Закон Мёрфи в СССР - Евгений Адгурович Капба Страница 27

— Вихри враждебные веют над вами. Ублюдки из горкома хотят найти для САМ козла отпущения, — ответил я.

Снова это было полуправдой: палкой в гнездо с осами тыкал всё-таки я. Но Эрнесту об этом знать было необязательно.

— САМ? Погоди — это та новая контора, где бульбаши окопались? Поня-а-а-атно… — на точеных челюстях Эрнеста гуляли желваки. — Может мне пацанов кликнуть и тут же тебя в толчке утопить? Как стукача?

— Задолбешься, — сказал я. — Нужно было бы тебя сдать — я бы тебя в Анакопии сдал. У меня свои резоны.

— Ну-ка, ну-ка…

— Журналистское расследование, — сказал я. — Громкое коррупционное дело! Разворот в "Комсомолке"! Что такое ты и Постолаки? Два нечистых на руку гражданина. Что такое Мосгорком — представляешь? У меня после Афгана сплошная текучка, ничего интересного. Забывать стал народ Белозора…

— Так ты ТОТ Белозор?! Мать твою так, и я с тобой в одном номере жил? Дела-а-а-а! — вот тут его проняло.

Репутация — дело такое: сначала ты работаешь на нее, потом она — на тебя.

— Акула пера, чтоб тебя! Рвач! Желтая кость! Засранец, ты, соседушко… Я к тебе со всей душой, между прочим! — он явно был напуган. — Ты вообще что ли ничего не боишься? Пришьют тебя в подворотне, или на крючок подцепят… Не туда ты полез, Белозор. Помрешь еще — скоропостижно!

— А я уже один раз помирал, — криво усмехнулся я. — Или даже два. Ты вот что — хочешь, чтобы твой патрон не рухнул, и тебя чтоб обломками не убило — дай адресок, а еще лучше — предупреди, чтобы не порол горячку до моего приезда. У меня серьезное предложение есть для него.

— Ладно. Пойдем, я знаю где тут телефон… Ты это только, ну… Черт, я свалить-то успею если что? Сколько времени у нас есть?

Я пожал плечами. Если он сыграет свою роль сейчас, то потом при хорошем раскладе мне будет вовсе не нужен. Эрнест — говнюк и мажор, и вообще — неприятный тип, но, наверное, не заслужил того, чтобы его расстреляли просто за компанию. Если Постолаки заговорит — всем будет наплевать на Эрнеста. Или нет? Дело ведь курирует Волков, у него мелочей не бывает…

— Понятия не имею. Завтра, послезавтра… Может — три дня.

Эрнест судорожно кивнул, и сунул палец в диск телефона. Жкжкжкжкжкжк! Он начала набирать какой-то длинный номер, а потом, глубоко вдохнув, выпалил:

— Маврикисадамовичэтоэрнест! Вопрос жизни и смерти! Нет, не шучу и не напился, тут рядом со мной стоит Герман Белозор из "Комсомолки"… Да, который маньяк и басмач… Вам нужно с ним поговорить лично. Да, по телефону нельзя. Хорошо, я передам…

Ну вот — я маньяк и басмач. Чувствую — быть мне еще и фруктом после этого "мандаринового" дела!

* * *

Прежде чем ехать в Дзержинский к Постолаки, я просто обязан был посетить редакцию. Всякой наглости есть пределы!

Старовойтов по каким-то своим каналам забронировал мне номер в гостинице "Минск", что на Горького (она же Тверская), так что проворочавшись всю ночь на твердой кровати и подышав казенными запахами, я совершенно разбитый отправился пешком на прием к Ваксбергу — нынешнему главреду "Комсомолки". Надеялся прогулкой разогнать тревожное чувство и прибыть на важную встречу в хорошей форме — но тщетно.

С неба снова накрапывало, кажется, даже, начал падать мокрый снег, так что мне ничего не оставалось как прятать голову в воротник, и стараться не шлёпать по лужам слишком уж сильно. На крыши домов опустилось серое небо, машины поднимали в воздух целые фонтаны грязных брызг, вокруг царил сумрак, прерываемый только редкими огнями уличных фонарей и вывесок.

Легендарное здание — издательский дом "Правды" располагался на улице Правды, № 24, Именно здесь, на шестом этаже, разместилась редакция "Комсомолки". Я на секунду замер у левого подъезда с монументальным логотипом и пятью советскими орденами, а потом попер наверх, сделав как можно более мужественную рожу. Меня ведь здесь и в глаза не видели — только читали. Черт его знает, как примут? Тем более — задерживаться я не собирался: нужно было катиться на Дзержинский.

Не дальний свет, конечно, но за МКАДом, и я понятия не имею как туда добираться. Так что в планах было максимально быстро и незаметно пробиться к главреду, выложить на стол Аркадию Иосифовичу черновик расследования, взять индульгенцию на поездку в Дзержинский, узнать по поводу семинара — и сбежать к Постолаки.

Однако, проблемы начались уже на входе: бдительный консьерж попросил документы для того, чтобы записать меня в журнал посетителей, и после того, как я протянул ему удостоверение журналиста, долго вчитывался в него, сначала — с очками, потом — без очков, а когда наконец всё прочел, то заорал дурным голосом:

— Феодосьевна-а-а-а! Тут Белозор пришел!

Вот те нате! "Я шел инкогнито по Невскому проспекту…"

* * *

Они привставали из-за столов, выглядывали из дверей кабинетов, некоторые — подходили пожать руку, другие — ограничивались поднятой в приветствии ладонью. И это было странно. В любом случае я чувствовал себя то ли блудным сыном, вернувшимся в отцовские объятия, то ли неведомой зверушкой на цирковом параде, то ли — волшебником в голубом вертолете…

Прорвавшись к приемной я едва ли не обрушился на стойку:

— К Аркадию Иосифовичу — Белозор!

— А он вас уже ждет! — улыбнулась мне миловидная женщина лет тридцати пяти-сорока. — Проходите.

Заходил я в кабинет с трепетом.

А выходил — с улыбкой. Если и существовал на этом свете мой субъективно-идеальный главный редактор — то я его встретил.

— С чем пришли? — спросил он сходу, увидев исписанные от руки листки с черновиком расследования, которые я нервно скрутил в трубочку.

Спросил так, будто мы — старые знакомые и давние коллеги, и за чашкой чая я вчера обещал ему какой-то эксклюзив из сферы ЖКХ, и само собой разумеется — исполнил обещание и принес. Потому я выдохнул, положил ему на стол рукопись и в двух… Ладно — в ста двух словах описал ситуацию. Упомянул и про Волкова, и про то, что в общем и целом журналистское расследование это будет кстати и примут его наверху благосклонно.

— А дальше что? — Ваксберг, кажется, одобрял мое рвение и улыбался уголками губ, его выразительные глаза смотрели испытующе.

— А дальше… Интервью у директора овощебазы П., что проживает в подмосковном городе Д.! — сказал я. — Завтра же. Заодно поработаю парламентером. Даст интервью и согласится быть свидетелем в суде — считай, спасен. Нет… Ну — на нет и суда нет.

— То есть