Валерий Большаков - Наблюдатель Страница 26

Панцирных бестий было пятеро или шестеро. Они безмолвно стояли в тени деревьев, смотрели на людей и не шевелились, только пасти раззевали, словно демонстрируя дуги острейших зубов.

– Будто капканы на сааха, – пробормотал Зогг.

– Если кинутся, – тихо сказал незнакомый Давиду траппер с ожогом на левой щеке, – стреляйте в пасть! Спину не пробьешь.

Неожиданно один из панцирников бросился на людей. Он бежал ровно, по прямой, и на его дороге оказался Давид. «И как ему в пасть бить, – мелькнуло у Виштальского, – когда он свою дурацкую плоскую головешку опустил к самой земле?!»

Зогг заорал, выхватывая арбалет, звонко тренькнула тетива. Мимо! И тут не сплоховал долгоног, оседланный Давидом. Яростно фыркая, скакун поднялся на дыбки и опустил передние ноги на спину подбегавшему панцирнику, придавливая того к земле.

Тот крякнул. Сквозь шум и гам явственно пробился хруст – словно разделывали гигантского рака. Разошедшийся долгоног снова взвился и опять обрушил удар копыт на распластанного хищника. Но тому хватило и одного раза.

– Повезло тебе! – крикнул Зогг. – Степная порода! Крак – и нету!

– Да уж… – пробормотал растерянный Давид.

Воинственно фыркая, долгоног припустил с места в карьер. Пятеро панцирников проводили его взглядами – они так и не двинулись с места.

Ближе к вечеру лес стал редеть. Огромные растения, не очень толстые, но длины чрезвычайной, лежали вповалку, корнями в одну сторону, хлыстом ствола в другую – как на месте падения Тунгусского метеорита. Самые прочные из деревьев сломались посередине и торчали столбами-обрубками. Зато моховища заняли все место под солнцем, вымахивая по колено. Попер вверх и подлесок – молоденькие деревца с овальными листьями-опахалами.

– Пришли, – сказал Зесс голосом чужим и напряженным. – Станем здесь лагерем, на ночь глядя идти опасно.

– Да чего там… – проворчал кто-то.

– А ты представь, – резко сказал Зесс, – что ты впервые в жизни вышел к болоту и никогда раньше не видел его. Тот, кто знает, пройдет по болотине, не замочив ног, а ты потонешь в первой же топи!

– Там что, болото? – удивился тот же голос.

– Там – хуже.

Вскоре возвышенное место близ опушки леса было обжито. Разгорелись костры, а дежурные разложили вокруг становища сухие листья – никто не пройдет незамеченным: наступит и обязательно хрустнет. Усталые люди, кое-как утолив голод сухариками и водой из фляжек, заворачивались в одеяла и укладывались спать – на мхах было мягко лежать.

Багровое закатное небо истекло кровью и почернело, запеклось. Был тот час, когда ни одна из лун Маран-им еще не взошла, и только звезды освещали землю.

Давид прилег с краю – темное пространство впереди, где и была цель похода, открывалось ему целиком. Странно, но горизонт был светел, четко оконтуривая гряду холмов. На их черном фоне медленно двигалась цепочка огоньков. Они мерцали, словно раздуваемые ветром, и больше всего напоминали шествие факельщиков.

– Очень плохое место, – сказал за спиною Давида Зесс, – злое место. Когда Творцы покинули Маран-им, пришли Чужие, желая забрать весь мир себе. Не получилось, сгинули Чужие.

– Их выгнали? Кто?

– Не знаю. Уж очень давно это было. Ладно, Тавита, спи. Завтра рано вставать.

Рано утром Давид проснулся, словно от крика. Но никто не кричал. Тишина стояла над лагерем. У погасших костров дремали часовые, редкий туман стелился пеленой, из него, как из снега, торчали обрубки деревьев.

Виштальский живо оделся, обулся и скатал одеяло. Было свежо, начинался рассвет. Не совсем так. Вставала заря – лиловая, и не на востоке, а на севере. Фиолетовые сполохи разгорались над холмами, освещая склоны всеми оттенками сиреневого, а промоины затягивая черными тенями.

– Джанк… – пробормотал Давид.

Джанки и на Земле встречались, но были очень старыми, их только по приборам и можно было найти. Зато на других планетах отыскивали «свежие» аномалии. «Джанк» по-английски означает «свалка, мусорка». У первых колонистов внешних миров тоже хватало таких – валили в кучу отжившую свое кибертехнику и отработанную органику, бытовые отходы – всё что ни попадя. А потом стыдливо рекультивировали испоганенный уголок природы. Чужие не отставали от хомо – выбрасывали лишнее, ненужное, вредное. Устраивали джанки. Самыми опасными считались джанки таоте – там даже почва структуру меняла, становясь то кристаллической, то аморфной, а уж помои оказывались для хомо просто убийственными – радиоактивными и мутагенными.

За все время обучения в прометеуме Давид ни разу не побывал ни на одном из джанков, которых насчитывалось более семнадцати, но кое-какие советы опытных товарищей помнил.

– Подъем! – проревел Зесс. – Умываемся, одеваемся, и вперед!

Трапперы с ведунцами рассыпались цепью и начали движение. Давид шагал осторожно, высматривая любой, малейший признак аномалии.

– Смотреть в оба! – проорал Зесс.

Первому не повезло худому ведунцу по имени Мусс. Решив не обходить плоскую глыбу камня, он вскочил на нее, а потом спрыгнул. И пропал. Вякнул коротко – и тишина.

– Стой! – заорал Виштальский, но было уже поздно.

Лихорадочно нашарив подгнивший сук, Давид наскоро обмотал его тряпкой и швырнул за плоскую глыбу. Сук упал в песок – и словно инеем оброс – весь покрылся щетинистым пухом. Пух-иней тут же стаял, усеивая сук капельками. Ан нет! Сука уже не было – растворился. Одна тряпочка осталась.

– Плащ Мусса! – охнул Зогг, указывая на кучку тряпья. – И… и всё!

Дальше трапперы пошли водя перед собой палками – опыт появился. Пару раз концы палок опушило, их владельцы в ужасе откинули свои «зонды» и шарахнулись назад. Однако безопасных мест не находилось, а вот сюрпризов хватило всем.

Ведунцы Носс и Карг угодили в неприметную низинку, и случилось несчастье – накатило басистое гудение, весь воздух зазудел, силуэты Носа и Карга затуманились от вибрации, поплыли, стали оседать кучами органического шлака, похожего на желе.

– Может, хватит? – спросил со злостью Давид. – Мы и десяти шагов не прошли, а уже троих потеряли! Зесс, Лосс, позвольте, я один схожу в разведку. Иначе мы тут положим половину, а то и все ляжем.

Зесс постоял, поглядывая то на остатки ведунцов, то на холмы, которые почти не приблизились, и махнул рукой.

– Ступай, – сказал он мрачно и пошутил через силу: – Но если помрешь, назад не возвращайся!

Виштальский молча кивнул и двинулся в путь. Рядом полупрозрачной тенью скользил руум.

– Шарик, – велел Давид, – ступай вперед.

– Куок!

– Трапперы! Ведунцы! По одному за мной, по следам! И помните: шаг влево, шаг вправо – смерть!

Руум двинулся перед Виштальским. Он аккуратно обошел «газон» из зелененькой, словно подстриженной травки, над которой дрожал воздух, но веяло не жаром, а холодом, и неожиданно шагнул на поверхность обширной лужи. Вода даже не шелохнулась – на ней проявились неглубокие вмятины, следы руума. Подняв камешек, Давид докинул его до берега лужи – земля поглотила камень, булькнула, подняв фонтанчик пыли, и пошла волнами, словно была не твердым телом, а жидкостью.

– Аки по суху… – пробормотал младший командор, ступая на лужу.

Вода под ним не колыхалась и не прогибалась, а овальные следы сапог медленно затягивались.

– Куок! – подбодрил Давида руум.

– И крепка была вера его…

Зыбкая тень, упавшая слева, заставил Давида резко повернуться. К нему приближался странный зверь – длиной метра четыре, смахивающий на велоцераптора. Динозавровская головища была утыкана шипами, хвост – тоже в крючьях, как булава. Зверь шагал тяжело, выворачивая лапы, и острые, серповидные когти взрывали сухую глину, как блок культиваторов. Отворилась зубастая пасть с вытянутой вперед нижней челюстью, и колыхнулся горловой мешок – зверь будто сглотнул.

– Проголодался, бедолага… – громко сказал Виштальский. Зверь задрожал, пошел волнами, как отражение в воде, расслоился – и пропал. Это был мнимон.

Сперва ксенологи клялись и божились, что мнимоны – это наведенная память, шуточки подсознания, однако стереофотографии странных «психообразований» выходили четкими. Вот и этот… глюкозавр – дунешь на него, и рассеялся мнимон. Как сон, как утренний туман. Вот только следы когтей остались.

Что хочешь, то и думай.

Проведя Давида неглубоким оврагом, руум выбрался в промоину, заставленную глыбами черного камня.

– Куок! – предупредил руум.

Из скального обломка вдруг вытянулся ослепительно сияющий стержень, весь ломаный, будто погнутый в коленцах. Он плавно ветвился, пронизывая воздух и рождая дрожащий гул. Огненный зигзаг уткнулся в соседнюю глыбу, вырывая ямку в расплавленной породе. Потянуло озоном. «Экие тут молнии неторопливые», – подумал Давид, но трогать разряд пальцем все же поостерегся.

– Куок!

Новый пламенный росток пробился на макушке глыбы, и руум быстренько перебежал опасный промежуток. Виштальский, зачем-то пригибаясь, бросился следом. Остальные камни не метали перуны, хотя и рождали интересную оптическую иллюзию – Шарик топал к холмам, а Давиду казалось, что руум резко забирает вправо. Но кончились скалы, и чудиться перестало. Зато руум присел вдруг на землю и заверещал: