Александр Золотько - Оперативник Страница 28

В общем, Ивана останавливал даже не страх посмертного наказания: в его положении грехом больше — грехом меньше уже значения не имело. Иван не мог себе представить, как выведет Круля к скалам или к обрыву, достанет пистолет и продырявит голову. Вот так, просто потому, что так сам решил, что не нравится ему человек. Причем не поступками или деяниями, а своими словами, мыслями своими, поведением.

Странно, но останавливало Ивана такое несоответствие своих мыслей и Акта о Свободе Воли. Что ж такое, спрашивал себя Иван неоднократно, как же это так — понимаешь, что призван защищать закон, что где-то там, в глубине души, понимаешь, что закон этот правильный, даже без накачки отца Стефана понимаешь, но все равно крутится в голове, сосет под ложечкой ядовитое желание разрубить эту проблему.

Неужто те, кто писал законы, были настолько выше и чище Ивана? Неужели ему доступно было только убивать врагов закона, причем врагов того закона, который и сам он выполнял натужно и без уверенности.

Отправив всех спать, Иван остался возле машины. От злости на себя появился даже соблазн продежурить всю ночь, не обращая внимания на холод и пронизывающий ветер.

Красное море было где-то рядом, в нескольких километрах, Иван знал, что раньше, до Возвращения, люди ездили сюда отдыхать даже осенью и зимой, но не мог себе этого представить.

Холодно.

Постепенно холод вытеснил из головы все мысли, оставил только дрожь и судорожное сокращение мышц.

Иван прошелся вокруг «Рейдера». Все окна в фургоне были закрыты, запах серы от предавшегося оказался для оперов предпочтительнее холодного ветра. Ко всему можно привыкнуть.

Какого хрена тогда никак не удается привыкнуть к тому, что попущением Божьим позволено Дьяволу и его приспешникам охотиться на души людские? Ведь действительно, как же так выходит, что не оградил Господь людей от соблазна? Что бы там ни написал Марк Твен в своем рассказе, но ввести в соблазн — это не гарантия возникновения иммунитета.

Поработав после срочной службы в милиции, Иван проникся уверенностью, что, если бы не болтали газетчики о преступниках, не рассусоливали в газетах и на телеэкранах о преступниках, о наркотиках, о новых сектах и новейших извращениях, люди просто не знали бы о таком, и даже мысль, что подобное возможно, не приходила бы людям в голову.

Да, не предупредив, сознавал Иван, не предупредив обывателей о серийном убийце, можно было обречь нескольких ничего не подозревающих человек на смерть. Но, в подробностях рассказав о развлечениях, скажем, Ночного Исповедника, получили четырех имитаторов и с десяток подражателей.

Зачем? И что было правильнее — заткнуть рты крикунам или сделать так, чтобы человеку просто была противна мысль о насилии?

Иван с досады стукнул носком ботинка по скату «Рейдера». Вот такая фигня у него всегда получалась. Начнешь рассуждать и неизбежно заходишь в тупик. Если внушить человеку отвращение к насилию, то как же быть с предавшимися? Разрешить им и дальше растлевать верующих?

Скрипнула, открываясь, дверца фургона, Иван оглянулся, на всякий случай положив руку на рукоять автомата.

— Холодно? — спросил Круль, тихонько, чтобы не хлопнуть, прикрывая за собой дверцу.

Иван не ответил, повернулся к предавшемуся спиной и пошел на другую сторону «Рейдера».

Камешки оглушительно хрустели под ногами, если кто собрался бы подобраться к машине, то вот так, на ходу, его можно было и не услышать. Хотя и сам злоумышленник шумел бы не меньше. Да и какие тут злоумышленники, в продуваемых холодным ветром скалах.

После Возвращения жизнь в этих местах так и не наладилась. Раньше здесь встречались поселки, города и деревни. В смысле населенные поселки города и деревни. Сейчас же — заброшенные полуразвалившиеся строения.

На Африканском берегу Красного моря народу было побольше, Каир был населен, имел целых пятьсот тысяч жителей. Долина Нила вообще была населена неплохо по сравнению с остальной территорией Египта и вообще Северной Африки.

Ну и бывшие курорты Красного моря как-то жили, превратившись, большей частью, в рыбацкие поселки.

Переселение из Европы и Америки в эти места не поощрялось. Аравийский полуостров, Персидский залив были территорией международной, попытки демографической экспансии пресекались на самом корню, все смотрели на всех с подозрением и недоверием. И это правильно, если учесть, что последняя Нефтяная война закончилась меньше тридцати лет назад.

У отца Ивана в шкафу висел старый китель с «Крестом за храбрость» и тремя медалями: двумя «За отвагу» и одной «За боевые заслуги». Иногда отец даже рассказывал сыну о том, как пришлось повоевать в пустыне, и ничего веселого и героического в этих рассказах не было.

— Спасибо еще, — сказал как-то отец, — над головами ничего не летало. Хорошо, что запретили полеты в воздухе, а то, как глянешь в хронике, что творилось раньше…

Иван хронику видел. И даже по малолетству втихомолку жалел о том, что теперь не летают в воздухе самолеты и вертолеты, что теперь, для того чтобы добраться из Европы в Америку, нужно тратить никак не меньше недели. Правда, повзрослев, Иван не мог не признать правоту отца и тех, кто авиацию запретил.

Пусть запрет был наложен не из соображений гуманизма — никто не запретил, например, танков и военных кораблей — просто полеты позволяли измерить расстояние до тверди небесной, достичь ее, а после случая с Вавилонской башней такое деяние не могло быть признано богоугодным.

— Бегаешь от меня, — сказал Круль.

Эта сволочь обошла машину спереди и теперь встретила Ивана возле кабины.

— Просто отцепись, — сказал тихо Иван, проходя мимо Круля. — Оставь меня в покое. Ни хрена у тебя не получится.

— Тогда чего бегать?

— Я не бегаю…

Можно было ускорить шаг, оторваться от предавшегося, но тогда Иван действительно бежал бы от него, спасался бы бегством.

Иван остановился и повернулся к предавшемуся лицом:

— Что тебе от меня нужно?

— Ничего… Просто поболтать. Не спится, знаешь ли…

— Ну не спи где-нибудь подальше. Впереди, насколько я помню, есть вполне приличная пропасть. Метров сто, не больше. Прогуляйся…

— Не поверишь, — сказал Круль чуть насмешливо, — но у нас самоубийства не поощряются… И наказываются.

— Да брось ты! — засмеялся Иван. — Согрешить боитесь?

— Зачем согрешить — это у нас формулируется как попытка нарушить договор. По-быстрому закончить свою жизнь, чтобы избежать трудностей и мучений, — лица Круля в темноте рассмотреть было невозможно, а по голосу понять, шутит он или говорит правду, было трудно. — Даже если тебя поймали погромщики, вот сейчас начнут пытать и мучить — ты не имеешь права чикнуть себя лезвием по горлу или пустить пулю в лоб. И знаешь почему?

— Почему? — послушно спросил Иван, понимая с печалью, что втягивается в разговор, что предавшийся снова поймал его, подбросил интересную тему.

— Когда истинно верующие начинают очищать с земли скверну, они обычно так увлекаются, что незаметно для себя передают душу свою Дьяволу. Что, в общем, является основной задачей и Князя Тьмы, и предавшихся ему. Вот твой знакомый брат Старший Администратор из Мерефы вместе со своими помощниками скидки по договору потерял. Когда отказался эвакуировать женщин и детей. Мне его показывали перед самым выездом с твоей группой — неприятное зрелище. Я многое в аду повидал, но тут даже у меня чуть не случились проблемы с желудком… — Круль хмыкнул, вспоминая. — Там такое…

— Мне неинтересно, — быстро сказал Иван. — Неинтересно.

Значит, брат Старший Администратор, бледная немочь с горящими глазами фанатика, все-таки расплатился за смерть четырех сотен предавшихся.

И Круль словно подслушал мысли Ивана:

— И он погорел, и организаторы погрома. И очень многие погромщики. Тут ведь в чем фокус — предавшиеся уже и так свои души передали во владение преисподней, их смерть ничего не решает, хуже того, она уменьшает дьявольское воинство на земле. Тут ты действовал совершенно правильно, молодец. Но и твои бойцы, кстати, тоже правильно поступили. Ты ведь самоубийство совершить пытался… Разве нет?

— Не твое дело!

— Не мое. Твое. Кстати, твое дело в нашей конторе читается очень забавно. Как боевик.

— Ты о чем? — не поверил своим ушам Иван.

— Ты не знал, что дела на очень многих хранятся у нас? — искренне удивился Круль. — Не знаю, как на обычных людей, но досье всех оперов хранятся и пополняются. И досье на всех священников…

— Это еще зачем? Дьявол разве и так не все знает?

— А ты ни с кем его не перепутал? С Богом, например. Это только Он всеведущ, а мой шеф получает информацию от своих слуг.

— Чушь, — отрезал Иван. — Это он тебе сам сказал?

Круль снова засмеялся.