Александр Лаврентьев - Неформал Страница 29

– Жулька, фу! Ко мне!

А она на меня – ноль внимания. Как стояла, так и стоит, скалится, зубами то и дело щелкает в сантиметрах от его носа. Пришлось ее оттащить. Она поупиралась немного, но потом послушалась, у ног моих села, ну прям фотография: «Мы с Мухтаром на границе»! Но глаз с детины не спускает и за каждым движением следит. Ну а я повернулся, чтобы уйти.

– Айда, – говорю, – Жулька, нам тут не рады.

Но не успел я на десять шагов отойти, а он вдруг как закричит:

– Стой! Стой, пасан, не уходи! Я же так, пос-шутил вроде!..

Ну я к нему обернулся и говорю:

– От таких шуток в зубах бывает промежуток…

Я думал, он обидится и отстанет, а он сел на земле и опять зовет:

– Да не уходи же ты, я же просто боялс-ся, что ты меня убивать прис-шел!

– Ага, – отвечаю и еще несколько шагов обратно к шоссе делаю, – и потому сам меня чуть не грохнул. Спасибо тебе за это.

Ну он встать хотел, а Жулька тут остановилась, на него обернулась и так рыкнула, так что он опять на землю сел и нам вслед смотрит, и так растерянно говорит:

– Да откуда же я знал, что ты нормальный? Тут людей-то не ос-сталось. Одни мутанты бродят. Вдруг бы ты с-зомби был или демон какой с крыльями?

Тут я опять остановился и спрашиваю:

– Если ты так боишься, чего же костер запалил? Здесь и так все сгорело, значит, дрова откуда-то принес. Значит, за дровами ходить не боишься, а меня боишься? А я думаю, ты просто ловушку устроил, а сам сидел, ждал. Да че с тобой говорить? Пошел я.

А он опять встать пытается да на Жульку косится.

– А дрова тут рядом есть, – говорит, – в убежище. У меня тут под развалинами подвал старинный, там отс-сидеться можно. Там и водки, и вина с-завались, колодец прямо там есть, а вот еды нет с-совсем. Я уже два дня не ел ничего.

Ну тут я все понял, спрашиваю:

– Пил?

А он головой трясет.

– Пил, – говорит, – как темно стало, так пить и начал. Со с-страху.

А у меня тут мысль в голове возникла. Отче Евлампий тогда же сказал, чтобы я, как Маришку спасу, обратно не возвращался. Значит, какой-то другой дом искать надо. Может, этот подвал и послужит нам убежищем?

Ну тут я остановился, а потом спрашиваю:

– Подвал покажешь?

А он кивает так усердно. Как будто не он меня старше на десять лет, а я – его.

Короче, он ружье свое подобрал, встал, наконец, на ноги, я Жульку попридержал, чтобы она на него сразу не кинулась. А потом он вперед пошел, а я сзади, и Жулька рядом затрусила. А подвал, в самом деле, рядом оказался, с другой стороны от стены, у которой костерок горел. А на входе гермозатвор стоит, двери толстые. Снаружи все оплавилось, а внутри целым осталось. Мы вошли, я сразу налобный фонарь достал да включил, а чудак этот факел самодельный зажег и стал показывать, что у него там и как. Подвал был в самом деле старинный, наверное, наверху усадьба была раньше, а позже тут какие-нибудь казармы устроили или еще что-нибудь такое. А детина и говорит:

– Я здесь разнорабочим был. Тут санаторий для офицеров БНБ устроили. А это бункер для них оборудовали, там внизу много ходов есть, но я туда не лазал еще. А раньше тут барская усадьба была.

Прошли мы через несколько коридоров и комнат, один раз направо свернули, а после все прямо, а потом он дверь открыл и факелом мне светит, показывает:

– А вот тут, – говорит, – вина – море! Вон видишь в бутылках?

Я гляжу: а там точно – ряды бутылок на стеллажах лежат. Ну он внутрь этого винного погреба зашел, факел потушил и лампу стационарную зажег. Там возле двери пространство свободное было, с одной стороны топчан обустроен, с другой стол со стульями. А на полу по всей комнате какие-то знаки мелом нарисованы. Я сразу понял, что он так спасался от кого-то, кто ему тут мерещился, знаки на полу мелом рисовал. А он сразу к бутылкам прошел, взял одну и говорит:

– Вина хочешь? Тут всякого навалом! Вот, например, с-смотри – чилийское Бордо урожая 2013 года! Ты даже не представляешь, с-сколько такая бутылка с-стоит! Или вот: коньяк! Настоящий французский коньяк Курвуас-зье. С-страны уже нет, вся Франция под водой, а мы можем выпить то, что еще нашим отцам дал урожай две тыс-сячи двадцать с-шестого года!

Ну я плечами пожал, на него смотрю, может, он споить меня хочет? Или подсыпать чего? А он, видать, понял, головой трясет:

– Да ты, – говорит, – не бойс-ся! Как тебя с-звать-то?

– Сандро, – говорю.

– Ты, С-сандро, думаешь, я тебя отравить хочу? С-смотри! – и так ловко он эту бутылку с вином открыл и из горла прямо выпил. Потом стакан со стола взял, налил и стакан этот в руки мне сует.

– А меня, – говорит, – Борис с-зовут, давай выпьем за с-знакомс-ство!

Ну я пить не стал, так, пригубил. Вино, наверное, и в самом деле неплохое, но я же в этом не разбираюсь. Ничего так, сладкое. Отошел я к столу, сел прямо на него, Жулька возле ног легла. А я и спрашиваю:

– А это что? – и в пол на рисунки его пальцем тычу. А там круг нарисован, пентаграмма внутри круга и еще куча всяких знаков и буквы какие-то.

А он и отвечает мне:

– А это я богу здесь молюсь. Как конец с-света нас-стал, так ко мне этот, с крыльями черными приходит, я в пентаграмму от него прячусь и молиться начинаю.

Ну мне в диковинку, что-то я не видел у отца Евлампия никаких пентаграмм. А вот у Сереги в книжках видел. Но только сдается мне, что это вещи даже не просто разные, а противоположные. И кто к нему приходит, мне тоже уже ясно стало. Может, человек просто не знает, о чем говорит? Я его так осторожно спрашиваю:

– И какому же богу ты молишься?

А он в ответ:

– Как какому? Одному и всем сразу. С-шиве, Будде, Зевс-су, Хрис-сту, Аллаху, Иегове. У него ведь имена только разные, а бог один.

Ну я промолчал в ответ, но что-то мне не по себе стало. Потому что и Шиву, и Будду, и Аллаха Ираида на своих уроках то и дело поминала, а вот Христа – ни разу. И я понял, да нет, даже не понял, а вот там, в церкви у отца Евлампия почувствовал, увидел, что Христос – это другое… Это не то, что там пришел, барабаны молитвенные повертел или денег заплатил, и дали тебе все. Тут наоборот – от тебя возьмут, но возьмут так, что тебе же, твоей душе лучше потом будет. Я даже не знал, как это ощущение объяснить, а потом сообразил, что ему объяснять это и не надо, он этого знать не хочет и слушать не будет, потому что тут же он увлекся рассказом о том, какой знак от чего или от кого охраняет. И тут у меня голова кругом пошла, то ли от вина, которое я то и дело все-таки прихлебывал, невежливо было стакан на стол поставить, то ли от его слов. Получалось, что он каждого из этих божеств призывал и от каждого же из них оборонялся особыми заклинаниями. Ну и каша у него в голове была!

Но я все-таки попытался ему втолковать, что эти боги – это не производные от одного и того же божества, что Бог один есть – он творец, а это все твари, но он только головой замотал.

– Нет, – говорит. – Они же еще раньше были! Вон у древних греков Зевс был, когда Иеговы еще и не было совсем. Значит, он с-старше, с-сильнее. А потом там до Зевса еще много кто был, а Иегову да Хрис-ста потом уже евреи и христиане придумали.

Я подумал и говорю:

– По-твоему, значит, тварь творца выдумала?

А он в ответ:

– Ну конечно же! Человек вс-се придумал!

А я его и спрашиваю:

– Раз мы их всех сами выдумали, значит, их нет? А кого ты тогда о помощи просишь и от кого защищаешься?

Тут он опять околесицу понес о том, что на свете существует, а чего на свете нет, и что мы своим воображением можем что-то такое создавать. Ну я плечами пожал, в принципе, мне-то чего? Пусть, что хочет, то и думает. Ну а чтобы его отвлечь, я его о другом спросить решил.

– А кто к тебе крылатый приходит? – спрашиваю.

А он бутылку уже допитую так тихо в сторону отставил. А сам оглядывается, словно боится, что нас услышат.

– А вот кто этот черный – я не знаю… Я уж ему и вина давал, и коньяку – не отстает. Каждый раз, как засну, приходит, так и приходится кровать в центр пентаграммы ставить и там спать, тогда не так донимает.

– Донимает? – спрашиваю я его, – а как донимает?

– Да как… То пугать начинает, то душить. А выглядит он так, что и не захочешь, испугаешься: крылья черные, и кости из черепа так выпирают и шевелятся там, под кожей. Страшно, – он сразу новую бутылку взял, открыл и снова к ней присосался, как клоп, и не оторвался, пока половину не выпил, а потом ко мне наклонился, вином от него разит, а он снова вокруг оглядывается, как будто мы не в комнате, а в чистом поле. – А еще он мне сказал, как его зовут.

– И как же? – спрашиваю я его, а сам не уверен, что хочу услышать.

– Хурмага… Странное имя для бога, правда? – он мне снова в глаза заглядывает, словно хочет, чтобы я его от этого Хурмаги спас.

А я что могу? Может, ему вообще все это в пьяном бреду примерещилось? Ну я плечами в ответ пожал, говорю:

– Никогда не слышал. А может, пить поменьше надо?

Он от меня назад отпрянул и усмехнулся так страшно, одними губами.

– Думаешь, белочка пришла? Да я бы рад был, если бы это просто глюки были…