Анна Калинкина - Кошки-мышки Страница 27

Позже Кошка часто размышляла об этом, когда уже ничего нельзя было ни исправить, ни изменить…

Глава 7

ШАБОЛОВКА

Слева виднелось невысокое голубое здание, похожее на куб — из чудом сохранившейся надписи стало ясно, что когда-то это был кинотеатр «Алмаз». Дальше по обеим сторонам улицы возвышались огромные дома, стоявшие довольно просторно. Очень много было деревьев — они тянули вверх свои голые черные ветви, а когда налетал порыв ветра, поскрипывали и трещали, словно переговариваясь или пытаясь о чем-то предупредить путников. Руины домов оплетал гигантский плющ, с которого в преддверии зимы уже облетели листья. «Настоящая красота здесь будет летом, — думала Кошка. — На развалинах зазеленеют кустарники и лианы, закачаются яркие цветы размером с тарелку, от дурманящего запаха которых начинает мерещиться всякая дрянь и кружиться голова. А между ними будут носиться от одного цветка к другому крылатые жужжащие создания с кулак величиной, от укуса которых может онеметь все тело на несколько часов. Хорошо хоть, сейчас ничего подобного опасаться не приходится… Поздним вечером на потрескавшийся теплый асфальт будут выползать погреться ящерицы длиной с ее руку. Они не ядовиты, но челюсти у них сильные — если зазеваться, пару пальцев могут оттяпать запросто, даже перчатки прокусывают…»

Кошка увидела на лианах засохшие сморщенные плоды размером с голову ребенка и нахмурилась. Возможно, именно это растение имели в виду сталкеры, когда говорили «бешеный патиссон». Если дотронуться до безобидного с виду «мяча», он тут же лопнет, разбрасывая крупные оранжевые семена, снабженные жгутиками. Говорят, если такое угодит в человека, то постарается проникнуть под кожу или забраться в рот, а оттуда — в желудок. И начинает прорастать внутри, разрушая живые ткани. И человек, считай, уже покойник, несмотря на то, что пока еще ходячий. Кошка не знала, правда это или нет, но на всякий случай попятилась. Она понятия не имела, способна ли химза защитить от этой напасти. Таким же свойством, говорят, обладают и семена одувана, но его пушистые головки, к счастью, давно уже облетели.

Вновь стало холодно, несмотря на движение. Или это кажется от нервов? Егор в своем дурацком башмаке явно натер ногу и хромал все сильнее, из-за чего темп ходьбы снизился до предела. Кошка, хоть и отчаянно злилась, отдавала себе отчет: она понятия не имеет, где они вообще находятся, и теперь только мальчишка мог их вывести к какой-нибудь станции метро.

От этой улицы в стороны иногда отходили другие, и Кошка запуталась окончательно. А Егор упрямо продолжал брести вперед. Справа за деревьями Кошка вдруг увидела высокое сооружение, похожее на сплетенную из проволоки башню. Одновременно у нее еще сильнее стала побаливать голова.

Вдруг показалось, что она идет не по осенней разрушенной Москве, а по зеленеющему полю. И хотя она никогда не была здесь, она узнала это место. Вон церковь на пригорке — ее отремонтировали незадолго до Катастрофы, выкрасили в красивый синий цвет. Вон железная ограда, а в ней калитка. А левее — старинная кирпичная арка. И кресты, кресты. Одуряющий запах — какие-то мелкие белые цветочки испускают сладкий аромат. «Это та самая деревня, о которой перед смертью вспоминал Седой, — догадалась Кошка. — Чтобы дойти до реки, надо пройти через кладбище». Из этого сумбура чужих воспоминаний вдруг выделились слова, почему-то показавшиеся ей особенно важными:

— Перед смертью…

— Через кладбище…

Вдруг вспомнился утонувший мутант — он тянул к ней лапки из-под воды. Кошка шарахнулась в сторону и пришла в себя.

Не было никакого лета, голые черные деревья все так же поскрипывали на ледяном ветру. Кошка увидела спину своего спутника уже где-то впереди. Парень целеустремленно брел между деревьев в сторону той самой металлической башни-сети. Ловушка! Кошка хотела побежать вслед за ним, но голос в голове приказал: «Не смей! Ни шагу дальше! Там смерть!». Она пыталась окликнуть Егора, но он то ли не слышал, то ли не обращал внимания и уходил все дальше между толстых черных стволов. Вдруг ей все стало безразлично. «С чего я, собственно, решила, что там опасно?», — спросила себя Кошка, пытаясь заглушить дурное предчувствие. Возникло непреодолимое желание все же отправиться к башне и узнать, что же там такое. Может быть, там они и найдут вход в метро? Поколебавшись, она сделала шаг, другой. Остановилась. Потом, наконец, решилась и пошла вслед за Егором, стараясь все же не слишком торопиться.

И тогда из-за деревьев стали появляться мертвецы.

Сначала она увидела тех, троих. Подонков, которые открыли ее счет. Она даже не сразу узнала их — так мало в них осталось человеческого. Ошметки гниющего мяса еще остались кое-где на костях, но лица были так обезображены, что она бы ни за что не догадалась. Но один, как при жизни, сипло гоготал и пихал в бок второго, словно увидав что-то невероятно смешное, а тот щерил в характерной ухмылке редкие зубы. Ее они как будто пока не замечали. Кошка попятилась, стараясь обойти их стороной, но из-за другого дерева выглянула мертвая Яна. Она почти не изменилась. «Это не я тебя убила!» — хотела крикнуть Кошка. «Ты, ты, — улыбаясь, кивала ей Яна, кутаясь в какую-то хламиду. — Если бы я не пошла с тобой, то могла бы жить. И рубаху мою ты взяла, а мне теперь холодно. Но я не сержусь. Оставайся с нами». За спиной у покойницы стоял Рохля, положив ей руку на плечо, и тоже кивал; лицо у него было безмятежным, в волосах запеклась кровь. Отвернувшись, Кошка увидела еще чье-то вздувшееся, распухшее лицо и не сразу узнала Топтуна. «Его же проглотила речная тварь, — вяло подумала она, — как он мог выбраться?». Она боялась, что сейчас увидит Сергея — и тогда в самом деле останется навсегда здесь, с ними. «Это лишь сон, я должна проснуться!».

Усилием воли она попыталась стряхнуть оцепенение. Жуткие образины стали отдаляться, таять. Кошка развернулась, чтобы уйти, но тут со стороны башни налетел новый порыв ледяного ветра, и она увидела, кто преграждает ей дорогу. Леха собственной персоной. Он стоял без улыбки, молча, расставив руки и следя за каждым ее движением. Одет был, как при жизни, в черную рубаху и заношенные спортивные штаны. «Киса, — невнятно и хрипло сказал он, — иди ко мне. Я свою девочку не обижу. Девочка злая, убила меня, но я уже простил — не могу на мою лапочку долго сердиться». Один глаз его не открывался из-за огромного синяка, но другой зорко и злобно следил за ней. Серые волосы свисали сосульками вдоль лица, кое-где слезла кожа, обнажая пучки мускулов и торчащие кости. Кошка сделала шаг вправо — тут же шагнул и он. Это напоминало бы игру, но она знала, что ставка в этой игре — ее жизнь. И кажется, выиграть на этот раз суждено не ей.

Ветер стих, и лицо Лехи пошло рябью, расплываясь, как отражение в воде. Кошка почувствовала, что в голове у нее слегка прояснилось, и невзирая на страх, шагнула вперед:

— Уйди с дороги, падаль! Я тебя не боюсь!

Леха согнулся, хватаясь за живот и понемногу расплываясь. Кошка с усилием сделала шаг, другой — и словно бы прошла сквозь него. Под ногами что-то похрустывало. Она поглядела вниз — кости. Мелкие, крупные, побелевшие от времени. Вот почему так тяжело идти.

Через кладбище…

Захотелось опуститься на землю и вздремнуть немного. Это ничего, что земля холодная. Она немного поспит, и ей опять приснится жаркое лето. С ней все в порядке, просто надо немного отдохнуть…

«На том свете отоспишься!» — вдруг сказал чей-то грубый голос у нее в голове. Это тоже был голос из прошлого. В детстве ее так одергивали, когда она, устав от работы, забивалась куда-нибудь в уголок — отдохнуть. Но вскоре ее будили пинком и напоминали про ее обязанности — баловать сироту-мутанта никто не собирался. А теперь этот голос стал спасением. Кошка с трудом приподнялась — оказывается, она уже успела прикорнуть. Еле-еле сделала первый шаг — в сторону, прочь от чертовой башни. Куда угодно, только поскорее. Ноги окоченели и не слушались.

«Ну ты лентяйка!» — сказала она себе, пытаясь скопировать интонации Рохли. Это подействовало. Сначала каждый шаг давался с трудом, потом стало легче. Она вновь вышла на улицу и почти сразу увидела на другой стороне невзрачный павильон и такую родную букву «М» над входом. Метро! Она выбралась к метро! Она вспомнила о своем спутнике — совсем чуть-чуть не дотянул до цели, бедняга… Но мысли были какие-то равнодушные. Кошка торопливо зашла в замусоренный вестибюль и заспешила вниз по заржавевшим ступенькам эскалатора. Что было потом, она уже не помнила. Кажется, она долго барабанила в ворота, потом ей наконец открыли охранники и стали расспрашивать о чем-то, но она уже ничего ответить не могла…

Она вся горела, голова была тяжелой, словно свинцом налита. Приходили непрошеные воспоминания. Вот чей-то волосатый кулак летит ей в лицо. «Ведьма! Мутантка! Вот тебе, чертово отродье!». Вот она чувствует жгучую боль — это когда ей ножом полоснули по уху. Сильно болит живот — так, что вытерпеть невозможно. Тянущая боль словно высасывает последние силы, вместе с кровью из нее потихоньку вытекает жизнь. А вот она стоит над тремя неподвижными, скрюченными телами, сжимая в руке нож. Она снова вся в крови, но на этот раз это не ее кровь. Она отомстила за себя. Отчего же на душе так муторно? И вдруг Кошка чувствует на себе чей-то укоризненный взгляд и вся сжимается. Откуда здесь взялся ученый? Его же убили… Кошка постепенно возвращалась к реальности. «Все они умерли, — вспомнила она. — Ученый, Седой, Рохля, девушка Яна. И мальчик с Ленинского проспекта тоже умер. А ведь я хотела его спасти. Неужели на мне теперь проклятие, и все, кто со мной связывается, обречены на смерть? Нет, но ребенок-то остался жив. Где он, кстати?» Вспомнилась старуха с Октябрьской. А вдруг Павлик уже умер тоже? Сколько прошло времени, сколько она пролежала больная?