Виталий Романов - Выстрел в зеркало Страница 26

– Смотрите! – попросил офицер.

Трава под уступом была то черная, то зеленая. Но лишь теперь полковник Громов понял закономерность! Мороз пробежал у него по коже. Вся трава на площадке была черной, за исключением тех мест, где находились офицеры из группы майора Казакова. На земле отпечатались контуры девяти человеческих тел! Под ними, куда не смог достать луч, о котором говорили Омельченко и Князев, трава осталась зеленой. Самая обычная трава. А вокруг – там, где скользнул иноземный «прожектор», – черная!

Полковник почему-то вспомнил о Хиросиме. О силуэте человека, оставшемся на стене сгоревшего здания. Когда взорвалась атомная бомба, человек стоял перед своим домом. Вспыхнула сверхновая звезда, тень упала на бетонную стену. Сгорело все – и человек, и дом. Остался только страшный кусочек стены – там, куда падала тень. След несуществующего человека…

На траве были точно такие же «тени». Полковник Громов помотал головой. Нет! Не может быть! Здесь не мог произойти взрыв атомной бомбы! Омельченко и Князев не могли спутать оранжевый шар и ядерный «гриб». Это невероятно, в это не поверил бы никто.

Тем более что Хохол и Князь живы, здоровы. У обоих нет никаких признаков лучевой болезни.

– Оператор! – махнул рукой Громов. – Давай сюда! Зафиксируй площадку под уступом.

Трава с четкими контурами человеческих тел – это пока единственное, что он мог представить генералу Абрамову. Надо еще взять пробы грунта, камни. Проверить в лаборатории на уровень радиации. И на всякую прочую хрень. А заодно – в пластиковый пакет – черную траву. Пусть ее тоже изучат в лаборатории…

Отдав соответствующие распоряжения, Громов спустился вниз, на тропу. Уселся чуть в стороне, на камнях. Полковник ждал доклада разведчиков, обследовавших соседние склоны, расщелины, перевалы. Конечно, еше оставался небольшой шанс найти где-то неподалеку тела людей из группы Казакова. Но Григорий Громов верил в это все меньше и меньше.

Он вдруг поймал себя на мысли, что уже вынес – внутри себя – окончательный вердикт: старший лейтенант Омельченко и лейтенант Князев не солгали. Группа Казакова, выполнив задачу, действительно столкнулась с тем, что принято называть неопознанным летающим объектом.

И результат этой встречи оказался плачевным для опытных, вооруженных по последнему слову техники профессионалов ГРУ. Девять человек исчезли, будто испарились. Будто их никогда и не было.

Полковник Громов невольно посмотрел в небо, словно пытался разыскать среди легких облачков тот самый оранжевый шар. Но и наверху, и вокруг – все тихо, спокойно. Ни грузинских пограничников. Ни чеченских боевиков. Ни чужих летательных аппаратов. Ни следов майора Владимира Казакова. Ни бойцов его офицерской группы.

Владимир Казаков шел по улицам родного Санкт-Петербурга, затаив дыхание. Никогда в жизни ему не было так трудно. Казалось, один неосторожный шаг – и его сорвет с тротуара порывом ветра, неосторожным взглядом встречного прохожего.

Тело майора было прозрачным, невесомым. Ноги не чувствовали неровностей асфальта, хотя глаза человека видели и трещины в покрытии, и выбоины, и заполненные гравием «выпилы», оставшиеся после работяг «Водоканала» и прочих ремонтно-эксплуатационных служб.

Владимир дошел до конца Вознесенского проспекта. Аккуратно преодолел мостик через Фонтанку. Тут Казаков приложил все усилия, чтобы ветер, дующий со стороны Невы – вдоль поверхности канала, – не унес его.

Майор ступил на Измайловский проспект, и его сердце забилось часто-часто. Отсюда до дома оставалось совсем немного. Он почти одолел путь, хотя поначалу думал, что не сумеет справиться с таким трудным упражнением… Человек не может ходить по мостовой, если ничего не весит. Если любой встречный прохожий, не видя тебя, способен «разорвать» твою плоть, развеять во все стороны невесомое существо.

Плоть ли? Может ли быть что-то материальное у духа? У призрака, который будто бы ступает босыми ногами по тротуару, а на самом деле парит над дорогой, как надутый водородом шарик…

Казаков по привычке поклонился главному куполу Троицкого собора. Он делал это и в те времена, когда церковь была запущенной, полуразрушенной, и теперь, когда большие и малые купола выглядели ухоженными, величественными. Майор улыбнулся – чуть сбоку, возле церкви, сидела знакомая старушка. Казаков всегда давал ей несколько монет, возвращаясь в родной город после «работы». Менялась страна: распадалась на части, воевала и ссорилась сама с собой, расстреливала собственный парламент. Менялся Казаков: старел, получал новые звания, терял боевых друзей, но вновь возвращался в родной город. А старушка не менялась, время будто не трогало ее. Она все так же сидела неподалеку от входа. С годами майор выработал примету: если он идет домой, вернувшись в Россию после задания, старушка на месте и он дал ей немного денег – значит, и дальше все будет хорошо. Значит, еще будем жить.

В этот раз он вернулся. И знакомая старая женщина была на обычном месте. Только майор не мог дать ей денег. У него не было ни копейки. У него вообще не было карманов, где могли бы лежать деньги. Он все равно не выдержал, свернул в сторону.

– Здравствуйте! – тихо произнес Владимир. – Я снова вернулся. Простите, в этот раз не могу помочь вам…

Старая женщина смотрела сквозь него, беззвучно шевеля губами. Молилась? Разговаривала сама с собой?

– Вы меня слышите? – спросил майор.

Женщина чуть изменила позу, поправила платок на голове. Она смотрела на обшарпанную стену дома. Никакого майора Казакова не существовало в природе. Для нее. Владимир тяжело вздохнул. Медленно побрел дальше.

Он прошел мимо Первой Красноармейской улицы, выходившей к Технологическому институту. Постоял у стены, в нише, пропуская трамвай. Двухвагонная машина сильно разогналась, и Владимир решил не рисковать. Не хотел распасться на части в двух шагах от дома. Свернул направо, на Восьмую Красноармейскую. Впереди замаячила еще одна серьезная опасность – школа.

Было слишком поздно для уроков, а потому дети и подростки, даже из старших классов, уже разбежались. Кто по домам, кто по друзьям и подругам. Владимир без приключений миновал школу и невольно убыстрил шаги. Вот он! Дом. Целехонек! Ничуть не изменился, все такой же. И никаких тебе крубаров! Ни дыма пожаров на горизонте, ни паники среди людей…

Казаков не смог открыть дверь, а потому проскользнул внутрь сквозь неплотно прикрытые створки. Скорее! Второй этаж, третий! Домой! Он забылся, волнение было слишком велико. Владимир толкнул входную дверь рукой так, словно его конечность не состояла из призрачного газообразного тумана.

Но дверь открылась. Удивительно! Мила перестала закрывать ее на ключ?! Майор тихонько вошел в прихожую. Потоптался на месте, словно бы снимал ботинки, скользнул в спальню. Супруга сидела на стуле, у окна. Спиной к двери.

– Людмила! – тихо позвал майор и вдруг испугался, что жена не услышит его. Точно так же, как старушка возле церкви.

Но Мила услышала! Она вздрогнула, уронила платок, резко повернулась в сторону Владимира.

– Володенька! – всхлипнула женщина.

– Здравствуй! – Казаков смутился.

Он еще никогда не возвращался домой – после задания – в таком виде.

– Я… ненадолго, – пробормотал Владимир, присаживаясь на краешек кровати. – Что-то вроде короткого увольнения.

– Понимаю, – на удивление спокойно отозвалась Людмила.

Майор поразился выдержке жены. Если б к нему домой зашел бесплотный образ супруги, образ, состоявший из газообразного тумана, он бы, вероятно, сошел с ума. Попросил врачей спецмедцентра провести углубленное сканирование организма. Написал бы рапорт об увольнении из отряда…

А жена сидела на стуле, напротив него, бестелесного призрака. Не впадала в панику, не орала от страха, ужаса, не звала на помощь соседей и милицию.

– Я знаю, – заторопился Владимир, – мое появление выглядит чертовски странным. Да и сам я, мягко говоря, немного не такой. Ты не… не обращай внимания, Мила. Это я. Я! Твой Володя. Как девчонки? Как Настя? Как Ника?

– Ника все время спрашивает, когда вернется папа, – начала было Людмила, но спохватилась. Даже по призрачному лицу Владимира стало понятно, как трудно ему слышать это. – Все хорошо! Настасья учится на одни пятерки. Определилась с выбором, хочет поступать в медицинский. Уже готовит документы для спецкласса. Сама.

– Взрослая, – вздохнул Казаков.

Старшая дочь настояла на своем. Она давно мечтала стать врачом, и теперь, когда в соседней школе открывался медицинский класс, готова была «отрезать» все: старых друзей, привычки, среду «обитания». Уйти в новую жизнь, лишь бы только сбылась ее мечта.

– А младшая? – спросил Владимир.

– Да ничего, – улыбнулась жена. – Ждет не дождется, когда наступит ее черед идти в школу. Говорит, садик – не для нее. Она чересчур старая.