Евгений Якубович - Санитарный инспектор Страница 3

Пока я собирался с мыслями и пытался сформулировать вежливый ответ, я увидел глаза шефа. Его взгляд был совершенно однозначным: «Молчать, поручик!» – «Молчать? Они же меня съедят!» – так же, без слов переспросил я его. «Молчи, я все беру на себя», – подтвердил взгляд Макара Ивановича.

Я заткнул свой чуть было не открывшийся рот и послушно доиграл роль двоечника у доски: опустил голову и стал внимательно разглядывать пятнышко на блестящем паркете пола. Даже ножкой так немного поводил, от смущения. Больше меня никто не ругал. Меня просто выставили за дверь. Ну, настоящая машина времени – точно такую же процедуру я прошел в пятом классе, когда меня впервые вызвали к директору – кажется, за разбитое стекло в окне учительской.

Выйдя из кабинета, я оказался в просторной, пустой приемной. Секретарша смотрела на меня с нескрываемым ужасом. В ее взгляде проскальзывало и сочувствие, но какое-то отстраненное.

– Все, завтра на рассвете приведут в исполнение, – пояснил я ситуацию. Затем взял с ее стола стакан и приставил краем к двери; сам же прижался ухом к его донышку. С той стороны до меня стали долетать обрывки переговоров.

– Не стоило так паренька мучить. Молодой, горячий, ну, взорвал чего-то, так ведь от чистого сердца.

– Ему ж едва тридцать, совсем мальчишка!

– А что я представителям прессы скажу?

– А для чего у вас пресс-секретарь, батенька? – Это, кажется, Макар Иванович не дает меня в обиду.

– Нельзя такое без наказания оставлять. Молодые должны понимать дисциплину.

– Накажем, непременно накажем. Зря я, что ли, с Луны добирался, обед пропустил?

– Ну, это дело поправимое. Сейчас быстренько закончим и пообедаем. Да и пропустим кстати, раз уж собрались вместе.

– Считаю достаточным просто попугать. Вон, какого страху паренек натерпелся сегодня, перед нами стоячи. – Ишь ты, психолог чертов, насквозь меня видишь. Все равно, спасибо тебе на добром слове.

Внезапно дверь завибрировала. Я едва успел оторвать ухо от стакана, как он буквально взорвался у меня в руках. Сработало защитное устройство против прослушивания. Я укоризненно посмотрел на секретаршу. Она сделала невинное лицо и ответила:

– А я думала, вы знаете.

Затем взяла аптечку и стала приводить в порядок мою исцарапанную осколками физиономию. Через десять минут меня позвали назад и опять поставили на лобное место возле кафедры-плахи. Они настолько достали меня, что я не удивился бы, появись сейчас из-за экрана здоровяк в маске и тяжелым мясницким топором в руках.

Наконец мне объявили приговор. Решение дисциплинарной комиссии было окончательным и обжалованию не подлежало. Мне вкатили «устный выговор со строгим предупреждением», после чего члены комиссии поднялись с мест и с чувством выполненного долга направились к двери. Стараясь остаться незаметным, я попытался слинять вместе с толпой. В последний миг, уже в дверях, меня остановил строгий голос Макара Ивановича:

– А вас, Карачаев, я попрошу остаться!

ГЛАВА 2

Руукс забежал домой. Он никогда не ходил, только бегал. И совершенно не понимал взрослых, которые передвигались медленно, степенно, опираясь на хвост. Свой хвост Руукс использовал для более серьезных и необходимых целей. Сейчас, например, он нес на нем школьную сумку. Правда, перед тем как зайти домой, он перевесил ее на руку – мать очень сердилась, когда видела, что он пользуется хвостом не для хождения.

Он зашел в дом и снял надоевшие за день туфли на толстой подошве. Их всегда приходилось надевать, когда он ходил в воскресную школу, без них он бы быстро натер чувствительные подошвы лап на сухом твердом полу человеческого здания. Мальчик спустился с порога в гостиную и с наслаждением прислушался, как журчит напольная вода, омывая разгоряченные на улице ступни. Он направился на кухню, стараясь идти так, чтобы щиколотки оставались в воде. Для этого приходилось волочить ноги по полу. Такой способ передвижения оказался слишком медленным и, чтобы удержать равновесие, пришлось опереться на хвост. Кончик хвоста тут же намок, охладился, и волна облегчения прокатилась вверх вдоль всего тела мальчика. Как хорошо дома, подумал он.

– Мама, я есть хочу!

– Иди и вымой руки сначала, – ответила, не оборачиваясь, мать, стоявшая у плиты на кухне.

– Ну, мам, я чистый, – начал канючить Руукс.

– Пока не умоешься, есть не дам. – Мать всегда умела поставить точку в дискуссии.

Тяжело вздохнув, Руукс поплелся в ванную. Передние лапки у него действительно были чистые, по крайней мере пока он не остановился перед домом, чтобы выкопать из глины кем-то оброненный стеклянный шарик. Закрыв за собой дверь ванной комнаты, мальчик пустил из крана сильную струю воды, чтобы было слышно снаружи. Затем он сунул лапки под воду, подержал секунду и быстро вынул их обратно. Закончив таким образом процесс умывания, он тщательно вытерся полотенцем. На чистой материи остались темные пятна.

Вернувшись, он сказал:

– Я ведь был у землян, мама. Там нас обрабатывают на целую неделю вперед.

– Вот именно потому, что ты был у своих проклятых землян, ты и должен умываться еще тщательней. Неизвестно еще, что они там с вами делают. Вот вчера на проповеди жрец сказал, что мы не должны больше пускать наших детей в воскресную школу. Он сказал, что там земляне забирают у вас души.

– Мама, это неправда, земляне хорошие. Нас укладывают в такие кроватки и показывают интересные сны.

– И что же они вам показывают, небось, гадости какие-нибудь?

– Да нет, мама, я не могу рассказать, я не помню, что в этих снах. Просто мне кажется, что после них я становлюсь немного умнее, что ли.

– Вот я и говорю, задурят они вам голову. Совсем перестали слушать взрослых, чуть что – сразу: «А вот земляне говорят…» Нет, надо мне послушаться нашего жреца и не пускать больше тебя к землянам.

– Мам, но ведь там и взаправду очень интересно! Мадам Татьяна такая добрая и рассказывает нам разные истории про Землю и про другие планеты. А мистер Питт учит нас играть в бейсбол. Это так классно. Правда, у нас пока плохо получается. Но ты ведь разрешишь мне ходить к ним еще, правда? Мистер Питт говорит, что если мы будем много тренироваться, то…

– Замолчи! – прикрикнула на него мать. – Я знать не желаю, что вам говорит этот разбойник. И чтоб не смел при мне даже произносить эти дикие имена! Будь моя воля, ты бы и близко не подошел к этой проклятой школе.

Руукс на всякий случай втянул поглубже гребешок на макушке. Рассердившись, мать могла больно оттрепать сына за чувствительный кожистый хохолок на голове. Правда, такое случается очень редко, в семействе Руугисов все хорошо воспитаны и умеют держать себя в руках. Но все же лучше не рисковать.

А взволнованная госпожа Руугис тем временем продолжала:

– Видела я твоих землян в Старом Городе. Опустившиеся подонки и бездельники. Палец о палец не ударят, живут на всем готовом. Скоро и говорить разучатся. Всё пыжатся: наши предки вас из грязи вытащили, цивилизацию вам подарили, теперь вы на нас работайте. Как будто одно поколение может отдыхать за другое.

Руукс, для которого самым высоким возрастным пределом было окончание школы, а все взрослые выглядели глубокими стариками, слабо разбирался в вопросах преемственности поколений. Он хотел возразить, что учителя в воскресной школе на самом деле очень умные и добрые. Но тут он вспомнил страшные истории, которые мальчишки во дворе рассказывали про людей из Старого Города.

– Мама, а почему люди в фактории и в Старом Городе такие разные? – спросил мальчик, уплетая коричневую, восхитительно пахнувшую кашу.

– Ничем они не разные. Просто эти твои учителя в фактории – вруны, как и все земляне. Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты больше не ходил к ним! – окончательно разошлась мать. – Да что это такое, в конце концов, они же должны понимать, что у ребенка один-единственный выходной день. Ему надо отдохнуть, полазить по лужам с друзьями, уроки приготовить. Да лучше бы матери помог по дому, чем слушать рассказы о каких-то планетах и играть в дурацкие земные игры. Нет, правду говорит наш жрец, пора с этим кончать.

Руукс молча продолжал есть. Он уже был не рад, что заговорил на эту тему. В последнее время вопрос о людях из Старого Города занимал его все сильнее и сильнее. Противоречие между тем, что он видел в воскресной школе, и тем, что рассказывали о Старом Городе, не давало ему покоя. Однако он понял, что время для вопроса выбрал неудачное. Ладно, подумал он, наверное, мама чем-то расстроена сегодня. Спрошу у нее вечером, когда она придет попрощаться со мной перед сном. Или лучше завтра.

Он быстро и без слов доел кашу, запил все молоком и уже не обуваясь отправился во двор. Несколько домов стояли рядом, образуя нечто вроде прямоугольника, состоящего только из трех сторон. Четвертая отсутствовала – с этой стороны двор выходил прямо на улицу, отделенный от нее только невысокой изгородью. Почти все свободное пространство внутри огороженного стенами и изгородью пространства занимала неглубокая детская лужа.