Юрий Брайдер - Особый отдел и пепел ковчега Страница 25

— Что значит «всё»? — не понял Цимбаларь.

— То и значит. Информация закрытая.

— Это что-то новенькое! — возмутился Цимбаларь. — Учтите, я имею самые серьёзные полномочия. Ваш долг — оказать мне максимальное содействие.

— Мой долг, оставаясь в рамках закона, выполнять директивы вышестоящих органов, среди которых разные там особые отделы не значатся, — усмехнулся следователь. — Сразу предупреждаю, на тему кражи из квартиры маршала Востроухова я беседовать с вами не собираюсь. Погонами дорожу. — Правой рукой он похлопал себя по левому плечу. — И мой вам совет: постарайтесь с этим делом не связываться. Так обожжётесь, что из жопы кипяток польётся.

Цимбаларь хотел было что-то возразить, но следователь распахнул дверь и зычно крикнул в коридор:

— У кого повестки в пятьдесят первый кабинет? Заходи по одному.

Из отдела Цимбаларь вышел буквально ошарашенный, чего с ним уже давненько не бывало.

И раньше случалось, что некоторые «особо значимые дела» изымались из ведения милиции, дабы впоследствии благополучно сгинуть в дебрях начальственных кабинетов. Но эта порочная практика никогда не касалась квартирных краж, одного из наиболее распространённых видов преступлений. Следовательно, некие могущественные силы, без зазрения совести игнорирующие закон, имели к покойному маршалу свой интерес.

Тем не менее возвращаться назад с пустыми руками Цимбаларь не собирался. Кроме работников милиции, на помощь которых рассчитывать, конечно же, не приходилось (каждому охота благополучно дослужиться до пенсии), имелись и другие очевидцы кражи, зачастую не менее зоркие и памятливые, чем профессионалы. Этими очевидцами являлись понятые, без участия которых не проходит ни один осмотр места происшествия.

По традиции понятыми приглашаются ближайшие соседи по лестничной площадке. На поиски этих людей, в отличие от сотрудников милиции, не связанных никакими келейными интересами, и отправился Цимбаларь.

Дом, где маршал Востроухов провёл свои последние годы, относился к категории элитного жилья, строившегося в семидесятых-восьмидесятых годах якобы по передовым итальянским проектам (однако из скверных отечественных материалов, предназначенных скорее для казарм и капониров, чем для гражданских сооружений).

В подъездах, на лестницах, да и в самих квартирах кое-какой шик-модерн уже успели навести, но асимметричная шестнадцатиэтажная башня по-прежнему напоминала собой обломок огромного слоновьего бивня, по странному стечению обстоятельств оказавшийся на чуждой ему земле Волго-Окского междуречья.

С консьержкой, естественно, никаких проблем не возникло, правоохранительные органы здесь уважали, и уже спустя пять минут Цимбаларь стоял на лестничной площадке, куда выходили три добротных двери, чья холодная сталь были искусно декорирована ценными породами дерева.

В квартире, некогда принадлежащей маршалу, делать было нечего — если его там знали, то лишь понаслышке. Квартира слева на звонки не отзывалась. В квартире справа словам Цимбаларя категорически не поверили и пообещали спустить собаку, специально натренированную для таких случаев.

— Уж как не повезёт, так не повезёт, — с досадой буркнул Цимбаларь, но решил проверить свою удаль ещё раз — этажом ниже.

Он ещё и позвонить не успел, как дверь квартиры, расположенной под бывшим жильём маршала, распахнулась. Пожилой человек, бородой и прической напоминавший интеллигента девятнадцатого века, приложив палец к губам, негромко произнёс:

— Я слышал всё, что вы говорили наверху. Заходите, у меня есть информация, которую вы ищете.

— В первую очередь я ищу понятых, в ноябре девяносто восьмого года присутствовавших при осмотре квартиры маршала Востроухова, — пояснил Цимбаларь, поначалу принявший своего собеседника за обычного шизика.

— Я и есть один из них, — заговорщицким тоном пояснил бородатый. — А вторым была моя жена, к счастью, отсутствующая.

— Почему к счастью? — переступив порог квартиры, осведомился Цимбаларь.

— Мы придерживаемся полярных мировоззренческих позиций, а потому её присутствие сделало бы этот разговор невозможным.

— Если я правильно понял, вас принудили дать зарок молчания, — догадался Цимбаларь.

— Это вы правильно сказали! — затряс головой бородатый. — Именно зарок. И даже заставили подписать какие-то бумаги... Проходите, не стойте у порога. Не исключено, что спецслужбы установили на лестничной площадке подслушивающие устройства... Кстати, а что вы там говорили о своей принадлежности к милиции?

Цимбаларь, неплохо разбиравшийся в людях, с лукавым видом подмигнул хозяину.

— Сами понимаете, что это была лишь уловка. А вообще-то я журналист, расследующий обстоятельства смерти маршала Востроухова. Могу предъявить соответствующие документы. — Он сделал вид, что лезет в карман.

— Нет, нет! — запротестовал хозяин. — Милиционера я вижу за версту. У вас совсем другое лицо. Годы инакомыслия научили меня разбираться в людях.

Не спрашивая согласия Цимбаларя, он выставил на кухонный стол чёрствый хлеб, солёные огурцы, селёдку, варёную колбасу и початую бутылку портвейна.

Сопоставив этот любопытный натюрморт со старенькой гитарой, висевшей в прихожей, и с групповым портретом советских бардов, украшавшим простенок, Цимбаларь сказал:

— Я догадываюсь, что на этой кухне частенько звучали запрещённые песенки и витал дух истинной свободы.

— В этом вся моя жизнь, отданная служению народу, к несчастью, из одной кабалы угодившему в другую, — посетовал хозяин. — Забыл представиться: Вадим Ермолаевич Советников, член парахельсинкской группы.

— А разве есть такая? — удивился Цимбаларь.

— Конечно! Она была создана в противовес так называемым хельсинкским группам, в ряды которых затесались провокаторы и двурушники.

— А ваша, значит, была от них свободна?

— Абсолютно! В другом члене нашей группы, Акиме Матвеевиче Варфоломееве, ныне уже покойном, я был уверен, как в самом себе... Примем за его память по стаканчику. — Советников разлил портвейн по чайным чашкам. — Сейчас, конечно, появились и другие напитки, достойные свободного человека, но традиция есть традиция.

Чашка портвейна была для Цимбаларя то же самое, что глоток пепси для школьника, и он кочевряжиться не стал — ради налаживания отношений приходилось пить и не такое.

— Так что вы там хотели рассказать о маршале? — утёршись кухонным полотенцем, поинтересовался Цимбаларь.

— Ах да. — Закусив селедкой, Советников уставился в потолок, сквозь который, бывало, сюда доносились отзвуки маршальских застолий. — Близкие отношения, сами понимаете, мы никогда не поддерживали, ведь его руки были обагрены кровью чехословацких патриотов и афганских повстанцев. Но при встрече раскланивались, не без этого... Когда маршал умер, я даже возложил на его гроб букет гвоздик. После похорон в квартире осталась собака, огромный доберман, которого кормил и выгуливал один сравнительно молодой человек, по-видимому, принадлежавший к ближайшему окружению покойного.

— Вы не помните его имя? — спросил Цимбаларь.

— Нет. Но внешне он очень походил на маршала. Поговаривали даже, что это его побочный сын... И вот однажды утром эта собака подняла душераздирающий вой. Телефон в квартире не отвечал, дверь была заперта, молодой человек не появлялся. Так продолжалось почти сутки, и нам стало казаться, что собака взбесилась. Да и мы сами были на грани умопомешательства. Явственней всего вой почему-то слышался в ванной. В конце концов приехала служба спасения, а за ней и милиция. Мы с женой уже ожидали их на лестничной площадке. Нас, естественно, тут же пригласили в понятые.

— Вы говорили, что дверь маршальской квартиры была заперта? — уточнил Цимбаларь.

— Совершенно верно. С ней пришлось изрядно повозиться. Замки не поддавались никаким отмычкам, и спасатели были вынуждены перепилить дверные петли.

— Вы, стало быть, вошли в квартиру одним из первых?

— Да, сразу после спасателей и милиции.

— Ну и что вы там увидели?

— Квартира носила следы страшного разгрома. Взломанным оказался даже паркет. Собака, запертая в ванной, вела себя так, что её пришлось усыпить. Милицейский эксперт и следователь переходили из комнаты в комнату, тщательно фиксируя каждую деталь, и мы вынуждены были сопровождать их.

— Работники милиции как-либо комментировали случившееся?

— Конечно! Такой погром был в диковинку и для них. Судя по репликам, которыми обменивались следователь и эксперт, преступники искали что-то сугубо конкретное, причём этот предмет размерами превышал книгу. В предположительном смысле упоминался портфель или шкатулка.

— Отпечатки пальцев на месте преступления изымались?

— Изымались. Но их было так много, что эксперт, похоже, растерялся. Оно и понятно, после смерти маршала в его квартире кто только не побывал.