Василий Головачев - Ко времени моих слёз Страница 26

Максим посмотрел на Марину:

– Ты хочешь танцевать?

– Н-нет.

Максим точным движением пальца сбросил руку пышноволосого рыжего красавца с плеча девушки.

– Ребята, повторяю тихо-мирно: мы хотим поужинать и послушать музыку. Найдите тех, кто хочет танцевать, их много.

– Фил, убери таможню, – буркнул рыжеволосый; от него пахло смесью дорогого одеколона и пива. – Пошли, Марин, твой хахаль подождет.

Белобрысый двинулся к Максиму, надавил мощной короткопалой дланью ему на плечо:

– Сидеть, крутой!

В ту же секунду палец Максима воткнулся ему в кадык. Максим сатанел, когда его принимали за лоха, и с удовольствием ставил зарвавшихся мордоворотов на место.

Парень икнул, схватился за горло, присел. Глаза его выпучились, налились кровью.

«Лицо кавказской национальности» в белом костюме попыталось ударить Максима в ухо, но майор уклонился, встал и тычком – тремя пальцами вместе – нашел живот смуглолицего, а вместе с животом – солнечное сплетение. Кавказец, или скорее армянин, охнул, согнулся пополам.

Максим взял за руку рыжеволосого красавца, слегка повернул в суставе так, что тот с тихим воплем сунулся носом в стол.

– Я же сказал, падаль, дама не танцует! Неужели вы не понимаете русский язык?

– Отпусти его, – прошептала Марина, глядя на Максима округлившимися глазами. – Это Вадим… мой муж… бывший.

Максим отпустил руку рыжеволосого:

– Извини, не знал. В отличие от Черчилля, я не люблю хамов и свиней. Парни, выход в другом конце зала. Вас проводить?

– М-мы… с-са… – просипел белобрысый, тяжело поднимаясь, сунул руку в боковой карман пиджака.

– Уходим, – бросил рыжеволосый, тряхнул волосами. – Мы еще поговорим, Мариночка, я к тебе заеду на днях.

К столику уже спешили официант и охранник в черном костюме, но троица во главе с бывшим мужем Марины уже двинулась к выходу.

– Все в порядке? – спросил охранник на всякий случай.

– Да, нормально, – кивнул Максим. – Ребята ошиблись столиком. Извините, я на секундочку.

Он догнал ковылявшего рыжеволосого, крепко взял за локоть, развернул к себе и сказал, глядя в его расширяющиеся зрачки:

– Упаси тебя Бог искать встречи с этой женщиной! Покалечу! Понял?

Белобрысый спутник Вадима попытался было схватить Максима за шею, но тот не глядя щелкнул его по носу, и парень отступил, схватившись за нос.

– Понял, я спрашиваю?!

– П-п-п… – закивал рыжеволосый.

– Отлично!

Максим отпустил его, вернулся к столику.

Троица выбралась из зала, сопровождаемая невозмутимым охранником. На столик еще некоторое время с любопытством посматривали завсегдатаи клуба, потом перестали.

– Что ты ему сказал? – поинтересовалась погрустневшая Марина.

– Посоветовал обходить твой дом стороной. Или я снова спешу?

– Нет, все правильно… хотя ты меня снова удивил.

– Чем?

– Ты всегда так действуешь?

– Как?

– Прямо… и жестоко.

– Во-первых, не жестоко, а жестко. Во-вторых, повторюсь, не люблю хамов и свиней. В-третьих, если не защищаться – унизят и растопчут! Компромиссов в этом деле быть не должно.

– Может быть… не уверена. А что ты говорил про Черчилля? С чем не согласен?

– Это ему приписывают знаменитую фразу: «Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных».

Марина улыбнулась:

– Ты довольно начитан.

– Спасибо за комплимент. Служба такая, приходится много читать.

– Ты так и не рассказал, чем занимаешься.

Максим почувствовал неловкость, однако говорить правду о своей работе и признаваться в том, что по долгу службы он вел слежку за отцом Марины, не имел права.

– Обычная канцелярщина, работа с документами.

– Секретными?

– Бывает, что и секретными. Ну, а тебе как работается в гимназии?

– Проблем хватает, но в общем все нормально. Платят только мало, приходится подрабатывать. У меня трое постоянных учеников разного возраста, поэтому почти все вечера у меня заняты.

– А как Стеша?

Марина бросила на собеседника изучающе-недоверчивый взгляд.

– Что именно тебя интересует?

– Все. Как она учится, чем занимается в свободное время, как восприняла твой развод.

– Учится хорошо, хотя и не на все пятерки. Два раза в неделю мы с ней ездим в «Валери-клуб» на теннис. Она любит заниматься бисероплетением, рисует, хотя меньше, чем год назад. А что касается развода… она иногда задает такие взрослые вопросы, что я не сразу нахожу ответы. Во всяком случае, наш развод она перенесла спокойно, даже утешала: не переживай, мамочка, нам и вдвоем хорошо, я закончу институт, стану директором и буду получать много денег.

– Директором чего?

– У нас есть знакомый, он менеджер в одной рекламной компании, так вот Стеша мечтает стать там директором.

Максим засмеялся:

– Красиво жить не запретишь. Давай выпьем, чтобы мечты твоей дочки исполнились. Хотя нет, лучше пожелать ей того успеха, какого она достойна.

Марина подняла бокал, с новым интересом – и сомнением – посмотрела на него:

– Ты искренне желаешь ей добра?

– Да как же можно иначе? – удивился он.

– Ты так любишь детей?

– Да как же их можно не любить? – снова удивился он. – Я давно мечтаю о ребенке, но Варвара, моя бывшая, не хотела детей, говорила, что еще рано, надо пожить для себя, а потом для детей. Впрочем, это уже другая история. Потанцуем?

Марина подала ему руку, и они присоединились к танцующим.

Танцевали, пили вино, потом снова танцевали, забыв о визите бывшего мужа. Максим больше молчал, боясь потерять возникшее ощущение близости. Поэтому когда Марина предложила заехать к ней на кофе, он только суеверно скрестил пальцы на руке. Предложение выпить кофе еще ничего не значило.

Однако интуиция не подвела. Неизвестно, что повлияло на Марину больше всего, схватка ли Максима с подвыпившей компанией мужа, беседы, его отношение к детям, но как-то само собой получилось, что они вдруг оказались в объятиях друг друга. И дочь Гольцова превратилась в покорную и страстную женщину, о которой Максим всегда мечтал.

Сладкая, нежная, дурманящая голову, теплая женская покорность. Покорность, заставляющая ощущать себя защитником и владыкой вселенной. Той вселенной, которую они представляли в данный момент…

Очнулись оба спустя много-много времени.

Побежали в душ. Закутались в махровые полотенца. Пили сваренный Мариной капуччино. Снова целовались.

– Где Стеша? – поинтересовался Максим, откровенно пьяный от переполнявших его чувств. – Почему не дома?

– Она у подруги. Я не знала, что ты так относишься к детям, иначе оставила бы ее здесь. Или ты подумал, что я завлекла тебя сюда специально?

– Конечно, – с серьезной миной кивнул Максим, – уверен. Ты меня соблазнила, беззащитного, и теперь как истинная леди должна выйти за меня замуж. Пойдешь?

Марина улыбнулась. Ей тоже было хорошо. И спокойно.

– Ты такой беззащитный, что палец в рот не клади. Хочется обнять и плакать. А замуж я не спешу. Уже есть опыт, отрицательный.

– Я серьезно. Выходи за меня.

Глаза Марины потемнели, с губ сбежала улыбка.

– Такими вещами не шутят.

– Я и не шучу.

Не сводя с Максима тревожных, вопрошающих, сомневающихся и одновременно полных веры и надежды глаз, она потянулась к нему…

Уснули они в начале пятого утра.

В половине восьмого Максима разбудил мобильник. Он с трудом нашел трубку:

– Слушаю.

– Майор, собирайся в Жуковский, – послышался голос полковника Пищелко. – В понедельник твоя группа должна быть там.

– Что-то стряслось?

– Объект тот же – Гольцов. Понаблюдайте за ним пару дней, еще раз напугайте, только качественно, а потом этапируйте в управление.

Максим помассировал горло – внезапный спазм помешал ему задать вопрос «зачем?».

– Не слышу ответа.

– Есть, – просипел Максим.

В трубке заиграла мелодия отбоя.

Максим снова посмотрел на дверь спальни и подумал, что не сможет объяснить Марине интерес конторы к ее отцу. Он и сам не понимал, что стоит за приказом полковника «еще раз качественно напугать» Арсения Васильевича Гольцова.

СОМНЕНИЯ

Пасха… На душе кошки скребут, не поймешь, то ли праздник, то ли печальная традиция…

Снег почти сошел, сыро, холодно. По небу ползут клочковатые облака, готовые пролиться дождем, лишь изредка позволяя солнцу бросить бледный луч на соскучившуюся по теплу землю.

Арсик с бабушкой идет в сосонник за ползучей травой, которую потом родители отнесут на кладбище, украсят могилы похороненных здесь стариков. В лесу снега больше, зато теплее, нет ветра, пробирающего до костей на открытых пространствах.

Набрав полмешка травы, усталые бабушка и внук плетутся обратно, обходя лужи и ручьи.

Потом все вместе, родители, тетки, дядьки, идут на кладбище, раскладывают на могилках нехитрую снедь: вареные яйца, сало, лук, соленые огурчики, конфеты, сухари. Медленные разговоры, воспоминания, слезы в глазах бабушки и мамы. Есть не хочется, но отказаться нельзя.