Виктор Ночкин - Власть оружия Страница 29

Теперь Мажуге не было смысла держаться в стороне от колонны, и он пристроился в середине, между гусеничной башней и бронеходом. Далеко впереди пылили мотоциклетка, другая катила в хвосте, чуть отстав. Еще две оставили на ферме, поскольку поврежденная платформа нуждалась в мобильной охране. Зато Самоха взял в поход два трофейных сендера. Каратели пересели в них, а на освободившееся место в десантных отсеках бронеходов поставили бочонки с бензином. Предстоял переход по пустынным диким местам, и пушкари хотели иметь запас горючего.

Поначалу каратели веселились, перекликались в пути, хотя голоса едва пробивались сквозь грохот тяжелой гусеничной башни. Потом жара, пыль и монотонность пейзажа сделали свое дело — мало-помалу шутки стихли, самоходы катили, окутанные белесым пыльным облаком, ветер разносил его, растягивал длинным хвостом по тракту. Вокруг расстилалась Пустошь, желтая, бескрайняя, монотонная. Кое-где попадались выбеленные ветром и кислотными дождями руины, изредка встречались фермы, окруженные чахлыми посевами. Стояла жара. Воды здесь никогда не было вдосталь, а теперь и эти скудные потоки иссохли, под вечер раскаленный воздух дрожал, очертания руин плавились и текли вдоль горизонта.

Йоля заснула и проспала едва не до вечера. Прежняя ночка выдалась беспокойной, да еще жара разморила. Сперва довольно долго сендер Мажуги оставался в тени гусеничной башни, потом дорога свернула к югу, солнце стало припекать еще яростней, а тень ушла… К тому времени девчонка уже дрыхла, сендер трясло на ухабах, Йоля сползала на сидении все ниже, но не просыпалась. Снилось ей оружие.

Под вечер колонна добралась к заправке, которой распоряжались москвичи. Сама заправка — целый поселок из времянок и палаток, разбитый около двухэтажного здания, все это обнесено оградой, сложенной из бетонных плит, ржавых поломанных самоходов и обломков разрушенных зданий. Для прочности ограду досыпали землей и укрепили вбитыми кольями. Охраняли поселение бойцы топливного клана. Колонна, замедляя ход, подкатила к воротам, остановилась в отдалении. Между головным бронеходом и воротами осталось сотни три шагов.

Штепа на трофейном сендере поехал сговариваться с московскими. Так просто карательной колонне не позволили бы въехать в ограду, слишком уж грозный вид имели харьковские боевые самоходы. Тут Йоля проснулась. Зевая и потягиваясь, села.

— Дядька, попить нету? Пересохло все внутри, прям пустыня там. Эта, как ее? Донная, во!

Мажуга протянул флягу с теплой водой, предупредил:

— Много-то не лакай.

— Угу… — напилась, утерла рот рукой. — А чего встали? Где это мы?

— Заправиться нужно. Виш, московские боятся, ворота заперли.

— Так что, не допустят нас?

— Сейчас узнаем. Человек поехал договариваться.

Сендер Штепы подкатил к запертым воротам, и каратель, задрав голову, стал перекрикиваться с охраной стоянки.

— А чего, — спросила Йоля, — не могли наши просто разнести эти ворота, да и въехать? У нас — вон, сила!

— За этими тоже сила стоит. Это ж из Москвы, топливных королей люди. С ними цеховым ссориться нельзя. Харьковские оружие под себя взяли, а московские — топливо. То и другое — власть над Пустошью. Ни без топлива, ни без оружия ничего не добьешься, так двум властям сговориться потребно. Пойми, топливо — тоже оружие, и тоже власть имеет.

Штепин сендер покатил задним ходом, потом развернулся. Самоха выбрался из люка в задней части гусеничной платформы, над которой высилась башня.

— Ну, чего они? — спросил управленец, когда Штепа лихо затормозил рядом, обдав начальство густым облаком пыли.

— Едва портки на намочили, как мы показались! — каратель оскалил желтые прокуренные зубы в ухмылке. — Ничо, дадут заправиться, токо сказали, пусть по одному чтоб наши въезжали, а башню вовсе не допустят внутря. Да она и в ворота не пролезет, поди!

— А ты насчет цены сказал?

— А чо насчет цены?

— Некроз тебе в печень! — рассердился Самоха. — Мы ж оптовые покупатели, нам скидка положена! Ты сказал им? Нет? Вот рожа твоя опухшая! Ладно, щас сам порешаю… Эх, надолго мы тут застрянем. Эй, мужики! Отгоните башню с дороги, ветряк запускайте!

Самоха затрусил к головному бронеходу, стукнул в броню, ему отворили люк, и толстяк стал карабкаться по крутым ступеням. Сверху его подхватили мускулистые руки и помогли взобраться. Башенка завертелась, разворачиваясь спаренными пулеметными стволами назад. В таком положении бронеход медленно покатил к воротам.

Гусеничная башня откатила в сторону и встала. На верхней площадке показались каратели, занялись ветровым генератором.

— Дядька, я пройдусь немного, — попросилась Йоля. — Этот толстый же щас торговаться с заправщиками будет? Так мы тут надолго.

— От сендера на три шага, не дальше, — с недовольством в голосе позволил Игнаш. — А лучше сиди на месте.

— Та чего ты? Боишься за меня, что ли?

Мажуга не ответил, потянул из кармана кисет. Йоля выбралась на дорогу, скинула плащ. Далеко она не стала отходить, послушалась.

Ворота заправки распахнулись, впуская бронеход, потом створки снова сомкнулись. Каратели стали выбираться из машин, кто просто прохаживался по дороге, несколько человек принялись выгружать из башни пустые бочонки. Раз громадину в ворота не впустят, придется тару завезти на заправку в бронеходе. То один, то другой боец косился на Йолю, та отворачивалась. Простояли довольно долго, наконец ворота распахнулись, выпуская заправленный бронеход, ему на смену покатили сендер и мотоциклетка. Пока ждали, на дороге стали собираться грузовики и сендеры — тоже собирались на заправку, да теперь пришлось ждать, пока управятся каратели.

Наконец подошла очередь сендера Мажуги. Йоля запрыгнула на сиденье, они покатили в ворота. Самоха не уехал со своим бронеходом, остался, чтобы расплачиваться поочередно за каждую единицу техники.

Внутри, пока Мажуга заливал бензин, Йоля то и дело ловила на себе взгляды московских охранников. Наконец не удержалась:

— Дядька, Мажуга, да чего они все так пялятся? На мне что, картинка какая нарисована? Чего они зенки свои таращат, будто диковину увидали?

— Любуются они. А ты лучше плащ накинь.

— Так жарко же! Печет солнышко!

— А взгляды чужие не пекут? Ты уж что-то одно теперь выбирай.

Йоля подумала, забралась в сендер и буркнула:

— Может, мне теперь такой капюшон, как у призренцев, завести?

— Может, и так…

— Да что со мной такое? Нет, дядька, ты все же объясни!

Игнаш закончил заливать бензин, махнул рукой Самохе, тот рассчитался с московским счетоводом. Так Йоля и не дождалась ответа. Разговорился Мажуга уже после, когда карательная колонна покинула заправку и покатила дальше, подыскивая удобное местечко для ночлега. Йоля уже снова клевала носом — укачало. Тут Игнаш заговорил.

— Странное с тобой дело, заноза.

— А? Чего?

— Мужики с тебя глаз не сводят, хотя вроде и фигурой ты не вышла, и волосы тоже, прям холмовейник, а не башка… Слушай, кто тебя так обкорнал?

— Сама, кто ж еще… Ножиком подрезала.

— От. Нет, глядишь — вроде, ничего такого, а как отмыла тебя Ористида, как ты вышла тогда, белая, тонкая… Не могу я объяснить, но ты такая стала, как будто с Луны свалилась. Ни пылинки на тебе, ничего. Как и не из Пустоши нашей. Как и не человек вовсе.

— Тю, — Йоля похлопала по одежде, посыпалась пыль, — гляди, вот пылинки! Человек я!

— Это верно, — Мажуга не смеялся, — но вот какая-то ты тонкая… даже не знаю, как сказать.

— Зато Ористида у тебя толстая, — буркнула Йоля.

На том разговор и закончился.

Заночевали в стороне от заправки — так настояли москвичи, чтобы присутствие карателей не пугало клиентов. В путь тронулись до рассвета. Колонна шла с грохотом и скрежетом, на привалах механики стучали молотками, орали друг на друга, ругались. То и дело возникали какие-то неполадки, их приходилось устранять на ходу. Самоха, трезвый, потный и злой, препирался с водителями, да Йоли никому не было дела, к ней привыкли и перестали пялиться при любой оказии. Зато она увидела много нового — например, упряжных манисов. В харьковской округе ящеров держали кое-где на фермах, но в город на них не ездили, очень уж не любили эти зверюги харьковский воздух. Зато здесь на дороге нет-нет, да и встречалась повозка, запряженная здоровенным зверем. По дороге попадалось и другое, что казалось харьковской девчонке в диковину. Как-то на холме, довольно далеко, она приметила одинокую фигуру, вроде человеческую, но будто перекошенную — стоял кто-то, сутулясь, разглядывал проходящую колонну. Мотоциклетка съехала с дороги, помчалась к холму, и тот, кто наблюдал оттуда, вдруг опустился на четвереньки, развернулся и пропал, только пыль взметнулась.

— Что это было, дядька Мажуга?