Тимоти Зан - Зеленые и Серые Страница 3

— Ясно, что до морозов, — ответила Кэролайн.

— Ладно, — сказал Роджер.

Хотя о прошлогодних проблемах с деревьями у него остались весьма смутные воспоминания. Два апельсиновых деревца, как и остальные домашние джунгли, были на попечении Кэролайн.

— Ты снова хочешь поставить их в спальне?

— Хотела бы, — сказала Кэролайн. — Понимаю, тебе не нравится, что они мешают выходу на балкон, но иначе они будут мешать выходу из гостиной, а мы все же ходим там чаще, чем на…

— Тсс, — перебил Роджер, оглядываясь по сторонам. — Ты слышала?

— Что слышала? — спросила Кэролайн.

— Похоже на кашель, — нахмурился Роджер. Помимо еще двух парочек, идущих впереди на расстоянии квартала, вокруг не было ни души. — Такой мокрый кашель, когда жидкость в легких.

— Ненавижу этот звук, — поежилась Кэролайн.

— Да, но откуда он? — настаивал Роджер, продолжая оглядываться.

Ни один магазин рядом не работал, переулки отсутствовали, а ближайшие дверные проемы были слишком хорошо освещены фонарями, чтобы там мог кто-нибудь спрятаться. Все окна над ними также были закрыты.

— Я никого не вижу, — сказала Кэролайн. — Наверное, тебе почудилось.

«Ничего мне не почудилось», — недовольно подумал Роджер. Но с тем, что вокруг не было ни души, спорить не приходилось.

— Возможно. — Он взял ее за руку и снова двинулся вперед, но по затылку у него пробежал холодок, и явно не от ветра. — Ладно, пойдем.

Вот они миновали развороченную мостовую и мигающие желтые огни у Сто третьей улицы, приближаясь к Сто второй. Впереди слева показался театр, в который они иногда ходили с Кэролайн; маркиза над входом поднята, окна темны. Или теперь по средам он закрывается раньше?

— Роджер, что такое с фонарями? — тихо спросила Кэролайн.

Он нахмурился. Разглядывая театр, он даже не заметил, что освещение вокруг как-то странно померкло. Уличные фонари стали похожи на ночники, они едва излучали свет, да и то будто через силу. Фары проходящих машин светили необычно ярко, в дверных проемах залегли глубокие тени. Впереди, насколько был виден Бродвей, все фонари горели так же тускло.

Он оглянулся через плечо. Позади фонари тоже притухли, но только на один квартал. Дальше, за Сто третьей улицей, они сияли как обычно.

Наверное, это как-то связано с дорожными работами, точно. Где-то на разрытой улице повредили кабель. Но почему он никого не заметил, пока они шли? Почему фонари не погасли совсем, а только как-то странно притухли?

И почему именно сейчас, когда они здесь идут с Кэролайн?

Кэролайн умолкла, сильнее сжав его руку. Стиснув зубы, Роджер продолжал идти вперед, стараясь держаться подальше от темных дверных проемов. Осталось всего шесть кварталов, твердо напомнил он себе. Не страшнее, чем ночная прогулка через лес, к тому же с тем преимуществом, что не споткнешься о сук.

— Так что ты думаешь о пьесе? — спросил он. Кэролайн понадобилась минута, чтобы обдумать ответ.

— Мне очень понравилось. — Мысли ее, очевидно, были далеко от уютного искусственного мира университетского экспериментального театра. — А тебе?

— Играли весьма прилично, — сказал он. — Хотя с акцентом любовника-латинца, по-моему, перебрали.

— Ты имеешь в виду Сезара? — нахмурилась Кэролайн. — Он француз.

— Я знаю, — сказал Роджер. — Я имел в виду любовника-латинца в общем смысле.

— Я и не знала, что есть такое выражение, — сказала Кэролайн. — Это в смысле римский?

— Нет, это более общее театральное выражение, — сказал он.

Они уже прошли полквартала, углубившись в темноту. Осталось пять с половиной кварталов.

— Такой сладкоречивый романтический парень, на каких западают женщины. Обычно или он соблазняет их, или они сами идут к погибели, не отдавая себе в этом отчета.

— А! — сказала Кэролайн. — Хотя в данном случае вряд ли можно говорить о неведении. Луанна отлично понимала, что происходит.

— Почему тогда она позволяла Сезару так собою манипулировать? — возразил Роджер, хотя и понимал, что рассуждения о логике сюжета не приведут ни к чему хорошему. — Притом что старый добрый верный Олбейт все время ждал, что она образумится?

— Не знаю, — проворчала Кэролайн. — Я все-таки не думаю, что это вина Сезара.

— Возможно, — сказал Роджер, заставляя себя оставить тему. — Мне понравились декорации, — добавил он в надежде, что технический аспект постановки будет менее рискованной темой для обсуждения. — И музыка весьма приличная. Шопен, как я понимаю.

Они дошли до Сто первой улицы, и он обдумывал, что еще хорошего можно сказать о пьесе, когда тусклое освещение погасло совсем.

Ахнув, Кэролайн вздрогнула и остановилась.

— Спокойно, — сказал Роджер, чувствуя, как свело живот.

Фонари погасли, но в тоже время несколько окон над ними по-прежнему светились, излучая яркий свет, что, на взгляд Роджера, было в этой ситуации самым странным. Он еще никогда не видел, чтобы при отключении электроэнергии на площади шести кварталов что-то оставалось работать. Да что за чертовщина?

— Ладно, пошли дальше, — пробормотал он.

— Нет, — раздался слева низкий голос.

Вздрогнув, Роджер резко повернулся и увидел, как от стены медленно отделилась какая-то фигура.

— Что вам нужно? — требовательно спросил Роджер, проклиная дрожь в голосе.

— У вас есть деревья? — спросил мужчина.

Роджер моргнул; сама неожиданность вопроса лишила его возможности соображать.

— Деревья? — тупо переспросил он.

— Деревья! — прорычал мужчина. — Вы говорили…

Он запнулся, сильно закашлявшись.

Тот самый кашель, что он слышал у перекрестка, с содроганием осознал Роджер. Только этого человека там не было. Там никого не было. Он почувствовал, что Кэролайн отпустила его руку.

— Да, — сказала она, повышая голос, чтобы перекрыть кашель. — У нас есть два карликовых апельсиновых дерева.

Человек, наконец, справился с кашлем.

— Большие? — проскрипел он.

Только теперь, с опозданием, до Роджера дошло, что они могли ускользнуть, пока тот временно вышел из строя. Ничего, может, представится еще один шанс. Взяв себя в руки, он приготовился схватить Кэролайн за руку и бежать, как только мужчину одолеет очередной приступ.

— Футов шесть высотой и четыре в ширину, — сказала Кэролайн. — Они растут в кадках у нас на балконе.

Человек сделал еще шаг вперед. Света от окон было слишком мало, чтобы различить черты его лица, но вполне хватало, чтобы увидеть, что незнакомец невысокий и широкоплечий, с плотным телосложением боксера. И вполне достаточно, чтобы осветить блестящий пистолет, — который он сжимал в левой руке.

— Маловаты, — пробормотал мужчина. — Но подойдут.

Он указал в сторону Сто первой улицы позади себя. Там фонари тоже не горели.

— Пошли.

Роджер чувствовал, как дрожит Кэролайн, когда он молча вел ее впереди грабителя по тротуару, отчаянно стараясь придумать какой-то план. Человек, очевидно, слабый и больной. Если прыгнуть на него и вырвать пистолет…

Нет. Если он прыгнет, его просто застрелят. Грабитель на голову ниже, но, судя по ширине плеч, на добрых двадцать фунтов тяжелее Роджера. И вероятно, намного превосходит силой.

— Здесь, — внезапно произнес сзади грабитель. — Сюда.

Роджер с усилием сглотнул, вглядываясь сквозь прутья железной ограды, стоявшей слева поперек переулка между двумя домами. За распахнутой калиткой темный бетон спускался под наклоном, переходя затем в горизонтальную поверхность, за которой виднелись бетонные же ступени, ведущие на более высокую площадку, примыкающую к гладкой невыразительной стене. Справа, между входом и ступенями, была стена пониже, за ней маленький дворик, а прямо над ней пожарная лестница, установленная на одном из домов. Слева за оградой лежала груда мешков с мусором.

— Сюда, — повторил грабитель.

— Делай, что он говорит, Роджер, — шепнула Кэролайн.

Сердце гулко бухало в ушах. Роджер вошел в калитку и начал спускаться по бетонному склону, держа Кэролайн за руку. Они успели сделать по переулку шага три, когда позади внезапно снова вспыхнули фонари.

— Стойте, — приказал грабитель. — Там.

Роджер нахмурился. Мужчина, который теперь, на фоне ярко освещенного переулка, выглядел как черный силуэт, указывал на продолговатую связку тряпья, лежавшую у дальнего конца шеренги мусорных мешков.

— Там — что?

— Господи! — ахнула Кэролайн, отпустив руку Роджера, подошла к тряпью и опустилась на колени.

И тут Роджер понял. Связка была не тряпьем, а девочкой лет четырнадцати-пятнадцати, одетой в какой-то странный лоскутный наряд из серо-зеленого материала. Она свернулась калачиком, защищаясь от холодного ночного воздуха, глаза ее были закрыты.