Анна Чащина - Бог со звезды Страница 3

Все просто. Выглядели виды похожими, но особенности физиологии… Это пролегало пропастью: мы шантийцы, они люди… Хотя пропасть эта существовала лишь в умах и не служила препятствием для межвидового скрещивания. За одним «но». У них два пола. А у нас три, и в одном теле. Шантийцы — андрогины. Да еще и с таким жизненным циклом, что закачаешься. Около двух месяцев мужчина, почти три средний пол, а еще два — женщина. Чем не чудовища?

Людей набивалось все больше. Стало ясно, мест не хватает, и многим придется стоять. А это часов пять, не меньше. Рядом со мной оставалось больше трети свободной лавки, занимать ее никто не хотел, зато неподалеку уже разгорался скандал. Сухой старческий голос громко сетовал на отсутствие мест. Старик прорвался ближе, растолкав других пассажиров, и увидел меня. Глаза его загорелись фанатичным блеском. Вот уж повезло, так повезло. Откуда у старушек и старичков столько энергии для ругани?

— И почему «это» сидит, когда порядочные люди стоят? — взвизгнул он, гневно сверкая глазами.

Провокация провалится. Я не в том положении или состоянии, чтобы бодаться. Но прогнать себя не дам. За билет заплачено кровными, впереди длинная и непредсказуемая дорога.

— «Это» занимает место согласно купленному билету. Хотите сесть рядом, ради богов. А если на уме нечто другое — например, согнать меня — перетопчетесь.

Старик зло сплюнул под ноги.

— Погань какая! Нет, слышите, уважаемые? Саранча рот открыла, по-человечьи говорить пытается! Да с каких пор «таким» билеты продают?

Я с кривой усмешкой наблюдала за цирком. Обидно. А дальше-то что? Зарезать паскуду у всех на глазах? Заорать в ответ?

Меж тем, пассажиры вокруг молчали, не вмешивались в скандал. Чего это?..

Вдруг я вспомнила: на шее болтается клановый амулет. Я так и не сумела с ним расстаться. Глупая ошибка, сентиментальность, которая грозила большими неприятностями в будущем, но обернулась неожиданной удачей сейчас. Подарок бога со звезды, символ клана волшбы. А с ними могут связываться лишь ненормальные. Ай да я!

Однако нужно бы его убрать, да поскорее. В поезде я, конечно, засветилась.

Наконец, и до старика дошла щекотливость ситуации. Он оборвал обвинительную речь на полуслове и бочком-бочком отступил.

Я сунула амулет под плащ, отвернулась к окну.

Клановый амулет абы кто носить не может. Представляю чувства, обуревающие моих попутчиков. Такое и на таком! А с другой стороны, теплилась в душе нечаянная благодарность. Не будут трогать лишние несколько часов — и на том спасибо. А там… Соскочу с подножки вагона и растворюсь.

Убийце легко затеряться в толпе.

Эх, Стоуш, примешь ли обратно? Вспомнишь ли нашу ссору и те глупые слова? Мне так нужна помощь, отец…

Поспать не удалось. Все преследовало глупое ощущение, будто я муха под стеклом. Наконец, просто притворилась дремлющей, и сквозь прикрытые веки наблюдала. Атмосфера в вагоне незримо давила, косые взгляды раздражали. Были бы варианты, ни за что не поехала бы поездом. Но дом слишком далеко, и на перекладных быстро не доберешься. К тому же, при всех сопутствующих, лучше затеряться в толпе, чем рисковать собой и возможным ребенком в небольшой компании попутчиков. Хотя сильно сомневаюсь, что шантиец вообще может где-либо затеряться. Была бы частью клана, презрение делилось на всех, но я сирота. Последний клан саранчи, который принимал меня как гостя, располагался в пригороде Тшабэ, городе света. Там, откуда я делала ноги.

В общем, пока нахожусь в относительной безопасности, подумаю-ка над тем, на что вечно не хватает времени. Почему, например, шантийцам не позволено собираться количеством более ста человек? Почему любой клан, разросшийся до такого количества, должен разделиться пополам и разойтись на расстояние нескольких километров менее чем за сутки? Единственный плюс столь жестких мер — теперь в каждом городе живут мои соплеменники, готовые подставить плечо, прикрыть грудью… э, точнее, принять на определенных условиях.

В юности я могла бы войти в любой клан. Теоретически. Но не теперь. Шантийцы не дают постоянного убежища наемникам, а также членам гильдий или мастерам кланов, принадлежащих к ступеням. Подобное лицемерие противно их натуре. Хотя посмотрим правде в глаза: нечасто представителям моего вида приходится столкнуться с подобной проблемой. В нашем мире регулярно проливается кровь «саранчи», их положение в обществе где-то между нищим сбродом и безропотной прислугой, да и законы к ним суровы. Проступок, что обойдется кельду в солидный штраф, для шантийца обернется заключением в тюрьму. У них остался только кодекс, которому слепо повинуются все шантийцы. Единственная святыня, свод правил, который написали они сами, а не предписали им…

Я поймала себя на том, что думаю «они», а не «мы». Весело.

Можно спрятать амулет, притвориться, что незнаком нож, но как спрятать натуру? Получалось, я сама пришла к неутешительным выводам, о которых столько раз говорил Стоуш. Одиночкам не стоит рваться в стаю.

Отказаться от помощи, обычного человеческого тепла? Это выше моих сил. Как еще отогреться? Иногда закрыть глаза и притвориться — разве такой уж большой грех? Просто получить короткую передышку на пару вздохов. Пока еще кто-нибудь не посмотрит с ненавистью.

Если Стоуш пошлет далеким адресом и не захочет разговаривать со мной, придется уходить в горы. Двину через перевал, и примерно через неделю окажусь около моря. Там сяду на корабль, и сам рогатый дьявол меня ищи, не найдешь. Главное, не промахнуться, не стать слишком самонадеянной. У бога со звезды могут оказаться союзники и длинные руки. Сомневаюсь, что он вот так возьмет и легко простит меня за попытку убить его. Пусть сама попытка осталась лишь намерением. Ведь по кодексу… да что о том думать. Кодекс наемников уже не про меня.

Вагон качнулся, дернулся и замер. Я поглядела в окно. Полузабытая станция… Да уж, с хорошей памятью о забытье можно только мечтать! Черт!

Я резво подскочила с места и, расталкивая локтями пассажиров, рванула к выходу.

Паровоз пофыркивал, словно ретивый конь, из трубы рвались клубы пара. Внезапно раздался пронзительный гудок, и состав медленно тронулся.

Я спрыгнула с подножки, по инерции сделала несколько шагов, остановилась.

Весна набирала силу. Какое-то упоительное очарование было в этом возрождении природы. Интересно, жив ли старый Кебук? Я глубоко вздохнула. В ноздри ударил чуть сладковатый запах цветущих некриций — растений, выглядящих, как торчащие из земли длинные палки с пучком пушистых фиолетовых отростков сверху, — смешанный с горьким дымом, холодом весеннего ветра и надеждой на удачу.

Вот теперь можно неспешно осмотреться.

Мне, как обычно, не повезло. На станции вышли три калеки и знакомый по скандалу старик. Он демонстративно плюнул в мою сторону и отвернулся. Я сдержалась и не плюнула в ответ, но аж дрожь пробрала от ярости. Нет, нельзя. Надо уходить, и поскорее. Не хватало еще, чтобы в лицо запомнили.

Тропка поросла молодой травкой. Лохматые былинки, похожие на пушистых гусениц, пугливо извивались, торопились отпрянуть из-под ноги и темнели, если ускользнуть не удавалось. Я вспомнила, как летом мохнатыми телами гусениц — огромными, почти с руку ребенка, — были обвешаны все деревья в округе.

Через какое-то время примятые пучки травы оживали, наливались цветом и снова испуганно метались пушистыми змейками. Казалось, под ногами непрерывно движется куда-то сама земля. К осени растительность на склонах станет темно-красной, жесткой и почти неподвижной. А сейчас призывно-яркая, сочная она манила к себе обещанием отдыха. Мир оживал после зимы. Так и хотелось сойти с дороги да завалиться где-нибудь на полянке. В небо поглядеть. На пробегающие пеной облака, на бирюзовую глазурь неба.

Я торопливо поднималась вверх по склону. Еще немного — и откроется вид с горы. Красотища, дух захватывает. Безбрежное разноцветное море, мшистые великаны, уснувшие навечно — Холмогоры. Дом.

Немного запыхавшись, я привалилась к дереву. Его влажная чуть подрагивающая поверхность, состоящая из мелких ячеек, наполненных синими слепыми глазками, приветливо запульсировала, подалась вперед. Я посмотрела наверх, туда, где сплетались в жгуты тысячи ветвей-хлыстов с пучками сине-зеленых крошечных листочков. Глазастое дерево. Шаас. Название осталось еще от ящеров. Я погладила ствол ладонью, ощущая покалывание в пальцах.

Ну вот. Теперь к старой дороге, по которой когда-то ходили караваны, а там и до села рукой подать. Только его я обойду краем. Селяне и в пору моего босоногого детства терпимостью к сироткам не отличались.

Неожиданно навалилась дурнота, виски сжало, словно обручем, а сердце затрепыхалось с перебоями. Я упала на колени, хватая ртом воздух. Сорвать амулет сил не хватало, пришлось, перебарывая удушье, медленно стянуть через голову. Едва я отшвырнула его в сторону, сразу отпустило. Вот тебе и память. С досадой кинула последний взгляд на черную глянцевую поверхность, поднялась с колен и зашагала без оглядки.