Евгений Гаркушев - Бунт при Бетельгейзе Страница 28

— Девятьсот шестьдесят семь, девятьсот шестьдесят восемь, — проговорил он нараспев. Не густо. Посмотрим, кто еще нам задолжал. Так, Змей отдал. Ошпаренный отдал. Пряник. Не отдал. А я ведь его предупреждал, что четверг уже близко. Значит, не понял. Обидно. Ох уж этот Пряник, вечно с ним проблемы. Хоть к игорному столу его не подпускай. — Эй, Дылда! — позвал Эдвард.

— Я здесь, — улыбающаяся широкая физиономия свесилась с верхнего яруса нар.

— Тут кое-кто не отдал долги, — сказал Рука, — надо бы пугнуть его. Но не сильно.

В прошлый раз, когда он попросил Дылду припугнуть одного жадного парня, здоровяк перестарался — перевернул того вверх тормашками и скинул в лестничный пролет. Парень летел десять метров. Спасло его только то, что гравитация на астероиде низкая и сильно разогнаться он не успел. Но всё равно он еще лежал в тюремном лазарете.

Дылда спрыгнул со второго этажа нар.

— Кого?

— Пряника.

— Пряника, хорошо, — здоровяк пошел к двери.

— Куда?! — окликнул его Рука. — Не сейчас. После отбоя.

— А… Ага, — Дылда немного потоптался на месте.

— Лезь обратно, — скомандовал Эдик.

— Ладно.

И полез вверх на нары. Сорвался. Едва не зашиб Цитруса, который выругался и отошел подальше. Помощника он нашел, конечно, отличного. Если кому-нибудь нужно морду начистить или, к примеру, сломать ноги и руки — лучше и придумать нельзя. Надо только убедить его, что он поступает правильно. Вся беда была в том, что порой Дылда становился непредсказуемым.

Эдик иногда всерьез побаивался того, что Дылда по неосторожности или от дурной головы придавит его, как слепого котенка. Был же однажды ночью эпизод, который он никак не мог забыть. Когда он проснулся оттого, что кто-то ухватил его за горло. Цитрус открыл глаза и увидел над собой громоздкую тушу помощника. Глаза его были закрыты, а лицо перекошено дикой злобой.

— Попался, Вальдемар! — хрипло шептал Дылда.

— Эй, я не Вальдемар, — что было сил закричал Эдик и треснул громилу по ушам.

Тот немедленно проснулся и отскочил в сторону, в страхе, что сделал что-то дурное своему благодетелю.

В тот раз обошлось, но ощущение крепких пальцев на горле больше не покидало Цитруса. И во сне он, бывало, просыпался, ожидая, что огромная ладонь вот-вот сожмется, вдавит его кадык и злой голос проговорит: «Попался, Вальдемар!». Стра-а-ашно!

Уже потом Цитрус выяснил, что по ночам Дылда расхаживал только с наступлением полнолуния. Падал с постели на пол и начинал нарезать круги, приговаривая: «Где ты, Вальдемар? Где ты?!» Наутро он ничего не помнил из ночных бдений.

Чтобы спать спокойно, Эдик прикупил у охранников наручники и пристегивал в полнолуние своего помощника к кровати. Правда, у него не было уверенности, что если великан захочет освободиться, наручники его удержат. Слишком тоненькими выглядели браслеты на толстых, могучих руках.

Были в поведении Дылды и другие странности. Время от времени он испытывал приступы паники и тогда начинал причитать, как маленький, забивался в угол и орал: «Уйдите все от меня, уйдите!» В такие моменты его лучше было оставить в одиночестве. Однажды один из охранников — новичок на астероиде — как-то раз попытался помочь громиле, подбежал, начал говорить какие-то добрые слова, но получил пудовым кулаком в лоб и рухнул без сознания. Так его без сознания и выслали с астероида 1313 по личному указанию коменданта Козлова. «У нас тут слюнтяям делать нечего! — разорялся он, положив в карман полторы тысячи рублей. — У нас тут контингент какой?! Воры-рецидивисты! Насильники и убийцы!»

Зато в те моменты, когда в небе не стояла полная луна и паника не одолевала воспаленный мозг Дылды, он был прямо-таки золотым работником. И жалованья с благодетеля не брал. Довольствовался малым: едой и игрушками из секс-шопов, которые Эдик доставал ему через охранников.

— А ведь Пряника будут переводить в четвертый! — вспомнил вдруг Рука. — Это плохо… Там его не навестишь. Значит, долг придется ждать и ждать… Но через него можно передать что-нибудь Седому. Так, Дылда?

Здоровяк пыхтел наверху, забавляясь со своей куклой.

— Нет, не так, Цитрус, — ответил за него сам себе Эдик. — Что с ним передашь, с этим Пряником?

Что-нибудь съестное он сожрет по дороге. Деньги ему доверять совсем уж глупо — он и так мне сколько должен. Стало быть, и трясти его без толку. Эх, нигде не обойтись без риска и расходов. Вот ведь беспредельщик этот Пряник! Сам Седой для него не авторитет! Ну ничего, в четвертом бараке поймет что к чему…

Система распределения косков по баракам отличалась своеобразным изяществом. Третий барак предназначался для сомнительных типов, инвалидов, буйнопомешанных, тех, чей статус не вполне был ясен тюремному начальству. Он по праву считался самым гнусным местом в колонии — здесь могли покалечить, а то и убить, и списать всё на какого-нибудь сумасшедшего. Из третьего барака вполне можно было «выписаться» и другим способом — согласиться работать на руднике. В этом случае «работягу» переводили в первый или второй барак, ему становилась доступна лавка с талонами. Только вот приходилось вкалывать по десять часов в золотой шахте, глотая гранитную пыль. Некоторых косков отправляли в первый и второй барак сразу — смотря по статье и характеристикам. Но и оттуда запросто могли переместить в третий, а то и в четвертый барак.

Четвертый барак отличался усиленным режимом. Охраны здесь числилось едва ли не больше, чем косков. И то дело — охранникам ведь нужно сменяться три раза в день, а коски сидят в бараке постоянно. Комендант Козлов, конечно, сделал бы все бараки по образцу четвертого, да тюремщиков не хватало, и работать кому-то нужно было, и присматривать за работягами. Колония у Бетельгейзе и так постоянно не выполняла план по добыче золота…

Наконец, пятый барак был для косков, отказавшихся работать, но соблюдающих режим, не бунтующих против начальства. Порядок они здесь поддерживали сами. Для кого-то пятый барак был хорош, для кого-то — не очень. Отсюда перевестись в первый или второй было затруднительно. Надоест какому-то работяге гнуть спину на тюремного авторитета, захочет он работать в шахте и жить по тюремному уставу, подаст прошение — а утром найдут его с перерезанным горлом. Так что и пятый барак был вовсе не сахарным.

Ну а в шестой, лазаретный, лучше было не попадать. Потому что именно там водились клопы и всякие глюмзии, а также доживали свой короткий век коски, больные неизлечимыми инфекционными заболеваниями.

Дылда наверху заорал в экстазе.

— Чтоб ты сдох, — мягко проговорил Эдик. — Кролик чертов… И почему не я давал тебе погоняло? Я бы непременно назвал тебя Кроликом.

— Что ты говоришь, Рука? — отдуваясь, спросил Дылда.

— Говорю — ты не устал?

— Нет, что ты… Я от моей лапочки не устаю. Только жрать хочется.

— Это не диво… Жрать тебе всегда хочется. Но не переживай — кажется, баланду несут.

В коридоре, действительно, слышались шаги.

— Кушать, кушать! — счастливо залепетал Дылда. — Как вовремя!

Но за открывшейся дверью оказался вовсе не разносчик баланды. Там стоял офицер с двумя охранниками.

— Цитрус, на выход, — сквозь зубы процедил он. - Деньги не забудь захватить.

— Деньги, конечно. Разве можно здесь оставить деньги? — пробормотал Эдик. — Свои не украдут, а вот надзиратели в матрасах пошарить любят… Только и смотри…

На самом деле, конечно, у Эдика имелись тайники разных местах — и в камере, и в пещере, где коски гуляли. С собой носить двадцать тысяч наличными в не самых крупных купюрах было бы затруднительно.

— Поторапливайся!

— Спешу, даже падаю! Не наседайте на инвалида!

Эдвард поднялся с койки, побрел по коридору. Эх, хоть и спрятал пять тысяч, три — всё равно много. Отберет Козлов. Душа чувствовала, что отберет.

Начальник тюрьмы встретил Эдика в приподнятом настроении.

— Принес денежки? — поинтересовался он.

Эдик тоскливо огляделся. Кабинет начальника колонии отличался такой же бросающейся в глаза мрачностью, как и он сам. Черный пластик на стенах, тусклые светодиоды, мощная, напоминающая прожектор настольная лампа, которую при желании можно было повернуть прямо в лицо собеседника. Никакого тебе аквариума с экзотическими рыбками, телевизионной панели во всю стену, какими любили украшать свои кабинеты полицейские чины. Только несколько монохромных мониторов слежения. Мебель простая, пластиковая, тоже черного цвета. Синтетический палас на полу. Словно и не кабинет начальника колонии, а помещение для общения с дефективной молодежью при полицейском участке.

«На первый взгляд, Козлов только и делает, что вкалывает, — подумал Эдик. — Тоже мне скромник. Не надо ему, видите ли, никаких особых благ. А сам, вместо того чтобы заниматься своей непосредственной работой — следить за вертухаями и косками — качает денежки. Колония для него — прибыльное предприятие, призванное обеспечить безбедную старость. Кабинет задуман таким специально, чтобы продемонстрировать высшим чинам, наблюдающим его по видеофону и во время ревизий, что Козлов — человек бескорыстный, преданный своему делу. Отдыхает он, разумеется, в каком-нибудь другом месте. Например, в тропическом поясе Баранбау. Там у него, скорее всего и особняк нехилый построен, и яхта не из дешевых имеется. Ну, может, и не особняк, а так — небольшой уютный домик на морском берегу. И реактивный катер.»