Евгений Филенко - Вектор атаки Страница 26

Здания примитивных кубических очертаний, сложенные из грубых серых панелей в облезшей от времени и ядовитых осадков «вечной краске», в безобразной шелухе из непробиваемого и огнеупорного стекла, громоздились впритирку, словно одна сплошная уродливая стена, стиснув узкие и потому вечно переполненные улочки уродливыми фасадами и угрожаще нависая над живым потоком козырьками, балконами, шахтами лифтов и воздушными переходами. Сполохи настырной, лезущей под ноги и в лицо, аляповатой рекламы, беззастенчиво и лживо сулящей все радости бытия в одном сосуде. Навязчивые ритмы, отдающиеся где-то под сердцем, в печенках и селезенках, попутно взламывающие черепную коробку с единственной целью – вырубить мозги… плеск воды, топот ног, громкоголосье… здесь никто не разговаривал вполголоса, если желал быть услышанным – орали прямо в уши, в лицо, будто угрожали всеми Стихиями сразу, желали оскорбить и вызвать на поединок, и при иных обстоятельствах поединком до смерти все и закончилось бы… а прислушаться – ничего серьезного, невинный обмен приветствиями и новостями, назначение встречи, какие-то мутные сделки на бегу…

В каждом тупичке, в каждой щели чем-то торговали: аппетитной на вид и на запах жратвой, густо сдобренной самыми ядовитыми специями, чтоб отбить запах синтетики и тухлятины; блескучим новомоднейшим тряпьем, сшитым здесь же за ближайшим углом в глухом промозглом подвале полуслепыми от сумрака и болезней мигрантами-кхэри; запрещенными к распространению имплантатами, психостабилизаторами, гиперкоммуникаторами и прочей высокотехнологичной лабудой, хорошо если украденной с воинских складов, хуже, когда перекупленной у утилизаторов, а то и, что совсем плохо, слепленной на коленке местными умельцами, за которыми военная разведка охотилась даже более рьяно, нежели за чужаками-лазутчиками, а если находила, то либо вербовала на закрытые научные производства, либо разбиралась по всей строгости и в соответствии со своими тайными уложениями; вживление отчаянным покупателям могли сделать в ближайшей подворотне с тем же успехом, что и пристукнуть и обобрать, чтобы долго не заморачиваться; фармакопея от всех недугов, существующих и выдуманных, от всех печалей и забот, хотя бы тот же «стабиль», предлагались на развес; органическая дурь, какие-нибудь гнячка и зузыряг, здесь шли наравне с леденцами и пончиками, а реально ценились, дорого стоили и предлагались из-под полы церебральные резонаторы, трансперсонаторы, программируемые ундосуггесторы и тому подобная бесовщина, придуманная с единственной целью – разорвать зыбкую связь между реальностью и сознанием, отправить – быть может, без обратного билета! – в дальнее странствие по призрачным мирам, где сбывается все несбыточное и материализуются иллюзии; ну и, разумеется, оружие, куда же без него, гутанкагхорга и гутаннана на любой вкус и для любых целей, от сведения счетов до заказного убийства, а если с наличностью проблемы отсутствуют, то найдутся игрушки и посолиднее, годные для того, чтобы стереть в прах небольшое поселение. Сжечь, взорвать, отравить – как душе будет угодно.

В вечно пасмурном от скверных испарений небе суматошливо скользили, едва не толкаясь бортами, утлые суденышки местных обитателей. Отрешенно и высокомерно парили патрульные платформы, изредка роняя книзу пилоны нестерпимо-яркого плотного света. Да еще иногда, словно призраки иного, сколь недосягаемого, столь и непостижимого мира, укутанные облаками защитных полей, в великой спешке проплывали к центральным районам столицы многопалубные, изысканнейших очертаний лайнеры подлинных хозяев этого мира.

Мичман Ахве-Нхоанг Нунгатау стоял на квадратном пятачке, который, если верить ориентир-навигатору, кичливо именовался «Плац Вовек Неизгладимой Памяти Пяти Именных Штандартов и Восьми Вымпелов Маршала Шаагрна и Его Бесстрашного Воинства». Тот же навигатор свидетельствовал, что по мере удаления от центра столицы названия улиц и площадей становились все более витиеватыми и многословными. К примеру, самый большой парк Эхайнетта, разбитый в элитарном районе Тьелперинкуарн, куда заурядного солдафона в унтерском чине запросто могли и не допустить без специального приглашения, назывался коротко и без затей – Диск. В то же время имена улиц, что упирались в «Плац Вовек Неизгладимой…», выглядели на экране навигатора намного длиннее их самих. Стекавшиеся по ним живые реки сталкивались, учиняя вокруг мичмана Нунгатау прихотливые завихрения. Иногда его сердито толкали, словно бы стараясь сдвинуть с места и куда-то унести, словно щепку. Мичману было наплевать. Он не знал, куда податься, несколько дезориентированный обилием возможностей.

По правую руку завлекал иллюзорными девицами в бутафорской броне «Галактический Паноптикум», предлагая незабываемое путешествие по запретным уголкам мироздания с полным кинестетическим эффектом. Девицы корчили свирепые гримасы и как бы между делом предъявляли неестественной длины конечности. По левую вводил в телесные соблазны «Элитарный Бурлеск Пяти Планет», также с девицами в эфемерных одеяниях, которые, однако же, не гримасничали, а непрерывно облизывались, имитируя жгучую страсть… Поискав глазами, мичман остановил выбор на шалмане, осененном вдохновляющей вывеской «Бездонная Задница». Он уже слыхал кое-что об этом заведении. Судя по отзывам, название всецело соответствовало содержанию. Зайти туда мог всякий. Выйти оттуда с полными карманами или уцелевшей рожей не удавалось никому. Это соображение, подкрепленное многочисленными свидетельствами, лишь распаляло азарт испытателей судьбы и даже в самом добропорядочном туристе, которого занесли в сей вертеп проказы Стихий, пробуждало низменные страсти.

Что же до Ахве-Нхоанга Нунгатау, карманы его были отягощены лишь скромными командировочными, к игорному полю он всегда был равнодушен, во всяких там бурлесках и паноптикумах он ощущал себя чужим, забредшим без спросу, да еще и без штанов. Потому можно было смело утверждать, что им управляло любопытство.

В «Бездонной Заднице» ему с первого взгляда понравилось все, начиная с названия и заканчивая барменом, который взирал на него из-за стойки с таким видом, будто хотел прикончить еще до того, как клиент сделает первый заказ.

– Ну? – грозно спросил бармен.

– Под жопу пну, – с удовольствием ответил мичман Нунгатау.

– Сможешь заплатить за себя, сынок? – полюбопытствовал бармен, пропуская мимо ушей оскорбление, которое носило скорее ритуальный характер, нежели реальную угрозу действием. – Или придется дзынькнуть мамочке?

– Скоро я смогу купить твою конуру со всем хламом. Не исключая тебя самого. Но от тебя избавлюсь при первом удобном случае.

– Надеюсь, ты не метешь своей поганой метлой, а действительно в состоянии расплатиться за миску болтушки. – Бармен мотнул головой в сторону свободного столика. – Топай в темный уголок и засохни там, чтобы меня не оштрафовали за спаивание малолеток.

Довольно улыбаясь, мичман плюхнулся на продавленный и отполированный сотнями седалищ диванчик. Придвинул миску с орехами и отправил в рот сразу целую пригоршню. Окинул хозяйским взором интерьеры и публику. «А ведь я и впрямь смогу стать хозяином такой вот хабарени, – вдруг подумал он. – Если Лысый Вьюрг сдержит обещание. Я не слыхал, чтобы он бросал слова на ветер. Хотя, возможно, те, кого он обманул, давно уже тешат демонов в Воинских чертогах Стихий…» Он криво усмехнулся. Да… змеи не летают. Его унтерские фантазии еще долго не распрострутся дальше кабаков для всякого мисхаза. Между прочим, т’гарду Нунгатау не к лицу будет содержать притоны и веселые заведения. Его заботы – замки да угодья. Хотя бы один небольшой замок на теплой, лесистой планетке, и чтобы спереди – охотничья рощица, а позади – колосящееся поле до самого горизонта… И никаких каторжников с кривыми от злобы и увечий рожами, никаких обер-офицеров с идиотскими претензиями, никаких тревожных побудок ни свет ни заря и марш-бросков в пески, в снега, в болота, где спустя самое короткое время становится непонятно, кто охотник, а кто добыча… «А ведь у меня, наверное, будет жена. И не жена даже, а супруга… высокородная янтайрн, прекрасная и спесивая, с младенчества знающая, как вести себя за столом, как молвить и как ступить, как можно и как нельзя смотреть на императора. Ахве-Нхоанг, первый т’гард Нунгатау… в присутствии самого Тултэмахиманору Эварна Эвритиорна, Справедливого и Грозного гекхайана Черной Руки Эхайнора!»

– Ты чего на меня пялишься, скорпион? – донеслось до него из-за пелены сладких грез.

Возвращение к реальности оказалось малоприятным.

Размечтавшись, Нунгатау и сам не заметил, как оскорбил прямым взором одного из сидевших на диванчиках в тени высокородных янрирров. И никого не волновало, что в эту минуту мичману все равно было, где и на чем, а уж тем более – на ком, остановить свои затуманенные зеницы. При иных обстоятельствах он и не смутился бы нисколько, а ответил бы с неменьшей наглостью, не опасаясь перспективы доброй заварушки, а если повезет – то и Суда справедливости и силы. Хотя вряд ли настоящий, рафинированный аристократ унизит себя Судом с каким-то паршивым кхэри… в стародавние времена с этим, говорят, бывало проще, без различий чинов, званий и кровей… вот вздуть нахала и так поразвлечься, разогнать застоявшуюся голубизну в жилах – это они могут… но тут уж как фишки лягут, не единожды мичману удавалось пощекотать самонадеянного янрирра ножичком между ребер и безнаказанно смыться под шумок… Но теперь все было иначе. Потому что отныне Нунгатау себе более не принадлежал, а хозяином души его и тела был гранд-адмирал Вьюргахихх, и поступки его диктовались необычным заданием, а следовательно, подвергать себя излишней опасности мичман права не имел. Более того, высокородные янрирры на диванчиках, числом трое, были не какое-нибудь штабное офицерье, большого уважения не заслуживавшее, а эршогоннары, Истребители Миров, то есть не просто армейская элита, а всем элитам элита, гордость и слава Эхайнора, и на счету у каждого, если верить знакам отличия – а не верить таковым никак нельзя, знаки эти именные, ни подделать, ни украсть невозможно, делают их вручную те же мастера, что и по тартегам работают, – по два, а то и по три боевых рейда, а всякий такой рейд – это выжженный до голого камня, выпотрошенный и ни к чему более не пригодный вражеский мир… И вот один из таких монстров, в чине капитана – а в прочих родах войск это все едино, что полковник! – темноликий, до зеркального блеска бритый, набычившись, сомкнувши челюсти-капканы, выжигал немигающим взглядом бледно-желтых глаз бедолагу мичмана, как один из тех миров.