Панцирь - Андрей Гардеев Страница 25

И почему я так везуч?

Только хат мог носить по одному моду. Это биомодернат от хата. Рабочий Улья. Тот, кого я должен защищать. И теперь чего стоит моя клятва защиты?

И так силен был контраст лица с безобразным вывернутым наружу телом, еще и будто созданным из разных кусков, что это не могло не задеть рассудок. Родилась жгучая боль и обида, чтобы тут же застыть потерянными в лабиринтах мыслеходов субличностей.

Когда сделал шаг вперед, разглядел и другие детали: по центру шеи – семнадцатый Узор Власти. По торсу, возле точек и капель умного сплава, а это все-таки он, глубоко в плоть засажены корпуса модулей.

Узоры Власти у хата? Модули? Что за гнилье? Что с миром?

Метнувшись в бок, напал. Попытался пробить бочонок “основы” с низу; сородич в ответ хлестнул волевым кнутом. Наплечные пластины разлетелись в стороны. Из раны брызнула кровь, но я так накачан химией тела, что боль даже в фон не проступила. Отпрянул как раз вовремя, чтобы избежать трех поочередно выпущенных конструктов. Черные штыри вбивались в снег и прожигали камень понизу.

Поднырнул под очередную атаку: алую дугу – и попытался перерубить лезвие-лапы. Обилие появившихся голубых блок-щитков увело оружие, а затем, хаотично наслаиваясь со всех сторон, сломало его, разбив ударную часть на осколки.

Опять. Ненавижу.

В руках кентавр создал суррогаты осадного щита и копья, источающие силу. Глупый мысленный скол, и колышущиеся волевые нити напомнили червей.

Перекинул наконечник в ведущую руку.

Зашел с правого бока.

Глупо.

Он чуть сдвинулся и прикрылся щитом. Периодически кентавр пытался и сам подцепить копьём, но его движения неловкие и неумелые, хоть, должен признаться, до отвратного быстрые. Приходилось туго: ритм боя менялся, скручивался. Я был вынужден то резко разрывать дистанцию, опасаясь жала копья, то сокращать, спасаясь от бури простых заостренных конструктов. То двигался безостановочно, уклоняясь и атакуя, выжимая все на что способно – и даже больше – ослабленное тело, то мы внезапно замирали на несколько секунд друг напротив друга в вихре аналитических медитаций.

Танцевали так полторы минуты. Я выискивал возможность для успешного удара импровизированным кинжалом, но – безрезультатно; слишком требовательна задача к условиям, слишком сильна преграда полутораметрового щита, а мое оружие не подходит для дела по многим параметрам.

На последнем схождении еще и тварь удивила: треснула осадным щитом по лицу, нарушив уже привычный шаблон схватки. Ну как лицо? И лицо, и плечо разом. Плечо выбило, глаз залило кровью. Хорошенько так бровь посекло. Думал все так и кончится, но в этот момент Звездочет очнулся, сходу швырнул нож.

Кентавр подставил щит, и одновременно с этим кисть Старшего сломало черными конструктами двух волевых линий, создавших рычаг усилия.

Но я уже нашел возможность. Оскверненный хат высоко поднял защиту, закрываясь от ножа – целил Звездочет в голову. Так он открылся снизу. Я подкатился, целя в брюхо. Коснулся плоти острием. Набухла черная капля на посеченном мясе, словно драгоценный камень; только я собрался довести движение, вбив оружие на всю длину, как в голове взорвалось:

“Хватит”

Меня снесла и раздробила волна. Упал, прокатываясь по снежному настилу. Кентавр давил, и я чувствовал кровь, пугающе обильно струящуюся из ушей.

Органы тянуло вверх, а сердца метались как безумные птицы. Страха нет, моды его выжгли.

Я не видел.

Тьма…

– Танцор, жив?

Я не мог ответить.

Меня подняло в воздух.

Враг, управляя моей рукой, поднес острие к шее. Плотно прижал к артерии. Моя сила не могло побороть его контролирующий воле-конструкт.

Плохо дело.

“Теперь тихо”

Его тон – недовольство, вплавленное в приказ. На меня работает как мощная оплеуха прямо по открытому разуму. Вспышка боли и дурацкий мысленный скол, представил взбитую кашу вместо мозга.

Усмешка посекла лицо.

Слабость – это грязно.

Зрение вернулось.

Давление с головы сошло.

Меня вырвало желчью и кровью; отметил, что заблевал собственную руку. В сознании, исковерканном агонией скрежещущих модов, факт показался забавным.

Оракул подобрал и положил массивную каплю мёда на желтушный язык.

Не заметил, чтобы поглощение принесло ему хоть какое-то удовольствие. С другой стороны, выражение лица не менялось на протяжении всей встречи. Может мимика деградировала, и он полностью перевел поведенческую природу на ментал.

“Вы так ослабли, личинки, так стыдно”.

Выбитые в сознание слова распалял жар