Анатолий Дроздов - Самец взъерошенный Страница 25

– Духи Гадеса! – всплеснула руками трибун. – Ты серьезно?

– Более чем. Жалобу претору подам по приезде в Рому. Лавинии грозит казнь, и она захочет, чтобы я умер. Поэтому покушение повторит. Ты собираешься это позволить?

– Гляди! – вздохнула трибун. – Тебе отвечать. – Она повернулась к воинам: – Уведите жрицу!..

– Уверен, что поступаешь правильно? – спросила Вита, после того как Лавинию увели, а следом ушла и трибун. – Верховный понтифик – могущественный враг. Она раздавит тебя!

– Руки коротки! – хмыкнул я.

– Ты не понимаешь…

– Вита! – прервал я. – Мы договорились. Ты собираешься выполнять обещание?

– Да! – кивнула она.

– Тогда не мешай!

Она насупилась и ушла. Мы отправились к себе. Трибун распорядилась поселить нас в одной комнате и выставить стражу. То ли действительно опасалась за нашу жизнь, то ли мстила за отказ ее навестить. «Кошки» у дверей стояли чужие, и к Вите меня не пустили. В сердцах я обозвал их «драными» и пообещал оборвать хвосты. Они зашипели и взялись за рукояти спат. Я юркнул за дверь. Судя по лицам «кошек», драным угрожало стать мне. Спать мы легли хмурыми. Приятное путешествие завершилось.

9

Касиния проскользнула в дверь и склонилась у порога.

– Подойди! – велела Октавия.

Помощница выпрямилась и, легко ступая по мраморному полу, приблизилась к верховной жрице. Двигалась она стремительно и плавно, что удивляло всех, кто видел ее впервые. Высокая, крупная, с мускулистыми руками и ногами, Касиния весила не менее трехсот фунтов[17]. В свое время рослая и ловкая ликтор привлекла внимание Октавии. Понтифик максимус[18] расспросила женщину, и услышанное ей понравилось. Ликторы – это не просто почетная стража. Они отвечают за жизнь принцепса, поэтому выискивают и допрашивают врагов Ромы. Ловят их, пытают и казнят. Этим ремеслом Касиния владела в совершенстве. Октавия предложила ей перейти в храм. Касиния оказалась сообразительной. Одно дело за три золотых в месяц ловить врагов, другое – находиться при особе верховного понтифика, выполняя деликатные поручения. Платят несопоставимо больше и прочих благ не жалеют…

– Говори! – приказала Октавия.

– Претор отказалась отпустить Лавинию.

– Почему? – нахмурилась жрица.

– Обвинение серьезное и подтверждено письменно. Жалоба подана при многочисленных свидетелях.

«Старая жаба! – подумала Октавия о преторе. – Взяточница! Набивает цену? Асса не заплачу!»

– А что пришлые? – спросила, сохраняя невозмутимость.

– Доставлены в храм, умыты, умащены и приготовлены к церемонии.

– Им рассказали об обязанностях?

– Да.

– Поняли?

– Один из них знает латынь.

– Как отреагировали?

– Спокойно.

– Никто не возмущался?

– Нет.

– Даже этот… Игрр?

– Он, кстати, и переводил. Улыбался.

«Ну, это ненадолго!» – усмехнулась Октавия. Касиния поняла и тоже ощерилась. Спереди у нее не хватало зубов, выбитых в пьяной драке, поэтому улыбка помощницы смотрелась жутко.

– Женщин во дворе много?

– Не протолкнуться.

Октавия поморщилась. Прибытие в храм новых мужчин всегда вызывает столпотворение. С одной стороны, это хорошо – в сокровищнице добавится золота. С другой, к новеньким выстроятся очереди. Как объяснить, что семя от Игрра придется ждать? Сколько он будет упорствовать? Сутки, пять, десять? Касиния дело знает, но среди мужчин попадаются упрямые…

«Все равно откажется от обвинения! – решила Октавия. – Не было еще человека, способного выдержать пытки Касинии. А клиенткам можно сказать, что Игрр заболел. Бывает…»

– Скажи: пусть ведут пришлых в храм! – велела.

После того как помощница убежала, Октавия оглядела себя в зеркало.

Полированный лист серебра отразил стройную, несмотря на годы, женщину в расшитой золотыми стрелами столе[19] и миртовым венком на седеющей голове. Понтифик максимус смотрелась величественно. Октавия довольно кивнула и, придав лицу подобающий вид, двинулась к двери. Она не подозревала, что очень скоро величавая маска на ее лице сменится совершенно иной…

В Рому ала вошла к полудню. Сначала мы увидели кирпичные стены, затем различили черепичные крыши зданий. Вскоре показались ворота. Они были распахнуты. Повозки и люди, издали походившие на жучков с муравьями, вползали в них и выползали. Движение у стен города оказалось оживленным. Передовой турме пришлось потрудиться, расчищая путь. Повозки сгоняли с мощеной дороги, нолы сходили с нее сами. Слышались крики и ругань. Скоро, однако, это кончилось. Конница, простучав копытами под аркой ворот, втекла внутрь.

Сразу за стеной нас ждал шок: на обочине стоял билборд, самый настоящий! Он представлял собой каменную стенку с изображением, выполненным мозаикой. Сюжет… Здоровенный мужик имел молодую треспарту в коленно-локтевой позе. Хвост дамочки был задран, а лицо изображало фальшивую радость, как у актрис из нашей рекламы. Текст поверху картинки гласил: «Лучший лупанарий Рома! Виа Претория. Удовольствие и здоровые дети!»

Мы переглянулись. Я перевел надпись, парни заржали. Я поддержал. «Кошки» покосились и засмеялись.

– Это один из пришлых придумал, – сообщила Лола. – Раньше таких картин в Роме не было.

Нашли, что позаимствовать! Закона против порнографии на вас нету! Успокоившись, мы закрутили головами, разглядывая дома и улицы. Последние были мощеными и достаточно широкими, чтобы встречные повозки могли разминуться. Дома сразу за стенами стояли многоэтажные, а ближе к центру показались облицованные мрамором роскошные дворцы. Крыши некоторых покрывали листы меди. Пару раз встретились площади, окруженные величественными зданиями с лесом колонн – то ли храмы, то ли обиталища местной власти.

На площадях красовались мраморные и бронзовые статуи – мужчины и женщины. Женщины задрапированы в длинную, спадающую ниже пят одежду, а вот мужики стояли совсем голые – даже фиговых листков не наблюдалось. Агрегаты у всех были в рабочем состоянии. У мраморных статуй они выделялись более светлым цветом, а у бронзовых просто блестели. Парни, заметив, захихикали.

– Что это? – спросил я Виталию, указав на статуи.

– Обычай, – смутилась она. – Если подержаться за фаллос, богиня пошлет удачу.

Я перевел, парни засмеялись.

– Пусть за мой подержатся! – предложил Олег и ухмыльнулся. – Удачу гарантирую.

Переводить его слова я не стал. Ала спешилась возле одного из помпезных строений, я, Виталия и трибун поднялись по мраморным ступеням. За дверью оказался просторный зал, освещаемый из окон под крышей. Стекол в окнах не имелось. Трибун подвела нас к мраморному столу. За ним восседала женщина в длинной, до пят, тунике.

– Гражданин Игрр желает подать жалобу! – объявила трибун.

Женщина кивнула и взяла из стопки, лежавшей перед ней, лист пергамента, после чего обмакнула заостренную камышинку в бронзовую чернильницу. Процедура не затянулась. Трибун под наши молчаливые кивки продиктовала обвинение, я и Виталия, взяв протянутую камышинку, поочередно поставили подписи, после чего трибун заверила их отпечатком перстня. Затем, обернувшись, отдала приказ. Двое воинов ввели в зал связанную Лавинию.

– Передаю обвиняемую в руки претора! – объявила трибун.

Подскочившие воины в кожаных доспехах взяли Лавинию под локти и увели. Трибун и мы вернулись к але.

«Быстро у них! – оценил я. – У нас бы часами мурыжили!» Я склонился к уху Виталии:

– Что дальше?

– Претор назначит время суда, – таким же шепотом пояснила она и вздохнула: – Только я не верю, что он состоится!

– А нам и не нужно! – подмигнул я.

Она глянула удивленно, но не решилась спросить. Вокруг топорщились любопытные уши.

Храм Богини-воительницы оказался неподалеку. Огромное круглое здание с куполом возвышалось над окружавшим его высоким забором, как великан над травой. Повозки остановились у задней калитки, одна из «кошек» стукнула в нее бронзовым молотком, калитка отворилась. На подходе к Рому трибун послала гонца, поэтому в храме ждали. Обошлось без бюрократии и проверки паспортов. Вышедшая жрица пригласила нас следовать за ней. Я на прощание легко сжал кисть Виталии (она кивком подтвердила, что все сделает) и последовал за парнями. Нас отвели в дом, стоявший позади храма, и велели раздеться. Привыкшие к простоте местных нравов, мы скинули одежду, сложив ее на мраморную скамью. Пожилая жрица осмотрела нас и одобрительно кивнула.

– Сейчас вас помоют и переоденут! – объявила стоявшая в стороне высокая треспарта.

Мне она напомнила сарму, бившую меня в плену. Только та походила на борца сумо, а эта – на штангистку. Взгляд у «штангистки» был тяжелым и недобрым. «С ней надо настороже!» – понял я и потянулся к одежде.