Юрий Козловский - Особый район Страница 25

Артем заглянул в комнату и увидел сидящую на кровати голую повариху Машу, далеко не молодую, нескладную и коротконогую, но почему-то пользующуюся у мужиков особым успехом. В других комнатах нашлись и другие две поварихи, причем одна из них, Таиска, в момент штурма ублажала Гошу Душмана, выслужившего себе место в блатном бараке. Именно в его комнате горела масляная коптилка, свет которой Бестужев увидел в окне.

— Нет, эти пусть одеваются и дуют по домам, — ответил Артем. — Вы собирайте оружие, а мужской пол пусть портки натягивает, потом постройте их всех в коридоре.

Артем сделал знак Сикорскому, и они вдвоем вышли на крыльцо. Сикорский достал из кармана картонный цилиндрик, поднял его над головой и дернул привязанное к шнурку кольцо. В воздух взвилась ракета, освещая поселок зыбким зеленым светом. Это был сигнал водителю автобуса. Потом Стас взял висящий за спиной мегафон. Усиленный голос прозвучал в морозной тишине оглушительно.

— Граждане старатели! — произнес он голосом капитана Жеглова в исполнении Высоцкого. — Власть в поселке сменилась, но выходить с поднятыми руками не надо. Просьба ко всем до утра оставаться по домам. Сбор на завтрак в обычное время.

Сделав выдержку с полминуты, Сикорский повторил тот же текст, после чего выключил мегафон и спросил у Артема:

— Ты уверен, что никто из них не захочет заступиться за своего атамана?

— Еще бы! — усмехнулся Бестужев. — На все сто!

— А не забыл, ты мне экстренное потрошение обещал показать? — напомнил Стас. — Ловлю на слове!

— Хорошо! — согласился Артем. — Подожди меня тут.

Он вернулся в барак, разыскал Гошу Душмана, который почему-то оказался одет только в кальсоны и толстый свитер, заставил его натянуть валенки и вытолкнул на улицу.

— Куда ты меня ведешь? — округлив глаза, шепотом спросил Гоша.

— Иди, сейчас узнаешь, — не стал вдаваться в объяснения Артем.

Около председательского дома он попросил Сикорского:

— Стрельни-ка разок.

— В него, что ли? — удивился Стас и немедленно направил ствол карабина на Душмана. Гоша шарахнулся в сторону, но Бестужев крепко держал его за плечо.

— Нет, в воздух! — рассмеялся Артем. — Что это вы все такие кровожадные?

Сикорский выпалил из карабина в небо. Артем громко, так чтобы было слышно в доме, страшным голосом закричал: «Сука, ты Кольку убил!» и два раза нажал на спусковой крючок своего «нагана». Потом несильно ткнул Гошу костяшками пальцев ниже уха и подхватил его обмякшее тело. Он знал, что не причинил здоровью Душмана особого вреда, но минут двадцать тому придется побыть в отключке. А для задуманного представления ему нужен был «свежий труп».

— Ничему не удивляйся и старайся мне подыгрывать, — скомандовал он Сикорскому и, без особых церемоний волоча «труп» за шиворот, влетел с ним в дом. Затащил в спальню, где скованный наручниками пребывал на кровати незадачливый атаман, расчетливо, лицом кверху швырнул на пол посреди комнаты, мазнул по «трупу» лучом фонаря, чтобы Хлуднев увидел лицо, и хрипло заорал:

— Он Кольку убил! Ты понял, падаль? Кольку!!! Я его завалил, теперь твоя очередь! — и неопасно, но чувствительно заехал атаману кулаком по ребрам, отчего тот что-то глухо замычал из-под скотча.

— Что ты говоришь, сука? — Артем ножом подцепил скотч, намеренно поцарапав при этом щеку, рванул его вместе со щетиной, отчего Хлуднев отчаянно взвыл.

— Я здесь при чем? — заорал он, чуть оправившись от боли.

— Ты еще спрашиваешь? — Сделав страшные глаза, Бестужев прижал к его лбу ствол «нагана». — Ты еще спрашиваешь, тварь? Ты ими командовал!

— Кончай его, Артем, что его слушать! — Сикорский оказался талантливым учеником. — Одним больше, одним меньше… Спишем на сопротивление, кто там будет разбираться?

— Тема, не надо… — Хлуднев покрылся испариной, в голосе прозвучал смертельный ужас.

— Не надо? — Артем с громким щелчком взвел курок. — Тогда признавайся, падаль, зачем устроился в артель? Чтобы взять кассу? Ну? Говори!

— Да, — Хлуднев быстро-быстро закивал головой.

— Еще кто-нибудь из ваших есть здесь?

— Нет, они должны были подъехать на катере, еще летом, но…

— Понятно. В других артелях тоже ты поработал?

Хлуднев снова закивал, радуясь, что опасность если и не миновала совсем, то хотя бы отступила.

— Ну, все, Стас, теперь он твой! — сказал Бестужев, спрятал револьвер и, наклонившись к Гоше, похлопал его по щекам:

— Вставай, бесштанная команда, замерзнешь!

Тот застонал и помотал головой, уклоняясь от пощечин. Поняв, что его провели, Хлуднев взвыл от бессильной злобы:

— На понт взяли, мусора поганые? Да хрен вы чего докажете!

— А мне и не надо ничего доказывать, — как-то совсем по-будничному сказал Сикорский. — У нас сейчас совсем другие расклады действуют. Ты еще не слышал?

Уже в автобусе, когда Бестужев пребывал в состоянии сладкой дремы, Сикорский шепнул ему:

— А ведь ничего нового, я такое в кино видел.

— Это «В августе сорок четвертого», что ли? — лениво спросил Артем.

— Ну да…

— Так книгу специалист писал, — сказал Артем и окончательно погрузился в сон.

Глава 16

Сено-солома и стрела из прошлого

Шутливый треп около костра уже не казался таким уж пустопорожним. Самые невероятные фантазии не казались больше такими уж невозможными. В самом деле, вот стена тумана, пропускающего все живое оттуда и не позволяющего проникнуть туда. Стадо древних мамонтов в нескольких километрах и, самое невероятное, чего можно было ожидать, — люди, пришельцы из прошлого… Кто они? Чем грозит встреча с ними? Ответ на эти вопросы трое друзей могли получить, только пойдя по следам нарт. Но тут выяснилось такое, что все они на некоторое время перестали думать даже о таинственных пришельцах из тумана веков.

Седых забросил карабин на левое плечо, и вдруг Дима, как-то странно глядя на него, спросил:

— Валера, где у тебя правая рука?

— Ты что? — удивился тот. — Других забот у тебя нет?

— Ну, покажи, — не отставал Дима. — Трудно, что ли?

— Да на тебе! — Валера махнул левой рукой. — Больше ничего не нужно?

— А ты, Колян? — обратился Дима ко второму другу. — У тебя где правая?

— Да вот же! — с удивленным видом ответил Евтушенко и тоже показал левую руку. — Что это с тобой?

— А сердце с какой стороны? — замогильным голосом спросил Дима, отступив пару шагов назад.

— Тут, конечно! — недоуменно сказал Коля и приложил правую руку к правой стороне груди.

— А у тебя? — Парамонов повернулся к Валере. Тот повторил жест и сказал:

— Слушай, чего ты дурака валяешь? Заняться больше нечем?

— А я сразу и не врубился, — произнес Дима, отступая еще дальше, — когда ты сказал, что направо пойдешь, а сам налево поперся. И Коля тоже, даже не удивился, будто так и надо. И сейчас ты карабин на левое плечо повесил. Раньше ты никогда так не делал… Нет, мужики, у нормальных людей сердце с этой стороны, а правая рука — вот она!

— Слушай, Димон, — с подозрением спросил Валера, — сам-то ты нормальный? У тебя, часом, крыша не поехала? От переживаний?

— У меня как раз с крышей все в порядке, и в туман я не лазил. А вот вы…

— Ты говори, да не заговаривайся! — нахмурился Коля.

— Не верите? — разозлился Дима. — Как бы вам доказать?

Он почесал затылок под шапкой и придумал:

— Покажи-ка карабин!

Валера снял с плеча оружие.

— А теперь смотри! — торжествующе сказал Дима и протянул ему свой. И тут Валере стало не до шуток. Затворы у двух карабинов торчали в разные стороны. А когда все трое сравнили наручные часы, оказалось, что у двоих ходивших в туман цифры на циферблатах смотрят совсем не в ту сторону, что у Парамонова.

— Не понял… — растерянно проговорил Коля.

— Чего уж тут понимать, — обреченно сказал Валера, — этот туман нас с тобой слева направо вывернул.

— Что делать будем?

— Может быть, нужно опять туда сходить? — несмело предложил Дима. — Чтобы назад перевернуло?

— Ну, спасибо, друг! — Коля чуть не плакал. — Сам иди!

— А ведь Димон прав! — неожиданно сказал Седых. — Больше нам ничего не остается. Лично я не хочу жить вывернутым наизнанку.

— Что, на самом деле пойдешь? — удивился Евтушенко.

— Пойду. Давай веревку!

Валера намотал конец фала на руку, положил на снег карабин и с обреченным видом шагнул в туман. Все было, как в прошлый раз, — двести шагов в непроглядной сиреневой мгле, непрерывные подергивания за веревку, и выход на ослепительное снежное пространство.

— Ну, как? — Евтушенко с надеждой смотрел на Валеру.

Седых сбросил левую рукавицу, задрал рукав и посмотрел на часы.