Сергей Абрамов - Медленный скорый поезд Страница 28

Так и сделали.

Марина заснула разом, Пастух со Стрелком с полчасика повспоминали былое, оба понимали, что о нынешнем не поговоришь, нет в нынешнем у них ничего общего, кроме разве этого бессонного поезда.

Пастух вернулся в купе, лег, не раздеваясь, на полку и заснул. Сразу и нервно. И спал нервно, то и дело выныривая из сна и снова в него ныряя. Ну не отдых никакой, конечно, прошло то время, когда он, Пастух, спал сладко и крепко везде, где ни попадя.

В очередной раз вынырнул, глянул на часы, умилился даже: без четверти два натикало, аккурат к прибытию в Барабинск и проснулся в очередной раз. Встал тихонько, рожу ладонями умыл, а вернее помял, вышел в коридор, дверку в купе тихонько задвинул, пошел к неприветливой проводнице.

Она уж и к стоянке вовсю готовилась.

— Не спится? — стандартно спросила.

— Вроде бы так, — ответил. — Хоть четверть часа ночным воздухом подышу.

— Какой уж тут воздух, на станции-то? — удивилась походя проводница.

Мешал он ей в тамбуре.

Однако ж притормозили, приостановились, причалили…

— Полчаса стоим, — напомнила проводница. — Далеко не уходите. А то опять отстанете, как в прошлый раз.

Пастух встал чуть поодаль тамбура. Пустоватым перрон был, мало кто вышел из поезда, мало кто вошел в него. Да и невелик городок, вся его история — это история сибирской «железки», на ней городок возник сто с лихом лет назад, на ней и живет-может. Гостей здесь бывает не много, уезжают отсюда редко и не всякие.

Странно было Пастуху. Чуйка его любимая что-то неладное чуяла, да и плюнуть бы на нее, так не плевалось: она Пастуха ни разу еще не обманывала.

Глава десятая

Из здания вокзала — оно от его вагона далековато располагалось, метрах эдак в шестидесяти, прикинул Пастух, — вышли на практически пустынный темноватый перрон трое — пассажиры или не пассажиры, никаких ручных грузов, чемоданов там или рюкзаков у них не было, — и так налегке они прочапали к нужному, видать, вагону, о чем-то кратко посудачили друг с другом и вошли в вагон. Опять тишина.

— Мужчина, — сказала Пастуху проводница, — залезайте обратно, через две минуты отправляемся.

Пастух встал на нижнюю ступеньку, смотрел, держась за поручень, на перрон, на вокзал, терпеливо смотрел и вроде как свое высмотрел. Еще один пассажир поспел к отбытию — в тот самый нужный дальний вагон и поспел. Он был, не очень резко видел Пастух, в темной куртке с капюшоном, закрывавшим голову полностью, даже лицо не проглядывалось, он легко впрыгнул на подножку, что-то сказал проводнице и скрылся в вагоне.

И тут же состав дернулся, громыхнул сцепками и почапал вперед помаленьку. Слабовато освещенное здание вокзала, как и положено, проплыло мимо.

Четверо, нехитро подытожил Пастух. Кто ж такие? Откуда в этой крохотной дырочке мира нашлись среди ночи аж четверо пассажиров или, по-железнодорожному, подсаженных? Куда они собрались? В Москву? Ближе?.. Вопросы были очевидно лишними, понимал Пастух, но опять-таки чуял, что все не так уж и очевидно, потому что в этом путешествии, не раз думалось уже, было слишком много неочевидного, не касающегося в общем-то Пастуха сотоварищи впрямую, но все же, все же. Суть, как писано, в частностях.

Паранойя? Она самая. Милый спутник Пастуха и всех его знаемых и не знаемых коллег по оружию и по судьбе. Привычка постоянно подозревать в каждом яблоке червяка, если уж совсем по-простому. И как без нее даже не жить, а выживать? Да никак. Чувство самосохранения всем людям Богом дадено, а Пастуху и его коллегам — чуть поболе. Да и червяки в яблоках очень вредны и плохо перевариваемы. Пучит от них и понос.

Пастух вернулся в купе.

Марина как спала, так и спала — праведно и бесшумно. Пастух свет не зажигал, лег, как был, поверх одеяла и попробовал заснуть. Не получалось. Выспался, выходит. Да и то: четыре с лихом часа сна — нормально для здорового мужика, каковым себя Пастух числил. Лежал, старался ни о чем не думать, даже о Марине, и вот вдруг уж и задремывать начал, как торкнуло что-то. Не в поезде, не в вагоне — внутри себя самого торкнуло. Может — желудок, может — сердце. А скорее всего — башка. Сел на полке, достал из-под подушки непритязательный «макаров», сунул за спину под джинсы, футболкой занавесил. Осторожненько дверь откатил, вышел в еле светлый коридор. Мирно было. Сонно. В темноватом по-ночному коридоре никого, естественно, не было. Пастух тихонько прошелся мимо закрытых купешек, все спали тихо-тихо, как горные вершины в стихах классика, даже проводница свое купе закрыла наглухо — до следующей стоянки, которая окажется в Омске аж в двадцать минут седьмого утра. Не скоро.

Пастух выбрался в тамбур, приоткрыл дверь в межвагонный переход, в автосцепку. Оттуда подуло ночью и холодком. Он закрыл дверь, постоял с минутку в тамбуре невесть зачем, ладно бы — курил, так ведь некурящий, собрался было возвращаться в родное купе, как межвагонная дверь вдруг и резко распахнулась, Пастух рефлекторно подался назад, рефлекторно же хватаясь за рукоятку пистолета, торчавшего за поясом, но — не успел. Из межвагонного перехода вывалились двое в черных масках, в черных комбезах, в черных капюшонах, с пистолетами в руках. Пастух не смог вскинуть ствол, руку перехватили, выкрутили мощно и больно, навалились вдвоем… Пастух успел прежде выстрелить в никуда и вроде бы даже попал в одного из «капюшонов», тот ойкнул — согнулся, упал на колени, мордой в грязный пол ткнулся и вырубился — то ли еще живой, то ли уже покойный, второе — вероятнее, и тут же пистолет выбили, и другой «капюшон» приставил дуло пистолета к голове Пастуха, второй рукой кольцо наручника на него набросил, а вторым кольцом дверной поручень зацепил. Приковал то есть. А дуло пистолета у виска почему-то горячим было, обжигало кожу…

— Ну, здравствуй, Пастух, — знакомый голос произнес из-под маски. — Вот теперь-то мы с тобой все былое прикинем, подсчитаем, а после и посчитаемся. Точнее — я с тобой посчитаюсь. За все.

Пастух узнал голос.

Спросил:

— Со мной? Всего-то? На одного вдвоем? Смешно, Слим…

— Смейся, Пастух. Весело жить — ласковое дело. Но ты не *censored*йся, Пастух, ты у нас — побочная цель, причем — лично моя. На закусь. А основная — это твоя бабулька. Я вообще-то за ней пришел…

— Зачем она тебе?

— Мне?.. На хрен не нужна… Просто есть люди, которые хорошо заплатят, если я в срок доставлю бабульку к заказчику.

— И только-то? Тебе не кажется, что ты чересчур заигрался в этой очень простой игре? Перебор, Слим, мы ж не в театре. Ладно тот случай, когда ты отлично сыграл ролишку покойника. Почет и уважуха. Даже я, воробей стреляный, не раскусил. Но с Мариной ты обосрался. Ты ее мог давно заполучить, но отчего-то прикинулся кошкой, которая, знаешь, играет с еще живым мышонком, радуется, дура. А тут — бах! — и хозяин пришел.

— Я и играл все прикольней. А это ты, что ли, хозяин?

— Я всего лишь сопровождающий. Бодигард, если хочешь. Она сама себе хозяйка.

— Что ж ты, Пастух, в бодигарды переквалифицировался? Не зазорно ли?

— А с чего бы? И это моя работа.

— Платят — охраняешь?

— Не без того. Просто у меня выбор есть — кого охранять, а кого не стоит. Как и у тебя: кого — убить, а мимо кого — пройти…

— Вот я и выбрал, Пастух. Сейчас я тебя убью наконец-то…

Слим не успел выстрелить. Потому что в тамбуре что-то громыхнуло. Слим рефлекторно — на звук! — повернул голову… А Пастух снизу мгновенно ударил его ногой по яйцам. Руки скованы, а ноги-то свободны. Мощно постарался ударить. Слим — опять же рефлекторно! — малость согнулся от удара, отвел руку с оружием, и Пастух еще разок вмазал по его руке ногой в говнодаве, не сумел выбить пистолет, Слим его крепко держал, но рука дернулась, ствол отошел в сторону, и Пастух еще раз ударил Слима ногами по ногам — левой слева под колено и сразу правой — справа, подбил его таки. Слим чуть покачнулся, удерживая равновесие, рука с пистолетом рефлекторно пошла вверх, и тут Пастух таки добил его — каблуком-то да по яйцам.

Это он прикованный был. Как, значит, Прометей.

Слим согнулся, дернулся раз-другой и явно вырубился. На минуту ли, на несколько секунд, но тут его уже можно было вязать. Убить было много проще, но взять и повязать живым — куда привлекательнее. Да и радостишка мелкая пришлась к месту: ох да и хороши у Пастуха, у себя любимого случились говнодавы, правильная обувь какая смертоубийственная…

И тихо-тихо стало в тамбуре.

А тут, на счастье Пастуха, очень любознательная проводница в тамбур нос сунула. К месту!

— Милая, — обрадовался Пастух.

А проводницы в тамбуре уже не было. Сбежала. И славно. Пастух открыл дверь в вагон, вошел в коридор, заглянул в купе проводницы. Та сидела на полке и смотрела на него с ужасом, в котором в принципе можно было заметить и восхищение.