Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой) Страница 25

натопленные вагоны.

-Ну и морозище, - проговорил Белка, стрелок-альбинос, которого

командование навязало мне в адъютанты. Отбежав в сторону, он стал мочиться,

выжигая в сугробе желтую пещеру.

-Белка, хрен не отморозь, - крикнули из толпы, тут же грохнувшей смехом.

-А ты че так за мой хрен беспокоишься, Джон?- Белка, лыбясь, натянул

штаны.

-Довольно ржать,- морщась от гуда в висках, сказал я.- Белка, давай

построение.

-Слушаюсь, конунг. Стро-о-йсь!

Луженая глотка. Лесное эхо многократно повторило приказ. Стрелки

вытянулись в неровный ряд. Двадцать девять человек, двадцать девять

комплектов хаки, двадцать девять АКМ, двадцать девять пар глаз, горящих

предвкушением бойни. Нет, только двадцать восемь горящих пар глаз. Я

остановился напротив Николая, глаза которого просто смотрели на меня, в них

таилась тусклая мольба.

-Два шага вперед.

Николай повиновался.

-Конунг?

-Ты переводишься из продвагона в первый.

-Так точно,- голос Николая едва заметно дрогнул. Он вернулся в строй, в

котором зашумело: «Кастрата – в первый».

Опасаясь, что шум увеличится, я кивнул Белке:

«Раздавай!».

Жестяная коробка заставила отряд на время позабыть обо всем.

Драгоценные пакетики с белоснежным порошком замелькали в заскорузлых

пальцах.

-Слава конунгу!- громыхнуло над лесом.

Я повернулся и побрел к локомотиву, обходя желтые ледники, выросшие за

одну ночевку поезда. Слава конунгу. Чтобы бы вы орали, если б ночью Николай

не нашел в Джунглях Шрама?

-Спасибо, конунг.

За моей спиной - дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.

Я вскочил на ступеньку локомотива.

В кабине машиниста - запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке

валенок.

-Олегыч?

-Кого там?- заспанный, недовольный голос. Щелкнув, включился генератор,

под потолком вспыхнула красная спираль лампочки.

Машинист лежал на кровати, втиснутой в узкую щель между двигателем и

печкой. Увидев меня, он откинул в сторону рваную телогрейку, обнажив ноги с

желтыми ступнями и грязными толстыми ногтями.

-Конунг? Чтой-то рано.

-Где там рано, Олегыч, - уже построение прошло.

Охнув, Олегыч сел, суетливо натянул валенки и бросился к печке. Погремев

заслонкой, достал закопченный котелок.

-Олегыч, время!

-Минуту, конунг,- стуча ложкой, отозвался машинист, - на пустой желудок

жизнь не мила. Счас, поем, тронемся.

Я сделал строгое лицо и покинул кабину.

Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный

вихрь.

Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина

сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.

Жарковато - я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось.

Пусть старается.

Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.

Николай заскрежетал заслонкой.

-Протопил?

-Да, конунг.

-Не угорим?

-Обижаешь, конунг,- лицо Николая порозовело.

Чудн о встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.

-Присядь, - я кивнул на стоящее у стола полено.

-Конунг?

-Садись.

Николай неловко примостился за столом.

-Держи тварки, Николай.

Стрелок отшатнулся от протянутой руки.

-Слушай, - поморщился я. – Ты сам просил перевести тебя из продвагона,

разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?

Николай взял тварку тонкой рукой.

-Спасибо, конунг.

Ну, то-то же.

Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на

Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве

набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный

Последний Поезд, а транспорт стрелков?

Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.

Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к

Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их

метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли – прочь!

Вы-жить!

Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так,

чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.

Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и

блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.

Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы

зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене -

большая перепачканная фотография голой девки, в углу - бак для мочи.

Бойцы - Осама, Богдан, Сергей, Джон - нестройно протянули:

-Слава конунгу.

Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа –

стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.

Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.

Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан,

белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.

-Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? - обнажив черные зубы,

спросил Осама.

-Не терпится, - хохотнул Богдан.

-Знаю я, отчего ему не терпится, - вставил Сергей, отрываясь от оружия. –

Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.

Он кивнул на фотографию голой самки на стене.

-А то тебе не надоело дрочить,- ухмыльнулся Богдан.

Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.

-Заткнитесь.

Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под

шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно

соскользнет с плеча.

-Зачгруппа готова, конунг.

Сейчас я скажу это. Иначе, зачем я пришел сюда?

Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в

деснах.

Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется

брожение, которое не вытравить кокаином… Убийство для стрелков – тот же

кокаин.

-Поезд стоит, конунг, - сообщил Самир.

-На выход.

Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу

смутные тени: прочь! Жить!

Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.

Скоро должен придти с докладом Самир…

2

КОСТЕР

В вагон постучались.

Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил,

откинул задвижку.

Самир. Лицо красное от мороза, на плечах – снег; дышит тяжело, в глазах –

огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает

лишь охотник за человеком.

-Конунг, зачистка прошла успешно.

Кто бы сомневался?

-Сколько, Самир?

-Двенадцать диких.

Двенадцать! Многовато...

-Спасибо, Самир, - я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.

Но стрелок не торопился покинуть вагон.

-Конунг, бойцы …

-Самир? – я взглянул на стрелка.

-Конунг, бойцы просят...

-Что? – подчиняясь неведомому порыву, я вскочил, глядя в темные, с

желтыми точками глаза. – Что просят бойцы?

Самир отвел взгляд, проговорил:

-Удвоить дозу.

Злость овладела мной.

-Удвоить дозу, ядри твою душу? За что? За то, что ты выполнил свою

работу?

-Но конунг…

-Вон!

Пятясь, Самир покинул вагон. Я опустился на стул. Рука нащупала нож и с

силой вогнала в столешницу.

-Сволочь.

Я тщетно пытался вытащить нож, застрявший в плотной доске. Подняв

глаза, увидел окаменевшее от страха лицо Николая.

-Привыкай жить с конунгом.

Истопник вздрогнул, теребя в руках кусок бересты.

Поглазеть на костер собралось немного бойцов, большинство предпочло

теплые вагоны и горячий концентрат.

Над дюжиной человеческих тел, сложенных в неаккуратную горку -

ущербная луна.

«Трупы во избежание увеличения популяции тварей, надлежит сжигать

вместе с одеждой».

Приказ за номером 18 инструктивного приложения «Конунг» к Уставу Армии

Московской Резервации (УАМР) строго обязателен для исполнения.

-Старуха пыталась на дерево взлезть, - неторопливая речь Богдана,

рассказывающего стрелкам о зачистке, оттеняла мои мысли. – Только тощими

крюками за кору хер удержишься. Я ее пригвоздил к дереву, целую обойму в

спину всадил. А она, прикиньте, лежит на снегу и на меня так смотрит, и шевелит,