Олег Верещагин - Я иду искать... Книга первая. Воля павших Страница 27

— Ты не понял. За Сохатым — Вересковая Долина. Земли моего племени. Завтра до темноты мы там будем, Вольг!

После этого она легла и преспокойно уснула. А вот Олег, провозившись часа два, по ощущению, поднялся и, выбравшись из кустов, присел на траву, скрестив ноги.

Впервые за всю его короткую жизнь (ему самому казавшуюся очень и очень длинной), Олег оказался жертвой бессонницы. До тех пор никакие заботы не могли заставить его забыть про сон. Сейчас сон не шел — вместо него были мысли.

Нет, Олег не боялся встречи с незнакомыми людьми. Он отдавал себе отчет, что и хорошие и плохие люди есть везде, но в то же время был уверен, что большинство соплеменников Бранки похожи на нее, а это не так уж плохо. Уснуть мешала не какая-то конкретная мысль, а их путаница. Вернется ли он домой? Да, должен вернуться. Но одновременно Олег отдавал себе отчет — он будет скучать. Скучать… по Бранке? Да, по Бранке, она удивительная девчонка, но не только по Бранке. Нет, он будет скучать по всему этому миру, небольшой кусочек которого видел за последние… он тут неделю! Уже неделю… Олег попытался мысленно представить себе, что сейчас дома — и с бидой на самого себя отметил, что мысли в этом направлении текут неохотно, словно вода в гору. Нет-нет, он хочет домой, он скучает по дому… но МЫСЛИ о нем отступали под натиском того, что было вчера, позавчера, неделю назад. Казалось, за эти семь дней произошло событий больше, чем за все предыдущие годы. А Бранка перестанет с ним быть уже завтра. Уже в это время ей будет не до него, потому что ее ждет этот парень, Гоймир. Точно — ждет, хотя она никогда не говорила об этом прямо… Чего хотел дед? Фашистский плакат в бетонном доме посреди леса, машина, словно собранная по частям из разных эпох и разных стран… Найдет ли он дорогу обратно?..

Олег достал пульт, еще раз как следует осмотрел его при свете звезд и здешней луны. Вновь наугад нажал несколько кнопок — без ожидания, просто так. Вздохнул и убрал пульт, а сам неуверенно поднял лицо к небу.

И понял вдруг, как оно красиво.

До сих пор небо пугало его — непривычным рисунком созвездий, разбухшими, словно овсяные хлопья в молоке, звездами, жутковато опрокидывающейся на планету луной… А теперь он видел — все это красиво.

Звезды светили не как на Земле — колюче и одинаково холодно. Здесь у каждой был свой цвет, пушистый, как щенок. Они почти не мерцали — голубые, белые, зеленые, синие, красные, желтые, фиалковые… А луна — как отчеканенный из бронзы щит, побитый в боях. Здесь ее называют Око Ночи.

— Луна — Око Ночи, — негромко сказал вслух Олег, и в чаще забился, хохоча, как безумец, филин.

Скользнув взглядом дальше, к вершинам деревьев, Олег словно споткнулся. Вот она, планета Невзгляд. Он не смог добиться от Бранки, что это — другая планета той же солнечной системы, что и Мир, или спутник Мира? Бранка не знала… Вряд ли на спутнике планеты, похожей на Землю, может появиться жизнь… Олег немного знал астрономию.

А солнце тут так и называют — Солнце.

И, может быть, в его жизни, в жизни Олега, больше не будет такой хорошей и почему-то очень грустной ночи.

ИНТЕРЛЮДИЯ

«МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ» [11]

Как будто по ступенькам —Все выше и вперед —Из детства постепенноНас юностьУведет…И скороу порогарешать,куда шагнуть…А наспозвал в дорогудалекийМлечный Путь!Нас ночь тревожит снами,Волшебными — почти…Мы катимся на санкахПо МлечномуПути…И боязнонемного,и ветерхлещет в грудь…Зовет,зовет в дорогудалекийМлечный Путь…

Бранка подняла его еще затемно. Ее вполне можно было понять, но Олег не выспался и хмуро реагировал на веселые выпады своей обычно сдержанной спутницы. Только когда солнце уже по-настоящему поднялось над верхушками деревьев, он пришел в норму и начал оглядываться по сторонам.

Дубы отступили. Он и Бранка шли среди стройных корабельных сосен, по пояс в папоротнике, из которого только и состоял тут подлесок. Навстречу порывами задувал прохладный ветер, легко пробивавшийся между красных стволов. Он приносил какой-то необычный, странный запах, и Бранка, видя, что Олег принюхивается, тихо и торжественно сказала:

— Это Снежное Море.

Вообще буквально за несколько часов резко похолодало, хотя солнце светило по-прежнему ярко. Среди сосен часто поднимались тут и там валуны и целые скалы из алого гранита с многочисленными вкраплениями слюды, сверкавшими, словно маленькие зеркала. Попадались тропинки, проложенные явно человеком — узкие, утоптанные до твердости того же гранита А около полудня, когда ветер улегся, Бранка и Олег подошли к столбу, на котором висели человеческие останки.

То, что было некогда человеком, давно не издавало запаха и напоминало египетскую мумию, которую Олег два года назад видел в музее санкт-петербургского Эрмитажа. Толстая веревка, проходившая под отвалившейся нижней челюстью удавленного, охватывала столб — и не сразу Олег заметил, что верхняя часть столба представляет собой грубо вырезанную из дерева человеческую голову — суровое лицо с нахмуренными бровями, вислыми усами и длинной бородой, ямы глаз под низко надвинутой на лоб круглой шапкой… Истукан глядел на юг с угрозой и одновременно мастерски переданным неведомым резчиком бесстрастием.

— Что это? — невольно охрипшим голосом спросил Олег. Вид повешенного после всего, что он успел тут повидать, не производил особого впечатления, но истукан пугал. Он словно бы живой был… и знал все грехи и даже грешки, водившиеся за Олегом.

— Прав, — негромко объяснила Бранка, вскинув правую руку в каком-то фашистском, как мельком определил Олег, приветствии. — Бог закона и справедливого суда.

— Справедливого? — усомнился Олег, когда они отошли на несколько сот метров и душевное равновесие относительно вернулось к мальчишке. — Мне что-то кажется, что у повешенного было на этот счет особое мнение…

— Кому интересно, что он мнил? — презрительно ответила Бранка, подкидывая в руке самострел. — Он был глуп, иначе не пришел бы в наши горы с данванской дурью.

— С какой дурью? — поинтересовался Олег. — Он что, принес подрывную литературу?

— Он принес дурь, — повторила Бранка и, видя, что Олег не понимает, на ходу принялась объяснять: — Это такая жидкость… Если впрыснуть ее себе в жилы шприцом (Олег уже не удивился тому, что Бранка знает это слово), то человек пьянеет, ему становится хорошо, чудится наяву вир-рай и все самые большие свои мечты он видит сбывшимися… Только потом, когда жидкость та растает в крови, становится дурно, белый свет не мил кажется, хочется еще и еще… Те, кто часто ее колет, забывают есть, пить, мочатся под себя, как малые дети, а потом просто умирают. Кто ее попробовал — того не спасти. Поэтому все племена казнят смертью тех, кто пробует принести дурь в горы, смертью у столбов Права.

Олег только что рот не разинул. Бранка описывала действие наркоты! И название — «дурь» — точно совпадало с одним из земных названий наркотиков. А девчонка продолжала рассказывать:

— Там, у лесовиков, много привыкших к дури. В каждой веси есть! А в городах на юге данваны продают по бросовой цене и дурь, и шприцы… Хоть из-за нее люди друг друга убивают и чужое берут, ты подумай! — по голосу Бранки было ясно, что это куда страшнее убийства. — Данваны говорят — мол, каждый человек волен делать, что пожелает, запрещать кому что — не по законам… Те, кто оттуда приходят, такое расскажут — послушаешь и не знаешь, то ли верить, то ли басня, чтоб людей пугать… Вот ты веришь, что можно родного ребенка страшно сказать — ПРОДАТЬ?!

— Да вообще-то… — Олег припомнил интернетовские сайты с объявлениями о продаже детей, лицемерно называемой усыновлением, ценами, образцами контрактов и контактными телефонами. И решительно сказал: — Не верю. А кто этим занимается — тому на вот таком столбе и место.

— Что ты?! — Бранка замахала руками. — Разве такое на взгляд человечий выставляют?! Камень на шею — и в болотину, от солнца да от земли подальше…

— Решительная ты девица, — шутливо сказал Олег. — Тебе бы прокурором в нашем мире быть… Бранк, а ты сама разве не веришь, что людям свобода воли дана?

— А ты веришь, что свобода воли — это все одно делать, что пожелаешь? — вопросом ответила Бранка. И не стала дожидаться ответа. — Вот послушай, как у нас говорят… Раньше был на свете только один Сварог и дети его, Сварожичи. Творили они мир, как им по нраву было. А когда сотворяли зверей — так и человека сотворили. Одного из всех зверей — по своему подобию. Единого! И подумал Сварог, как звери-люди, его облик имеющие, станут сырое мясо рвать, кровь пить, да под коряжинами жильем жить — не понравилось то ему. И вложил Сварог тогда в сердце каждого человека частичку своего огня. Того, что в Солнце, в звездах, в блеске тупика Перунова. Вот так и остались на вечные века в каждом человеке две частички — огонь Сварожий, пламя божье, а рядом с ним зверская половинка, тупая, злая да хитрая… Потому-то каждый человек с малолетства должен Сварожий огонь поддерживать да лелеять, ввысь тянуться — душой, в мыслях… А Звереву половинку топтать, давить без пощады! — Бранка с очень серьезным лицом решительно взмахнула кулаком. — Тому у нас с колыбели учат. Человек на то Челом Века и прозван, чтобы жизнь прожить, как Сварог заповедал — и умереть, как положено, когда час его придет. С поднятой головой умереть, а не в слезах трусливых и не в соплях пьяных… А коли дал слабину зверской половинке — на миг, на вздох! — тут она и сожрала тебя, затоптала пламя божье… И будет такой человек жить, как звери живут, об одном себе думать, брюхо свое холить, да одни свои думки баюкать, а о других и не помыслит. Живой человек с виду — а так зверь зверем. На то и дана человеку свободная воля, потому и обликом он с богами-то схож, чтоб не забывал, кто он есть, за свет боролся, за правду, за род свой!