстати об огурчиках. Я вылавливаю из банки дар болгарских друзей и отправляю его в рот. Голова слегка плывет от выпитого, и не хочется забивать себе голову какими-то проблемами и делами.

– Не о том говорим. Да? Тут же женщины есть. Ученые. Может, заглянем в гости? – Абрек плотоядно облизывается.

– Лекцию по физике послушаем, – смеется Тенсино.

– Какой физика, дорогой? – не понимает Бандаев.

– Как – какой? Женщины же ученые. Вот и будут говорить с тобой о своих увлечениях. Всяких там законах Ома, теории относительности, диодах с триодами.

– Им там всем лет по сорок, – вставляет Лобов. – Или по пятьдесят. В науке пока выслужишься.

– Не может быть! У каждого ученого лаборантка есть, – уверенно поясняет Птичкин, словно всю жизнь провел в научной среде.

Колокольцев смотрит на меня, но я покачиваю головой, и лейтенант согласно молчит.

– Полкач велел охрану к ученому городку выставить, – сообщает Ковбой.

– Что? – мгновенно заводится Тенсино. – Какую охрану? Мне, значит, уже по лагерю свободно пройти нельзя? Сейчас я покажу часовым, кого тут охранять надо!

– Остынь! – обрывает его дядя Саша. – Охота вам о всякой ерунде болтать!

Он возится под столом, отбрасывает в сторону пустые бутылки, и, наконец-то находит одну непочатую.

– Последняя?! – с ужасом спрашивает Тенсино.

Перед лицом суровой реальности офицеры и прапорщики мгновенно забывают о всякой ерунде.

Я с укоризной смотрю на Кравчука за то, что недоглядел и не обеспечил соответствующим количеством боекомплекта.

– Надо идти в гости! – подсказывает Лобов.

– Точно! К Пермякову! Мы ему на выручку шли? Шли. Значит, с него причитается, – подхватывает артиллерист.

Но нас опережают. Ввалившаяся в гости толпа включает едва ли не всех офицеров и прапоров батальона во главе с Хазаевым.

– Товарищи офицеры! – с места объявляет комбат. – Сколько говорить: пьем, так все!

На столе под общие восторженные возгласы появляется самая настоящая водка.

– Автомобилисты поделились, – довольно поясняет Пермяков. Он порядком на взводе, и лицо цветом напоминает вареного рака. – Даже лишнего не взяли.

– Надо будет держать с ними контакт, – говорит кто-то, но Хазаев вносит ложку дегтя в радужные планы.

– Не получится. Слышал, отныне все грузы будут сваливаться у Врат, а оттуда их возить уже будут наши.

Да, лафа закончилась, не начавшись. В военторг не поступает ни капли спиртного. Жизнь за Родину отдать ты обязан, но выпить при этом – ни-ни. По ту сторону хоть дуканы были. Дорого, но мало ли какая нужда может приключиться?

– А местные хоть пьют?

Вопрос заинтересовывает всех, но, увы, никто не знает на него ответа. Общее мнение – должны.

– Нас хоть к ним пустят?

– Группами, товарищи офицеры, только группами. По пять человек и замполиту, – авторитетно заявляет Плужников.

– А замполит – не человек? – вскидывается Птичкин.

Зря он возражает саперу. Дядя Саша политиков на дух не переносит, и максимум его поблажек – он еще может кого-то уважать исключительно как человека.

– Разве нормальные люди могут выбрать такую специальность? – Плужников поворачивается к нам за поддержкой, хотя ни в какой помощи не нуждается. – Вы только вдумайтесь в это слово. Замполит! С виду – вроде офицер, а только и умеет, что руководить оформлением ленинских комнат, да собрания проводить. И на хрена такие в армии нужны?

– Дядя Саша! – предостерегающе произносит Хазаев.

– Что – дядя Саша? Я больше сорока лет дядя Саша!

– Прямо, как родился, так и дядя? – спокойно осведомляется комбат.

– Не тетя же!

Но цель Хазаева уже достигнута. Плужников успел потерять нить мысли, и теперь вожделенно смотрит на наполненный водкой стакан.

Подумайте: настоящей водкой!

Хотя, как понять это слово тем, кто в любое время может сходить в нормальный магазин и спокойно купить хоть бутылку, хоть две…

Колокольцев не выдерживает и под гитарный перебор запевает нашу «заречную» цыганочку:

Как хочу я водки русскойС надлежащею закуской!Не могу я пить шароп,Он меня загонит в гроб!

Утро не радует. Голова тяжела, словно кто-то залил ее чугуном, во рту гадко, тело наполнено слабостью, и все существо так и молит еще хотя бы о часике сна.

Кто и когда интересовался нашими желаниями? Развод в воинской службе – дело святое.

От вчерашнего добродушного настроения полкача не осталось следа. Всем достается в хвост и в гриву за прегрешения вольные и невольные, а равно – просто так, для должной острастки и авансом на будущее.

– Вот вы, товарищ старший лейтенант, – доходит очередь и до меня, – спокойно здесь стоите, а у вас до сих пор ротные помещения как следует не оборудованы. Не воинская часть, а временная стоянка какая-то!

Я не возражаю, хотя в лагере ни меня самого, ни вверенной роты практически не было. Только думаю – и когда Николаич успел? Не иначе, вчера, пока мы находились на операции, и в модулях оставались одни дневальные.

– Вы офицер Советской армии, или кто? – вопрошает подполковник. – Я вам нянька, или как? Запомните, замполит может быть нянькой. Я вам – отец родной, и как отец буду требовать службы в полном объеме.

Замполит стоит позади и никак не реагирует на зачисление в няньки.

«Отец родной» распаляется больше и вопрошает:

– Вы какое училище окончили? Верховного Совета?

– Так точно.

– Я тоже Верховного Совета, но тогда мы три года учились окопы копать, стрелять и маршировать, а вы четыре лишь высшую математику изучали, да марксизм-ленинизм, на хрен он сдался!

Замполит пристыжено сопит у полкача за спиной, но тот не обращает на политрука никакого внимания.

Разнос продолжался бы долго, но не один я нуждаюсь в отеческом внимании, и подполковник переходит к следующей роте. За что попадает Пермякову мне не интересно. Да и стоит ли обижаться на полкача? Должность у него собачья, как же тут не залаять?

– Планы занятий составлены? – после совмещенного с разносом развода спросил нас Хазаев.

Довольно странный вопрос. Пили-то ночью вместе. Но теперь он был уже не собутыльником, а строгим командиром, и напоминать о вчерашнем стало опасным.

– Не успели, товарищ подполковник!

– Вечно вы не успеваете! – возмущается комбат. Он подтянут, свеж, словно не сидел всю ночь за горячительными напитками. – Посол пребывает к десяти. Чтобы к этому времени все люди были заняты! Пермяков – займешься со своими строевой подготовкой. Зверюга… – Хазаев на мгновение задумывается, чем бы загрузить меня, и потому успеваю вставить.

– Велено заняться обустройством, – не из Устава фразочка, зато переключает мысли комбата.