Гай Орловский - Небоскребы магов Страница 26

Фицроя за столом уже нет, я походил по дворцу – бесполезно, выбрался во двор, а там мой хвастун показывает королевской страже приемы метания ножей из двух рук разом.

Мое появление учуял, повернулся, весь из себя радостный и довольный, заулыбался во весь широкий рот.

– Юджин!.. Ты что-то хмурый!.. Это же здорово! Неприятности? Сейчас будем все крушить и ломать… Ребята вон помогут. Они это дело любят, как все мужчины.

Я буркнул с неодобрением:

– Потому пошли служить, а не остались работать, экономику поднимать.

Старший из стражников сказал со вздохом:

– Крушить хорошо бы, но мы на службе. А велено как раз задерживать таких, кто ломает и крушит.

– Тогда временно не будем, – согласился Фицрой с легкостью. – Юджин, что у тебя за беда?

Я покачал головой.

– Смотря как смотреть. Король подарил мне замок на берегу моря, как мне всегда и хотелось. Так что в самом деле беда, когда желаемое сбывается.

Стражники хрюкнули в один голос и переглянулись, Фицрой округлил глаза.

– Тогда в чем…

– Готовь коней, – сказал я. – Его величество велело дать нам лучших, а наших от щедрот оставим в подарок казне. А я пока соберу вещи.

– Сперва сравню, – ответил он, – чьи лучше. Наши уже отдохнули и отъелись. А можно взять тех и других?

– Фицрой, – сказал я с укором.

Он сказал со вздохом:

– Знал бы, давно бы продал.

Когда я вышел с мешком во двор, он уже приготовил коней, в самом деле предпочел местных, явно по приказу Астрингера выбирали лучших из лучших, два под седло, два с вьюками и два просто для запаса, надо брать, пока король добрый и дает, а мог бы и вдарить.

– Да я всегда готов, – ответил он на мое изумление. – Кто-то говорил, что вот-вот пустим корни вглыбь и вширь, а потом еще и в стороны, чтоб ветром не свалило!

– Говорил, – ответил я пристыженно. – Я человек серьезный.

– А я вот так взял и поверил, – сообщил он с сарказмом. – Нехорошо обманывать такого доверчивого и легкоранимого!..

– Я в целом серьезный, – пояснил я, – но если жизнь такая несерьезная?

– Есть на кого сваливать, – ответил он и кивнул в сторону: – Вон тот отряд видишь?

Я оглянулся на десяток всадников на рослых конях, гвардия короля во всем блеске оружия и выучки. Их командир выстраивает в одну линию, но то и дело поглядывает в сторону Фицроя.

– Говорят, – сообщил Фицрой тихонько, – его величество изволил выделить нам в дорогу. Чтоб не скучно было, дескать.

– А сам как думаешь?

Он сказал так же тихо:

– Думаю, тут на дорогах шалят, потому и беспокоится.

– Или какая-то проверка, – сказал я.

– Зачем?

Я пожал плечами.

– Неважно, они нам не мешают.

– Но я за ними присмотрю, – пообещал он.

Когда поднялись в седла, Фицрой помахал рукой, и гвардейцы послушно выстроились за нами в колонну по двое в ряд. Как я понял, это для престижа, укрепленный замок не захватить даже армии, только долгой осадой, так что это либо всего лишь вежливый жест, король не может не поблагодарить, либо среди них человек, который еще и понаблюдает за нами.

Нас догнал старший среди гвардейцев, одет не лучше остальных, как и оружие все такое же, но откозырял и представился с надлежащим высокомерием глерда:

– Вэнсэн Ваддингтон к вашим услугам, глерды. Его величество велело не ограничиваться только охраной, а выполнять все ваши распоряжения, о чем я и сообщаю.

– Прекрасно, – воскликнул Фицрой и окинул его взглядом собственника, – мы вам найдем работу, глерд! Подмести, подать, пол вытереть…

– Глерд Ваддингтон, – сказал я, – мы благодарны его величеству за такую неустанную заботу. Он понимает, что нас мало, потому вам, возможно, придется не только работать мечами…

Он чуть наклонил голову.

– Глерд…

Когда он придержал коня и остался поджидать гвардейцев, я сказал Фицрою с упреком:

– Зачем пугаешь людей! А вдруг он человек серьезный? И не понимает твоих гнусных шуточек?

– Это еще почему? – ответил Фицрой самоуверенно. – Люди должны понимать прекрасное и возвышенное. Кто не понимает – научим.

– А кто не хочет понимать, – буркнул я, – заставим. Знаю, знаю…

– Этот глерд не похож на того, – сказал Фицрой, понизив голос, – кому могли поручить следить за нами. Он же прост, как эти деревья, мимо которых едем.

– Военный, – согласился я. – Они и должны быть такими. На армии и дисциплине были построены великие и величайшие империи!.. А демократы все разрушили.

Он посмотрел на меня искоса.

– Что-то мне снова расхотелось быть демократом. Ты уж определись, кто ты.

– Зачем? – изумился я. – Как человек свободный и свободомыслящий, я всегда тот, кем хочу быть. У королевы я роялист, у Роммельса – гуманист и свободная личность, у служителей культа – человек, желающий рерихнуться и уйти от суеты мира на высокие горы…

Он задумался, я по инерции повертел так и эдак личность глерда Вэнсэна Ваддингтона, но он в самом деле выглядит только командиром отряда королевской гвардии, чуточку заносчивый и высокомерный, однако со мной разговаривает с почтением и робостью – то ли велели, то ли прослышал, что король ко мне благоволит просто безмерно.

Навстречу мчатся зеленые холмы и, устрашенно избегая столкновения, разбегаются в стороны, исчезают за спиной, в грохоте копыт слышу грозную музыку, и сердце стучит чаще и взволнованнее.

Одно солнце светит мощно и ярко, второе бежит торопливо, словно что-то украло, а по земле, обгоняя одна другую, скачут призрачные тени, смешиваясь в причудливые калейдоскопы.

Когда на службу приглашают хорошего менеджера, ему кладут такое месячное жалованье, что рядовому работнику хватило бы даже не на год, а на весь остаток жизни. Если же удается заполучить очень хорошего управляющего, то его жалованье всегда становится предметом зависти, ахов и пересудов в среде простого планктона.

Даже при увольнении менеджеры высшего звена получают «золотой парашют», что дает возможность купить остров и жить безбедно самому и оплачивать долги родни и друзей.

Потому ничего удивительного, что король сразу предложил мне замок и большой участок земли. Я работник не рядовой, он это понял по тому, как я помог королеве, а затем и вылечил его самого. Так что ничего странного, хотя, конечно, что-то настораживающее чувствуется, король недоговаривает о каких-то моментах…

Судя по карте, мы двигаемся по прямой к моим землям, что на берегу, как объяснил король, а это значит, все ближе к побережью, хотя высокие сосны, настоящий корабельный лес, обычно скрывают окрестности.

Возможно, море уже в прямой видимости, но увидим либо с холма, либо когда между нами и морем хоть на минутку исчезнут эти высоченные стены гордых сосен.

В двух местах дорога прошла прямо через села, народ выскакивает из домов, глазеет на двух знатных глердов на таких великолепных конях, а сзади еще и отряд королевской гвардии…

Фицрой довольно посмеивался, даже в самой столице больше нас внимания удостоились кони: попоны королевских цветов, упряжь из дорогой кожи, уздечки отделаны серебром и золотом, таких бы грабануть…

– Знаешь, Фицрой, – сказал я, – что-то мне как-то не совсем будто… Вот слез с дивана и еду с тобой, могу еще десяток королевств проехать, да хоть сто, и везде будем крутыми и умными, но…

– Ну-ну, – поощрил он, – что запнулся? Разве плохо ехать через чужие виноградники, где спелые гроздья, срывать заодно цветы удовольствия, искать места, где вино слаще, а женщины податливее?

Я пробормотал:

– Не поверишь, но я родился в королевстве, где более податливых женщин вообразить невозможно, а вино настолько, что даже не представляю…

– И что, – спросил он с интересом, – обожрался?

Я кивнул.

– Похоже.

Он хохотнул.

– Я слышал о таких случаях. Когда же ты успел?.. Ах да, ты же родился в таком краю… Тогда да, тебе неинтересно ехать через одинаковые земли, где одинаковое кислое вино… И что, ввяжешься в какую-нибудь войну, чтобы красиво погибнуть?

– Это тоже вариант, – согласился я. – Вот такие обожравшиеся крепостными девками и пишут про упоение в бою у бездны мрачной на краю… Но это оставим на крайний случай. Я еще не пробовал себя на такой ниве, на какой…

Я запнулся, он поинтересовался:

– На какой?

– На какой, – проговорил я медленно, – могу сделать много… очень много… как никто из людей…

Он встрепенулся, посмотрел на меня загоревшимися глазами.

– Ты всерьез?

– Всерьез, – ответил я несколько неуверенно, – хотя это же работать… а для меня это как-то непривычно. С другой стороны… может быть, уважать себя буду?

Он вытаращил глаза, потом захохотал.

– Это ты себя не уважаешь? Ну ты орел!.. Да ты от самодовольства лопаешься!