Сергей Волков - Пасынок судьбы. Расплата Страница 27

Во время всего разговора я смотрел в окно, забыв про Бориса, который торчал над душой, делая мне какие-то знаки. Пока я иносказательно, через пень в колоду, говорил Катерине, что неплохо было бы встретиться, сходить в кафе, посидеть, поговорить, Борис окончательно потерял терпение, решительно тряхнул меня за плечо, ткнув пальцем в запястье руки, мол, времени нет, заканчивай, сейчас должен звонить Слепцов!

Я словно вынырнул из омута – действительно, время дорого, но как бы потактичнее объяснить Кате, что я не могу с ней разговаривать? Наконец я решился:

– Катенька, ты извини меня, пожалуйста, но мне должны позвонить с работы! Я потом тебе сам перезвоню, хорошо?

– Хорошо, Воронцов! – в голосе моей бывшей жены снова скользнул холодок: – В принципе, можешь и не звонить, если ты такой занятой! Я-то думала, ты тоскуешь, а у тебя, оказывается, нет свободной минутки… Это ты извини меня, что оторвала от дел! До свидание, Воронцов, привет Епифанову! Кстати, он что, твой секретарь – трубку снимает?

– Нет, просто друг! Катя, ты все неправильно поняла!..

– Да правильно я поняла! Не оправдывайся, все верно, ты мне ничего не должен! Еще раз прости, что потревожила! Пока!

И в трубке зазвучали короткие гудки…

Борис накинулся на меня с упреками:

– Тут каждая секунда на счету, а ты развел сантименты! Потом поговоришь со своей подругой!

Он еще что-то хотел сказать, но натолкнулся на мой взгляд, и осекся.

Четко выговаривая слова, я сказал, в упор глядя на искателя:

– Это – не подруга, а моя жена! И она мне сейчас важнее всех паганелей, слепцовых, судаковых, вместе взятых! Важнее всего золота в мире! Поэтому будь добр, оставь свое мнение на мой счет при себе!

Я встал и ушел в комнату, но вид разложенных повсюду предметов из кургана еще больше разозлил меня, я едва сдержался, что бы не наподдать ногой по лежащему на разосланной газете высокому, черненому шлему мумии, развернулся и заперся в ванной.

Наверное, со стороны все мои действия казались смешными, но мне было не до смеха – надо было успокоиться, собраться с мыслями. Я открыл воду, посмотрел на себя в зеркало, потом решительно вытащил из шкафчика ножницы и неожиданно для себя начал состригать свою кудрявую, довольно длинную бороду.

С каким-то непонятным мне самому ожесточением я кромсал, резал, стриг, едва не драл ножницами неподатливые пряди, словно бы вымещая на бороде все свои накопившиеся проблемы. И, удивительное дело, по мере того, как раковина наполнялась курчавыми завитками, а мое лицо очищалось от растительности, мне становилось легче! Как будто вместе с бородой я состригал с себя что-то плохое, давящее, мутное…

Покончив со стрижкой, я достал помазок, намылил лицо кремом для бритья, почти засохшем в своем тюбике – я не брился уже полтора месяца, и взялся за бритву…

Наконец, гладко выбритый, пахнущий одеколоном, бодрый и свежий, я вышел из ванной, и обнаружил, что Борис на кухне давно уже говорит по телефону – я не услышал звонка за шумом воды!

По выражению лица искателя мне сразу стало ясно, что у нас проблемы. Борис, вкладывая в голос все свое обоняние, пытался объяснить какому-то человеку, что изложить суть дела он может только майору Слепцову, и больше никому!

Говорили они долго – я успел выкурить сигарету, вскипятить чайник, и только когда я начал наливать чай, Борис, знаком показав мне, что он тоже не откажется почаевничать, наконец-то попрощался и повесил трубку, и повернулся ко мне:

– Серега, тебя без бороды и не узнать! А чего ты ее сбрил?

Я пожал плечами:

– Так, захотелось… Ты давай, не крути! Договорился?

Борис хитровански улыбнулся:

– Все на мази! Мы с ним встречаемся в двадцать один тридцать, в его машине на Мясницкой!

Я кивнул, мы молча попили чай, и я начал собираться – пора было ехать к Паганелю. Борис ушел в комнату, минуту его не было, затем искатель вернулся, неся в руках изящную заколку для плаща – фибулу, сделанную в виде змеи, кусающего свой хвост – этот мотив часто повторялся на вещах из кургана.

– Вот, вот это покажешь Паганелю! Но не отдавай ни в коем случае! Наплети чего ни будь, скажи, к примеру, что тебе дали ее только показать! Проси тысяч тридцать зеленых – фибула золотая, стоит под двести тысяч! Прикинься лохом, скажи, что тебе сказали – она стоит сорок, но тебе нужно только тридцать – долг отдать, а все, что сверху – его комиссионные! Паганель должен клюнуть, он же озолотиться на этом!

Я завернул фибулу в бумагу, сунул в карман, оделся, мы договорились, что искатель дождется меня, или, на худой конец, позвонит. Я на всякий случай вручил Борису ключи, и отправился на Бережковскую.

Всю дорогу, пока я добирался до Паганеля, мне не давали покоя мысли о том, как сложиться задуманная нами операция. Уж больно просто все получалось…

Паганель встретил меня в пушистом халате до пола, со своей неизменной трубкой в зубах. Из-за плеча отца выглядывала Зоя. Наши глаза встретились, и я смущенно потупился, а когда взял себя в руки и поднял голову, девушка уже ушла, презрительно бросив: «Здрасс…!»

Зато хозяин квартиры был радушен, как персидский набоб. От ужина я отказался, намекая, что у меня мало времени, Пагнель крикнул Зое, чтобы она подала чай в кабинет, и повлек меня через комнаты в свое логово.

«Надо же!», – думал я, шагая за Логиновым: «Еще совсем недавно мне казалось, что на свете нет лучшего места, чем этот дом! А теперь я чувствую себя Штирлицем в ставке Гитлера!»

Паганель усадил меня в кресло, сам, как обычно, уселся к столу, сплел пальцы, уставившись на меня:

– Ну-с, Сережа, слушаю ваше срочное дело!

Я замялся, не зная, как начать, наконец собрался с духом и проговорил:

– Максим Кузьмич! У меня… На мне… В общем, я должен одним людям некоторую сумму… Довольно большую для меня! Тридцать пять тысяч долларов!

– Ну, не такая уж и большая это сумма! – насмешливо сказал Паганель, и сощурился: – Я бы с удовольствием дал вам ее в долг, и даже без процентов, но разве вы в состоянии ее вернуть?

Я отрицательно помотал головой.

– Ну, вот видите!

– Да нет, Максим Кузьмич! Я не собираюсь просить у вас в долг! Дело в том, что долг мне надо вернуть девятого, девятого ноября, и у меня есть одна вещь, которую я бы хотел, чтобы вы продали…

– Я продал? – удивленно поднял брови Паганель: – А что за вещь?

Я негнущимися пальцами развернул бумагу и выложил на стол фибулу. Паганель с заинтересованным видом взял ее, повертел в руках, изменился в лице, но тут же взял себя в руки, вернув прежние выражение ленивого равнодушия, достал из ящика стола лупу, с минуту что-то разглядывал в нее, потом поднял глаза на меня:

– Любопытная штучка, ничего не скажешь! Не иначе, третье тысячелетие до нашей эры… Сюжет скорее всего восточный, а манера исполнения явно близка к скифской… Очень любопытно! А как она попала к вам, Сережа? Если не секрет, конечно!

Я пролепетал в ответ что-то про деревню, детство, бабушкин огород… Паганель продолжал разглядывать фибулу, чуть кивая головой, словно что-то прикидывал в уме.

– Так вы говорите, нашли на бабушкином огороде? Что ж, может быть, может быть… А где находиться деревня вашей бабушки?

Я растерялся, старательно выуживая из памяти все, что знал о скифах. Тянуть было нельзя, и я выдал:

– В Ростовской области! На границе с Краснодарским краем!

– М-да! Весьма возможно! – пробормотал Паганель, разглядывая фибулу, потом резко поднял голову: – Сколько вы за нее хотите?

«Идиот!», – вдруг обожгла меня мысль: «Какой же я идиот! Если я сейчас попрошу тридцать пять, он просто-напросто достанет эти деньги из стола и купит фибулу!» И тут же «внутренний я» подал голос: «Проси сто пятьдесят!».

– Сто пятьдесят! – бухнул я. Паганель изменился в лице, положил фибулу на стол:

– Я не ослышался? Вы сказали – сто пятьдесят? Тысяч долларов, я правильно понял?

– Она очень старая, Максим Кузьмич! И потом, она из чистого золота! Я был у оценщика в одном ювелирном на Арбате, так он сказал, что это штука достойна храниться в царских сокровищницах! Я бы ни за что не продавал ее, но меня обещали убить, если я не отдам долг! – я врал напропалую, понимая – сейчас все решиться.

– Хм… – Паганель задумался, потом махнул рукой: – Хорошо, допустим, я вам поверю! Но вы понимаете, чем я рискую, пытаясь продать эту фибулу?

– Чего? – прикинулся я дурачком.

– Фибулу. Так назывались заколки для плащей, вроде вашей – древние не знали пуговиц… – снисходительно объяснил Паганель, явно начиная нервничать.

– А-а-а! – протянул я многозначительно: – А я думал, это какой-то кулон!

– Не важно! Главное в другом – у нас в стране вряд ли найдется любитель древностей, который купит эту вещь! Вы понимаете мою мысль?

Я помотал головой:

– Нет, не понимаю!

– О, господи! Ну, мне придется продавать ее за границу! А это очень опасно – продажа за рубеж культурных ценностей, это карается! В общем, мой интерес в данном деле – семьдесят тысяч!