Ярослав Коваль - Боец Демона-Императора Страница 27

Крученую сложную в своей траектории атаку мечом я не пропустил лишь потому, что именно этот прием только накануне осваивал с Аршумом. Поймал клинок в «когти», дал соскользнуть вниз и в порыве раздражения и смелости адекватно ответил, прицелившись строго в пах.

Меня словно стальным ветром сковало и толкнуло, развернув в броске, который я сумел перевести в прыжок.

— Проводи такое лишь с противником, в слабости которого уверен, — едва слышно подсказал мне Хунайд.

Он уже не выглядел разозленным — скорее оживленным, азартным.

В дальнейшем поединок наш напоминал обмен самыми заковыристыми ударами, ни одного простого выпада — обязательно тонкий выпендреж. Я как-то сразу поддался инерции событий, хотя подобное поведение для бойца было в корне ошибочным, чужим правилам нельзя подчиняться, следовало навязывать свои. Но, как бы там ни было, я не пытался показывать простые и очевидные приемы — всерьез опасался, что за них меня «обласкают» столь же банальным и унизительным, вроде пинка под зад.

С полчаса мы с Хунайдом выкобенивались кто во что горазд, и если положение и умение давали ему значительное преимущество, он, как правило, малозаметно и совсем слегка уступал мне. Собственно, в иной ситуации поединок закончился бы очень быстро. Правда, я не сразу осознал его тактику и сперва пребывал в уверенности, что мне просто везет раз за разом.

Но очень скоро даже моего оптимизма оказалось недостаточно — я сообразил, что к чему, и немного успокоился. Хорошо уже то, что у Хунайда не настолько отвратительное настроение, чтоб он начал в буквальном смысле избавляться от своих подопечных.

Только вот сдаваться было преждевременно — если помощник мастера сочтет, что я «окончательно обнаглел», может и прикончить, вполне. Местные нравы принимают это как норму, особенно если речь идет о чужаке вроде меня.

А потом помощник мастера торопливо и уже без церемоний отшвырнул меня к стенке (я аккуратно приземлился и вскочил, готовясь отвечать ударом на удар), повернулся ко входу в тренировочный зал. Там стоял мужчина, сперва показавшийся мне лишь смутно знакомым. Но «смутно» мигом переросло в «отчетливо». Да уж, не узнать это малоподвижное лицо и сильный взгляд было трудно. С другой стороны — что здесь может делать император? Он раньше ни разу не появлялся в тренировочных залах. Однако гладиаторы из местных уроженцев поспешили склониться перед ним, так же, как Хунайд и его помощники.

Помедлив, я поклонился тоже. Не стоило выделяться из общей массы.

Правитель сюда, само собой, вошел не один, в сопровождении целого облака мужчин и женщин, разодетых с пышностью декоративных птиц, но они воспринимались именно как облако — неощутимое, чересчур податливое, чтоб обращать на него внимание. Не император терялся на этом фоне — а они пропадали из виду рядом с императором. И в этом вряд ли можно было прочесть только его силу, как человека и как правителя, но и их способность быть только тенью от подобострастия.

Его величество обвел присутствующих взглядом — у него это получалось медленно и потому как-то особенно значительно. Малоподвижное лицо и осанка вызывали ассоциации со статуями богов в давно заброшенном скальном святилище, величественных и грозных, давно забытых, но все еще могущественных. Глядя на него, без труда удавалось поверить, что власть его в этом мире поистине беспредельна, никакие соображения вроде закона или морали ее совершенно не ограничивают.

Посмотрел он и на меня. Оценивающе.

— Я тебя помню, — с холодком отметил он. Голос у мужика звучал мрачновато. — Ты дважды выступал на последнем празднике.

— Да.

— Интересная техника. Своеобразная и непредсказуемая. — Правитель оглянулся на Хунайда. — Я снова хочу видеть его поединок с Оэфией. Скажем, завтра. Посмотрим, каков будет результат на этот раз.

— Как прикажет его величество.

— Аршум? Будешь биться завтра со своим учителем. После Серта и Паль.

— Да, ваше величество.

— Хунайд, хочу побеседовать с Исмалом. — И император направился ко входу в соседний тренировочный зал. Старший помощник мастера затрусил следом, корректно расталкивая сопровождающих.

— Он тут редко появляется, — тихо пояснил Аршум, когда цветастое облако свиты втянулось в арку. — Тебе, похоже, предстоит суровое испытание. Мне-то больше повезло…

— Тебя уже заставляли биться с учителем?

— Да, разок. Его величеству в прошлый раз понравилось, как мастер задал мне трепку. Видимо, снова хочет поржать. А от тебя Паль не оставит мокрого места. Сам понимаешь: изрядная обида для любого опытного знаменитого бойца — проиграть новичку. Уж она отыграется.

— Что — ущерб репутации?

— Хуже. Для любого гладиатора проигрыш — это вполне вероятно смерть. Для нее то, что она ощущала в последние секунды боя, — чрезвычайно неприятно и к тому же непривычно. Унизительно. Ты должен понимать.

Я лишь хмыкнул в ответ и пошел тренироваться. Собственное спокойствие изумляло меня — ни единой мысли, что Оэфия может от раздражения прикончить меня. От нее это не потребует слишком больших усилий, если возникнет подобное желание. Однако оба раза гладиаторша не делала попыток прикончить меня, и злобы, ожесточения я в ней не почувствовал. Может быть, причина здесь была именно во внутренней ее уверенности.

До самого вечера, да и утром тоже, я пребывал в состоянии полнейшего душевного равновесия. Не отказался и от медитации, которую мне в резком приказном порядке порекомендовал Хунайд, бледный и насупленный. Можно было подумать, что император или Исмал устроили ему головомойку, и это заставило напористого, грубого, решительного человека ненадолго превратиться в угрюмого молчуна.

Впервые за все время пребывания здесь не ко мне подошли сообщить какие-то сведения о предстоящем бое, а я подошел уточнить.

— Где я буду драться?

— Здесь, в замке, раз император пока здесь. — Помощник мастера посмотрел на меня ожесточенно. — Торопишься сыграть на свою жизнь? За этим дело не станет.

— И что я тебе должен ответить? Моя бы воля, ноги б моей в этом мире не было. Ах, как я тороплюсь с кем-нибудь подраться!

— Похами мне, похами… Нет, ну правильно вообще-то, мне следовало тебе до обеда все растолковать. Не знаю, в общем, что когда будет. Его величество сейчас принимает целый косяк чиновников, если не успеет все вопросы с ними решить до ужина, наверняка даже и не вспомнит о зрелищах. Не до того.

— Ладно, мне-то какая разница. А что, императорские гладиаторы так и вынуждены дежурить за дверью, гадая, позовут или нет?

— Не только гладиаторы. Все, кто чужую жизнь и чужие судьбы держит на ладони, сам перед кем-то отвечает. И чем больше ответственности, тем больше тягот. Такова жизнь. Тебе-то что за печаль? Жди себе. Время на то, чтоб одеться и вооружиться, тебе всяко дадут.

В какую-то минуту я даже понадеялся на то, что у его величества действительно не дойдут до меня руки. Правда, эти надежды прожили недолго. Ровно до того момента, когда ко мне в комнату заглянул парнишка в коричневом — слуга, хоть и не только, раз ему дали такое серьезное, даже в чем-то почетное поручение.

— Тебя зовут. Тебя и Аршума. Пора.

— Бой все-таки будет?

— Именно так. Не забудь оружие.

— Шутку понял! — крикнул я вслед, но вряд ли меня услышали.

Всех закутков этого замка я не знал и не мог знать — гладиаторов пускали далеко не везде, но с башни, куда подняться было можно, я видел и несколько двориков в зелени и розах, и какие-то обширные террасы, и мебель на плоских крышах. Теперь меня и Аршума вели в сторону донжона, туда, где начиналась жилая замковая часть. Наверное, где-то «в тех краях» может скрываться и крохотный стадиончик. Места хватит с лихвой.

Стадиончика не оказалось — просто дворик, опоясанный двумя ступенями террас, где могли рассесться гости. Плющ оплетал балюстраду нижней части, изящные лестницы вели сверху вниз, и все выглядело так умиротворенно, по-домашнему, что нелегко было проникнуться мыслью, насколько все серьезно. Почему-то именно здесь, в этом тихом семейном дворике, а не в пиршественной зале, личных покоях и даже в спальне, совершенно не хотелось настраиваться на смертный бой.

Но приходилось. Оэфия уже была здесь, она, держа в пальцах стеклянный бокал с чем-то зеленоватым, разговаривала о чем-то, улыбаясь, с офицером в местной странной форме и мне махнула радушно. Император беседовал о чем-то с женщиной, которую я уже видел однажды в главной ложе на празднике, но явно не из числа его наложниц, не та манера держаться. Та самая, что дала мне знак оставить в покое противника, коль скоро его величество отвлекся, и ему не до нас. Женщина с неприятным жестким взглядом — в первый раз, с большого-то расстояния, я взгляд, само собой, не разглядел. Малоприятный взгляд, как и она сама — тоже.