Артем Каменистый - Радиус поражения Страница 26

— А самостоятельно, без биореакторов, они смогут размножаться?

— Насколько мне известно — не могут. У них ведь даже нет органов размножения.

— Богданов — ты ведь умный. Давай предположим, что институт исчез. Тварям больше не подходит подкрепление, а самостоятельно они размножаться не могут. Сколько они протянут? Какой у них срок жизни?

— Это неизвестно. От старости при нас они не умирали — все ведь новорожденные. Но биологи говорили, что организмы у пятнадцатилетних уже начали изнашиваться. Выходит, срок у них поменьше человеческого. Лет тридцать-сорок и, наверное, их останется немного. А может и того быстрее.

— Хорошо. Давай продолжим мысль. Институт уничтожен. Подкреплений свинкам нет, техники новой тоже не будет. Они грызут кактусы и косточки китайцев, по всем углам выискивая уцелевших. При этом централизованного командования больше нет. У людей будет шанс это пережить?

— Конечно. Военным кораблям достаточно выбить их с какого-нибудь острова, и живи там спокойно. У свинок нет боевых кораблей — только бронекатера, но они далеко в море не могут выходить. Эдик сюда, в Севастополь, ездил как раз выяснять, нельзя ли насчет кораблей что-нибудь придумать. Сложно это. Корабль украсть очень трудно — это какой же переход придется создавать… Но даже если его притащить и скопировать, нужны опытные экипажи. А с этим проблема — на корабле ведь нет морей. Да и у нас даже за рулем грузовиков сидят только элиты. Простым свинкам сложнее автомата ничего не доверишь — слишком тупые. Гранатометы только элите, зенитные установки тоже у них. Экипажи танков и самоходок смешанные. В общем, у моряков шансы создать островное государство и отсидеться там, есть. В холодных районах тоже выжить можно. Свинки ведь очень плохо переносят холод. Уже при температурах ниже двадцати градусов у них начинаются серьезные проблемы. Даже здесь, в условиях крымского лета, они в теплой одежде ходят. Так что недолго они в Заполярье протянут.

— А противогазы им зачем? — уточнил Рощин.

— У них у всех острая аллергическая реакция на пыль — даже у элиты. Биологи не сразу поняли, почему они задыхаются часто вне родных помещений, или страдают от кожных болячек. Тело еще более-менее, а вот кожа головы нуждается в защите. Опытным путем установили, что длительное ношение противогазов во вред им не идет, а использование противопылевых фильтров почти до нуля снижает риск задохнуться. Хотя у меня есть мысль, что это виновата не пыль, а… Впрочем, вам, наверное, мои гипотезы неинтересны.

— Потом расскажешь. Ты вот что мне объясни: охрана института — она на сколько километров вокруг все перекрыть должна?

Богданов пожал плечами:

— Откуда мне такое знать? Километра три-четыре, может чуть больше. Охранять ведь особо и не от кого — армии больше нет. Да и не останутся они там, в институте. После полной зачистки Крыма один заякоренный портал планируется поставить где-то под Симферополем, второй во Франции будет. Институт они бросят — слишком низкие широты для комфортного существования свинок.

Рощин, нехорошо улыбнувшись, повернулся к Синему:

— Игорь — я знаю, что нам надо делать. Мы их в небеса отправим. Ты ведь матерый артиллерист — тебя ведь должны были научить из всего вашего цветника{24} стрелять?

— Ну?

— А из "Малки"{25} сможешь?

Синий посмотрел на Рощина нехорошо, и уточнил:

— Это то, о чем я подумал?

— Да, — честно признался полковник.

Богданов, не владея даром телепатии, устало поинтересовался:

— О чем это вы?

Рощин, повернувшись к нему, уточнил:

— Скажи мне: я правильно понял — ты вот всего этого не хотел?

— Я так не говорил. Я не хотел, чтобы все прошло так, как сейчас. Я против. Но попал я к ним не случайно — меня выбрали за мои убеждения. Я ведь их не скрывал — таких они и искали. Надо было что-то делать с человечеством, пока оно само себя не уничтожило вместе с Землей. Все ведь вело в тупик. У нас были средства давления. Я хотел, чтобы их использовали разумно: создание единого правительства, полная демилитаризация, прекращение всех конфликтов. Освобожденные средства и силы пустить в настоящую науку и медицину. Тотальный контроль за рождаемостью, прекращение издевательства над генами, ведущее к вырождению — мы ведь деградируем как вид. Прекращение уничтожения природы, очистка испоганенных территорий. Много чего надо было исправить… Человечество не хотело делать это добровольно, а принудить его без дубины невозможно. И мы начали готовить эту дубину… Но то, что сейчас началось, — Богданов указал на дымное марево, поднимающееся над полыхающим городом. — Этого я не хотел. Такой сценарий — это заслуга Эдика и его шайки. Разрабатывался как бы на всякий случай, чуть ли не в шутку, как средство давления. И вот тебе… Хотя, по слухам и обмолвкам, можно было догадаться, что их этот сценарий очень даже устраивал… Слишком разные мы люди…

— Богданов — так ты готов помочь нам разнести свой институт? Учти — там не выживет никто. Если у тебя там остались друзья или подруги…

Ответ был дан без колебаний, лишь нервный глоток выдал сумбур чувств:

— Я готов. Они начали внезапно — все случилось из-за ареста Эдика. Это он оставил такую мину на этот случай, а его шайка ничего не стала останавливать. А ведь наверняка способ был… Моя семья… Жена и отец… Не думаю, что они выжили — за пределами института сейчас смерть… Но я же вам уже рассказал все — к институту не пробиться. Это невозможно.

— А мы не будем пробиваться. Мы его в стратосферу отправим, и сделаем это издалека. Богданов, взгляни — вон сидит мой друг. Игорь Синельников. Он артиллерист со стажем — отличный артиллерист. Воевал — награды имеет. А вот я — служил в… В общем, служба моя связана с атомными делами. Военными атомными делами. Так вот — я знаю, где можно достать снаряд. И снаряд этот очень непростой. А Игорь может его запустить на чердак вашего института — пушку, думаю, для такого полезного дела найдем. Так ты нам поможешь, или как?

Глава 7

На этой бирке надо алмазным резцом

нацарапать свои паспортные данные,

после чего прикрепить ее проволокой

из тугоплавкого металла к асбестовому

мешку. Мешок должен по размеру

совпадать с вашим телом, а свернуть

его следует таким образом, чтобы

забраться внутрь можно было в

кратчайший срок.

Несколько часов назад Тоха ехал по этой дороге на автомашине, мечтая о пешей прогулке. И вот ведь несправедливость — если закажешь нормальное желание, вроде встречи с толпой нудисток-фотомоделей или находки чемодана с триллионом баксов, так никогда не сбудется. А помечтай мимолетно, абстрактно, о чем-нибудь глупом, не горя желанием, чтобы это сбывалось в реальности — обязательно сбудется, причем самым худшим способом.

Жестокий и несправедливый мир…

Мечта Тохи сбылась — он шел пешком. По той же дороге, только в обратном направлении. Уже через десять минут он осознал, что лишь полный идиот мог грезить о подобном приключении. Солнце пекло беспощадно — из ушей вот-вот начнет струиться пар, подсохшая грязевая корка на руках больно стягивает кожу. Но смывать ее не хотелось — ультрафиолет прожарит мясо до костей.

Один плюс — шагать по накатанной дороге было приятно. Трава не мешает, колючек нет, ноги не увязают, и сколопендра неожиданно не подкрадется. Еще бы обувь нормальную — в шлепанцах хорошо по пляжу бродить, до пивного киоска и обратно. Для длительных прогулок они не предназначены.

Шестерка спутников растянулась на добрую сотню метров. Впереди, будто знаменосец, вышагивал Олег. В руках он придерживал пляжный зонт, прикрывая свою драгоценную Аллочку от солнечных лучей. За ними бодренько семенил Лысый, так и не расставшийся со своей лопатой. За ним, в десятке шагов, топала Юлька. Вот у нее точно все хорошо — шагает, будто солдат на параде. Вперед не вырывается, потому что не хочет вырываться. Или просто на задницу Лысого любуется.

Тоха плелся позади всех — в паре с Пашкой. Здоровяка гибель Наты сильно потрясла — совсем расклеился. Шагал, будто пленный партизан в направлении виселицы. Вот уж никогда не поверил бы, что придется чуть ли не под ручку прогуливаться с этим перекачанным уродом… И со стороны, наверное, смешно выглядит — будто любовники, делившие одну подругу, на ее похоронах.

Только никто не смеялся.

Машин больше не попадалось. С каждым шагом Тохе становилось все грустнее — они еще толком не начали идти, а он уже чувствует себя фигово. Говорят, человеку в день вроде бы надо не меньше десяти километров проходить. Того умника, что такой норматив придумал, сюда бы — на эту раскаленную сковородку. Да еще и с похмелья.