Горъ Василий - Законник. Страница 26

Мысленный счет или попытки думать о чем-нибудь почти не помогали. Вернее, не помогали вообще: обычно к обеду Варис начинал чувствовать, как его пожирает ненависть ко всем тем, кто служит в королевской тюрьме, а к заходу солнца переносил ее на Иаруса Молниеносного. Отправившего свою родную дочь в Кошмар.

Увы, других лавочек перед стенами тюрьмы не было. И желание убивать тварей, получающих удовольствие от чужой боли, становилось все острее и острее…

Да, конечно, при желании можно было ждать и стоя. Или прогуливаться где-нибудь неподалеку. Но такую возможность Кулак даже не рассматривал: любое проявление слабости обязательно вызвало бы насмешки у охранников Кошмара. А доставлять им такое удовольствие Кулак не собирался. Поэтому, проводив взглядом фигурку ее высочества, он привычно натягивал на лицо пренебрежительную ухмылку, усаживался в самый центр единственной скамьи и закрывал глаза. Делая вид, что дремлет.

Однако 'спать' получалось недолго — за час до полудня из Кошмара выбирался его комендант, мессир Дюк Лейст. И, усевшись на скамью рядом с Кулаком, часа по два-три разглагольствовал об однообразии и скуке, царящей в стенах его тюрьмы.

Портить отношение с этим человеком Кулаку не хотелось, поэтому все время до его ухода он старательно поддерживал беседу, при этом изо всех сил стараясь не потерять лица. А это было не так легко: как правило, новости Кошмара вызывали у него либо приступ тошноты, либо омерзение.

'Вчера, сажая на кол вора, пойманного на городском рынке, Гной направил острие не туда, и эта тварь умерла еще до того, как закончилась казнь!!!' Нет, к казням Варис привык. И не боялся ни смерти, ни увечий. Однако одна мысль о том, что смерть может прийти к нему в виде Кровавого Орла или Последнего Глотка, вызвала безотчетный страх. И желание держаться как можно дальше и от Кошмара, и от тех, кто в нем служит. Только вот возможности оставить свое место у него не было…

…В это день мессир Лейст выбрался погреться на солнышке только после обеда. И опустился на лавочку в таком мерзком настроении, что Варис мысленно взвыл: слушать новости, которые смогли расстроить Дюка по прозвищу Крюк-под-Ребро, ему совершенно не улыбалось.

— Детоубийца сдохла… — пробормотал комендант вместо приветствия. — Представляешь?

— Кто такая? — поинтересовался Кулак.

— Да тварь, когда-то отравившая соседку и семерых ее детей…

— И что с того? — удивился Варис. — Собаке — собачья смерть…

— На нее последнее время западал мэтр Джиэро… — 'объяснил' мессир Лейст. И, сообразив, что Варис ничего не понял, добавил: — Ну, нравилась она ему. Представляю, как он взбесится, когда узнает, что ее нет…

— Найдет себе другую… — пожал плечами Варис. — Что в ней было такого особенного?

— В ней — ничего… — вздохнул комендант. — Да, когда ее только привезли, она выглядела сравнительно нормально — у нее была грудь, бедра, ровные длинные ноги. Но за последний год она превратилась в живой труп: тощая, запаршивевшая, седая… Да и с головой у нее стало совсем плохо…

— Ну, и что он в ней тогда нашел?

— Да не знаю я!!! Нашел — и все! Не мое это дело: он — любимчик его величества. И делает все, что хочет…

— Пусть делает. Вам-то что, мессир?

— Он взбесится — значит, у меня будут неприятности…

— Не обязательно… Хотя… от чего она умерла-то? — спросил Кулак. — Надеюсь, не от недоедания?

— Какого такого недоедания? — мессир Лейст аж подскочил от возмущения. — Все, что выделяет казна на питание заключенных, тратится на продукты! Мне эти деньги не нужны! А умерла она потому, что он ее сам и замучил! Сам! Брал ее каждую ночь, и терзал с вечера и до утра. А она, хоть и безумна, но все-таки не железная…

— Тогда вы тут точно ни при чем…

— Да знаю я… Только вот, боюсь, что это мне не поможет…

…Жуткий женский крик, внезапно раздавшийся из бойницы, заставил коменданта удивленно вытаращить глаза:

— Кого он это?

— Понятия не имею… — честно признался Варис.

Мессир Лейст задумчиво подергал себя за бородку, немного подумал и вздохнул:

— Да все равно кого… Видимо, ему уже сообщили… Вот и бесится…

— Успокаивать не пойдете?

— Н-нет! Сейчас к нему лучше не подходить… Да и в пыточной сейчас… грязновато…

Представив себе эту 'грязь', Кулак поежился. Потом сообразил, что там сейчас находится ее высочество принцесса Илзе, и. заставил себя перевести разговор на другую тему:

— Кстати, мессир Дюк, а правда, что ваш сын вызвал на дуэль внука графа Эрвела Фарбо?

…Через час после захода солнца Варис решительно подошел к дверям в Кошмар и изо всех сил врезал по ним кулаком. Потом подождал минуту и врезал снова. А когда за ними раздались звуки шагов, поинтересовался:

— Ключник, это ты?

— Я, ваша милость!

— Сходи в пыточную. Сообщи ее высочеству, что солнце давно зашло, и нам пора возвращаться во дворец…

— Как прикажете, ваша милость!

— Давай… Поторопись — уже действительно поздно…

Судя по раздавшемуся за дверью звяканью и приглушенной ругани, криворукий охранник умудрился уронить связку ключей. И теперь, кривясь от боли в сломанных ребрах, пытался ее поднять.

— Что ты там копаешься? — зарычал Варис, и от души врезал по двери кулаком. — Бегом давай!!!

— Уже бегу, ваша милость!!! — взвыл Шадур, и за дверью сразу же настала мертвая тишина.

Покосившись на стремительно темнеющее небо, Кулак заставил себя подойти к бойнице и прислушался. Удивительно — но там, внизу, было тихо. Ни крика, ни стона, ни вздоха…

'Как в усыпальнице…' — подумал Варис. А потом, почувствовав тошнотворный запах горелой плоти, вздрогнул: 'Нет! Не в усыпальнице! В них пахнет по-другому…'

Стараясь, чтобы со стороны его движение выглядело как можно более спокойным, он развернулся на месте, дошел до лавки и медленно опустился на нее. Решив, что ждать возвращения Шадура лучше сидя…

…Услышав топот сапог вернувшегося охранника, Кулак дождался, пока проскрипит открывающаяся дверь, открыл глаза, повернул голову направо и поинтересовался:

— Сообщил?

И, увидев выглянувшее из-за двери бледное, как полотно, лицо охранника, мигом оказался на ногах.

— Ва-ва-ва-ша милость! Та-а-ам та-а-акое…

— О чем это ты? — понимая, что произошло что-то из ряда вон выходящее, Варис похолодел: — Ты говорил с ее высочеством?

— О-о-она… ме-е-ертва!!!

— Что?! — Кулак мгновенно оказался рядом с Ключником, и, схватив его за грудки, от души встряхнул: — Что ты сказал?

— Ее вы-ысочество п-принцесса Илзе м-мертва-а-а…

По спине телохранителя покатились капельки холодного пота:

— Веди. Меня. Туда. Живо!!!

— Д-да! К-как прикажете!!! — пробормотал Шадур и тут же сорвался с места. Забыв про боль в ребрах, про связку ключей, торчащих из двери и про факел, вставленный в кольцо на стене.

Мысленно проклиная тупость насмерть перепуганного тюремщика, Кулак вцепился в факел, выдернул из замка связку ключей и ринулся следом за Шадуром в жуткую темноту холодного, как ледник, коридора…

…На самом нижнем этаже Кошмара жутко воняло паленым мясом и жженными костями. Смрад был таким густым, что прежде, чем войти в пыточную, Варис задержал дыхание. И прищурил заслезившиеся глаза. Потом увидел фиолетовое пятно, висящее в центре комнаты, и мгновенно оказался рядом с ним. Один взгляд на тело, болтающееся в петле, и ему слегка полегчало: широченные плечи, покрытый густым черным волосом торс и перевитые мышцами руки, выглядывающие из разрывов женского платья, явно принадлежали мужчине.

Правда, обрывки платья, кое-как натянутого на труп, было тем самым. Фиолетовым. Без кринолина. С серебристыми вставками под грудью, по краю подола и на рукавах!

'Платье — ее… А ее самой — нет… И где ее искать?' — мрачно подумал Варис. И развернулся к стоящему рядом Ключнику:

— Это не она! Идем ее искать…

— Это — не она… — эхом повторил охранник. — Это — мэтр Джиэро… А искать ее не надо: ее высочество — во-о-он там, за дыбой…

…Для того чтобы осмотреть лишенный кожи и покрытый жуткими ожогами труп, Варису пришлось собрать всю силу воли, удерживать рвущееся наружу содержимое желудка, и стараться не представлять то, что творил с ее высочеством повредившийся рассудком палач. Однако получалось все это из рук вон плохо: перед мысленным взором воина мелькали картинки одна другой страшнее, а по лицу и спине струйками тек холодный пот. Поэтому когда за его спиной раздался трясущийся от страха голос Шадура, Варис был на грани умопомешательства: