Алексей Головлев - Воин Бездны Страница 26

Эрван посмотрел на океан. Прищурил глаза, силясь увидеть вдали туманную полосу. Нет, ничего не видно, вода и вода…

– Эй! А это что за дрянь?

Эрван вздрогнул.

– Ты о чем?

– Да вон же, смотри! Да нет, балда, – к северу! Паруса!

Сначала он не увидел ничего. Затем, приглядевшись, – четыре тёмных пятнышка на линии горизонта: два и чуть поодаль ещё два. Пожал плечами.

– Теперь вижу. И что?

– Что, что! Фоморы это, понял? Оснастка не наша. Потом, наши звеньями не ходят. Ты гляди – здоровые, гады! Таких раньше не видел. Когда мы сюда забрались, их не было видно, понял? Сколько мы тут проболтали – двадцать минут? Тридцать? А они за это время миль пять отмахали, не меньше!

«Мне бы такие глаза! – с лёгкой завистью подумал Эрван. – Вот что значит всю жизнь в смотровой бочке. Тоже мне, Диоген выискался!»

– Ну ладно, ну фоморы. Дальше что?

Яник от возмущения не сразу нашёлся что ответить – с минуту просто стоял и глядел на Эрвана округлившимися глазами. Наконец выпалил:

– Прав Старик – ни черта ты не моряк, да и дурак к тому же! А если они, как и мы, сюда за пресной водой идут? Их рыл пятьсот будет, не меньше! Они нас, как телят, вырежут! Нам в море надо, и поскорее!

Теперь и Эрван встревожился не на шутку. Он снова посмотрел на корабли фоморов – казалось, те за пару минут заметно приблизились.

Драка на берегу не прельщала, но абордаж на шаткой палубе радовал ещё меньше – суша как-то надёжнее. И не утонешь, опять же…

– А в море-то мы что можем сделать? Они ж быстрее… К тому же их четверо.

– В море они почти не нападают – знают, чем это обычно кончается. Нет, их дело – проскользнуть мимо Ключа, прорваться к южному побережью, там пожечь и пограбить. Конечно, всякое бывает… Но внизу Старик, пусть он думает. Пошли-пошли!

Яник решительно шагнул к краю обрыва… и застыл, с ужасом глядя вниз. Потом спросил сиплым голосом:

– Слушай, а спускаться-то как?

Он стоял на корме вместе со всеми, глядя на удаляющийся берег. Мокрая рубашка то пузырилась под порывами ветра, то неприятно липла к спине: места в шлюпке хватило только для гребцов и груза – остальным пришлось добираться вплавь. Он поёжился и ворчливо произнёс:

– Спасибо, хоть воду догадались вчера погрузить.

Непривычно молчаливый Яник лишь кивнул.

Вечерний бриз доносил до них последний привет суши: щебетание птиц, устраивающихся на ночлег, шипение прибоя и глухой шум листвы. К запахам влажного леса примешивался упоительный аромат дыма и копчёностей: впопыхах толком не затоптали кострища. Большую часть еды взять не смогли – пошвыряли в тлеющие уголья.

Эрван Гвент. Дневник.

…едва успели. Пока вышли из тени острова, пока сели на ветер – фоморы подобрались близко. Четыре корабля: два и ещё два, чуть поодаль. Хорошо, что в бейдевинд они идут медленнее: к вечеру их паруса превратились в тёмно-серые пятна, а поутру мы их уже не обнаружили.

Гнались ли они именно за нами? Или им было всё равно? Быть может, они решили, что нашли лёгкую добычу, а потом бросили преследование? Отправились на поиски целей полегче?

Не знаю. Но очень хочу знать… От непонятностей жди неприятностей. А мне – непонятно.

Когда минует опасность, обычно испытываешь облегчение: и сердце бьётся по-другому, и кровь вроде бежит быстрее, хочется вздохнуть поглубже, с кем-нибудь шуткой переброситься, да хоть спеть… Но не сейчас.

Фоморы отстали, а гнетущее чувство осталось: в башке вроде сидит – всё здорово, живи и радуйся, а нутром чую – ничего ещё не кончилось. Как будто и сейчас нас преследует кто-то неведомый и невидимый. И не просто догоняет, а догнал почти…

Может, я выдумываю? Остальные вроде ничего такого не испытывают: на рассвете увидели чистый океан – и давай на радостях глотки драть! И Бастиан вроде повеселел…

Нет. Не выдумываю.

Я видел Лоэ: он стоял среди всеобщего ликования и вертел головой на тощей шее – мрачный и нелепый, как старая ворона.

Он искал взглядом меня. И нашёл. И слова не потребовались – я понял и так.

Глава 4

«Горностай». Судовой журнал.

…Неделя солнцеворота, по римскому исчислению – двадцать седьмое июня. Ветер западный, слабый. Скорость по лагу – шесть миль. Состояние рангоута и такелажа нормальное. Раненых на борту нет. Умерших нет. Больные: ожоги – трое; перегрев – шестеро.

Прочие изменения в составе: стажёр Эрван Гвент (академия Морского Ключа) приступил к обязанностям помощника боцмана. Изменения в судовую роль внёс

Капитан Салаун.

– Заводи-заводи… Да не справа, дурень! Багор утопишь! Всё – так и держи!

Бастиан ловко закрепил канат, вывесил свободный конец и в одно мгновение перемахнул через планшир. Толстая верёвка щёлкнула и натянулась струной, принимая вес могучего тела.

Моряки сгрудились возле борта, с интересом наблюдая за действиями боцмана: Эрвану еле удалось отвоевать местечко.

Плот и плотом-то назвать было сложно: щелястая конструкция из дюжины брусьев, кое-как перехваченная верёвками. В нескольких местах серели неряшливо скрученные из ткани жгуты: видно, канатов не хватило – рвали на полосы матросские рубахи. На залитой волнами поверхности ни людей, ни припасов – лишь груда ветоши посередине.

– А где все? – выдохнул Свисток за спиной Эрвана и заёрзал, стараясь протиснуться к борту. – Акулы сожрали?

– Акулы? Вряд ли, парень. Чайки – может быть. Они пострашнее будут, – отозвался дребезжащий голос.

Эрван с недоумением обернулся: Гоэл, конечно, кто ж ещё… Он то всегда знает, что и как. Но чайки? При чём здесь они? И как могут быть страшнее акул?

Он внимательно посмотрел на старого моряка: не шутит ли? Но тот лишь мрачно покачал головой, не отводя взгляда от плота.

Тем временем Бастиан ступил на шаткие доски, закрепил конец. Осторожно, при каждом шаге пробуя поверхность ногами, добрался до грязного кома. Нагнулся, откинул тряпицу… Замер.

На борту «Горностая» десятки людей молча ждали.

Наконец Бастиан поднял голову. Произнёс внезапно осипшим голосом:

– Саваны вниз. Три штуки.

Заглянуть под рогожи не дали никому: доктор и боцман управились сами. Быстро, но тщательно осмотрели тела. Хмуро переговариваясь, завернули в рогожу и закрепили груз. Отвязали канат, разрубили узлы на брусьях и сноровисто вскарабкались на борт, прежде чем остатки плота пропали за кормой. Не говоря ни слова, исчезли в кают-компании.

Матросы подавленно глядели на океан, поглотивший тела неведомых жертв. Расходиться никто не спешил: разбившись на кучки, экипаж вполголоса обсуждал увиденное.

– Гоэл… – Эрван осторожно тронул старика за рукав. – Что скажешь? Как думаешь – что там было?

– А чего тут говорить, – угрюмо буркнул тот. – Главное-то и сами поняли – три мертвеца под рогожкой. Э-э-х… Вот она, жизнь матросская, – сегодня ты на палубе, а завтра на дне морском.

Он махнул рукой, видимо не желая продолжать разговор: Эрван отстал, но отвязаться от Свистка было куда сложнее.

– А почему их на борт не подняли?

– А нечего тебе на них глядеть, дурья голова! Сказали ж тебе, неугомонный, – чайки! Обычно-то они вдалеке держатся, вон… кружат, супостаты.

Гоэл с отвращением плюнул за борт.

– А ежели ты ранен или, к примеру, ослаб, да крыши над головой нет: ну, в шлюпке там или на плоту – тут они за тебя и возьмутся! Сначала глаза выклюют, а потом и до мозга доберутся – через виски. Паршивая смерть, я тебе скажу… А ты: акулы, акулы…

Гоэл медленно побрёл в кубрик. Эрван рассеянно сопровождал взглядом сутулую спину.

Нет, не сходилось… Ну чайки, ладно. Допустим. И что, из-за этого покойников на борт не поднимать? Чушь, в экипаже ведь не женщины, не дети малые… Наверно, многие и не такое видели. Тогда почему?

И ещё: кто-то должен был прикрыть тела ветошью, защитить от солнца, волн и тех же чаек? Где он теперь?

Эрван вздохнул: вряд ли он сможет найти разгадку сам – может, хоть доктор проболтается… Ну или Баст…

«Горностай» пробирался на юг: за пять дней одолели едва сотню миль по прямой – мешал слабый встречный ветер. Под всеми парусами, силясь поймать малейшее движение воздуха, судно днем и ночью шло в лавировку. Из трёх вахт сделали две: после двенадцати часов изматывающей работы, кое-как впихнув в себя шмат солонины и пинту воды, люди без сил валились в гамаки и забывались нездоровым сном.

С каждым днем ветер слабел и наконец иссяк. Море превратилось в идеально ровное, пышущее жарой и влагой зеркало. Раскалённое добела солнце пекло так, что на палубу нельзя было ступить – от жара не спасали и дублёные подошвы матросских башмаков. Смола в стыках расплавилась, пошла липкими пузырями – в лазарете Лоэ появились первые жертвы ожогов. При малейшей возможности люди стремились укрыться в трюме – но и там не было спасения от печной духоты. К обожжённым добавились пострадавшие от теплового удара. Всего несколько дней раскалённого ада – и каждый десятый на судне вышел из строя.