Алексей Изверин - Русская зима Страница 3

Долгая очередь воем захлебнулась в узких двориках, пули пели свои смертоносные песни где-то неподалеку.

Да что же это такое? Снова война? Как тогда, века назад… Бабушка такое рассказывала, что страшно становилось, мне не хотелось бы…

Я не успел додумать мысль, как события понеслись снежной лавиной.

Сверху мелькнуло нечто темное и прилизанное. Негромкий посвист качнул автобус, сбил снег с крыш и тротуаров. Взметнулся снежный саван, разметался по улице и стенам домов, мазнул по стеклам салона снаружи и медленно стал падать вниз, подхваченный внезапным легким ветерком. Короткие крылья, изящный темный корпус с символом полиции Федерации Земли.

Малый атмосферный флаер типа «Оса» спланировал на дорогу сверху, и завис над всем бедламом. Под брюхом флаера нависали над дорогой серые наплывы, комплексы полицейской аппаратуры и сканеры. Оружейная система открыта,

— Всем оставаться на местах! — Грохнули его громкоговорители. — Не допускайте паники! Всем оставаться на…

Флаер висел не очень далеко, и мне было видно, как грозно ворочался в гнезде лучемет. Черный лафет с ребристыми выступами охладителей блестел, дуло подергивалось на направляющих. Можно даже сказать, что направляющие производства лабораторий нашего института, или СОТ, Савеловского технического объединения, их вербовщики приходили на прошлой неделе, предлагали контракт… Лазер работал на малой мощности, как целеуказатель, и по стенам домов ползла яркая алая точка.

Я засмотрелся на «Осу».

Маленький флаер назвали удивительно точно. Сейчас он как никогда походил на осу, нехотя выбравшуюся из гнезда — поглядеть, что случилось, что же такое происходит там снаружи, не лазают ли вокруг соседские мальчишки с палкой, сшибая такие уютные бумажные кулечки. И в кого бы вонзить не смертельное, но все же такое болезненное жало?

И тут я ощутил, как под нами начинает проваливаться пол.

За окном местность подпрыгнула. Пол зло ударил меня по подошвам и швырнул прямо на стекло.

Я не успел даже удивиться — стекло выдержало, спружинило, ребра взорвались сумасшедшей болью. Истошно закричали тетки с сидений. Меня обдало запахом давно не мытого тела и еще чем-то противным, оглушающим.

Заложило уши.

На миг в глазах настала чернота, а когда я снова обрел зрение, за окном бушевало пламя. Волна пламени шла откуда-то из-под земли, дорожное покрытие радостно вспучивалось и рвалось, машины расшвыривало в сторону, снег испарялся, а среди этого вставал яркий белый свет…

Я машинально прижал к себе Вику, спрятал ее лицо у себя на груди, прикрыл затылок ладонью, уже понимая всю беспомощность этих действий. Она слабо дернулась, попыталась вырваться, но мои руки стали как каменные. А ребра уже не болели почему-то.

Последнее мое воспоминание — резко дрожащий пол под ногами, истошные вопли и несущуюся на нас стену соседнего здания, по которому медленно расползались снизу коричневые провалы трещин.

А потом все скрыла мягкая теплая тьма, где уже не было ничего.

Веселая ситуация сложилась в мире в начале двадцать второго века. Еще похлеще, чем к началу двадцать первого!

Но тогда, в далеком сейчас двадцать первом веке все только начиналось, а сейчас уже заканчивалось. Или снова начиналось, да так, что после окончания новой заварухи придется забыть о земном человечестве и уступить место другой расе, более умной?

Все быть может.

Ядерные удары вспыхнули на теле планеты ледяными розами, расползлись чудовищными нарывами очаги распространения смертельной заразы, удушающими облаками повисли в небе боевые отравляющие газы. Горели города и поля, здания и скалы, море и небо. А потом все это кончилось — уже не было сил больше убивать свою планету.

Новое великое оледенение, вызванное войной, стремительно наступало на Землю, и уже в сентябре шел первый снег, и не всегда таял в мае. Мелели моря, приливы и отливы принимали поистине катастрофические масштабы. Вода тоже стала ядовитой, отрава проникла глубоко в почву, и пропитала водоносные слои.

Хорошо хоть, не было больше землетрясений. Тектонические подвижки земной коры, стершие в порошок Токио и старый Владивосток, прекратились лет через пять после последнего ядерного удара, вулканы по всему миру так и не пробудились, несмотря на панические прогнозы американских ученых. Так, бахнуло где-то пару раз, да и то вяло.

Хватало холода и радиации. Большие области Земли оказались заражены, и не было никакой возможности их очистить.

Новообразованная Федерация Земли встречала эти времена не в таком и плохом состоянии. В руинах лежали ее старые заводы, но уже успели отстроиться новые, по любезно и настойчиво предоставленным технологиям, реформы власти позволили наконец-то выбирать нормальных людей на соответствующие их возможностям места.

Это получше, чем в Англии, где совершенно неожиданно пришли к власти коммунисты, и лучше, чем во Франции, которая передушила саму себя бактериологическим оружием. И уж много лучше, чем в Китае, который перестал существовать как единое государство, а распался на множество маленьких стран, разорвал сам себя гражданской войной и бандитизмом, голодом и национализмом. Не было больше Великого Китая, Поднебесной Империи, Китайской Народной Республики, а остались только два новых государства, бывших провинции — Юньнань и Фуцзян. И громадные радиоактивные пустыни, которых избегали даже мутанты.

Наверное, почти так же, как и в США — они-то выжили… Но с ТОЙ СТРОНЫ не было никаких известий, Объединенная Америка сделала вид, что их нету, что исключили их с земного шарика войны и катастрофы. Мы к вам не просимся, и вы к нам в гости не ходите. Никто не интересовался, что происходит там, всем хватало и других забот.

Большая часть Земли лежала в руинах. Население сократилось, сократилась и территория, пригодная для сельского хозяйства и для комфортной жизни.

Но для Федерации Наций не все было так плохо, как уже говорилось. Пройдет лет двадцать-тридцать, и страна выберется из разрухи. Снова начнет развиваться наука и техника, будут вычищена вся зараза, небо перестанет светиться по ночам обломками спутников и баллистических ракет, восстановится до приемлемого уровня население.

Главное, дать еще лет двадцать спокойных, ничем не омраченных, чтобы больше забот не прибавилось. Да кто ж их даст-то?

Боль стала его спутницей. Он почти не разговаривал — ибо открывать губы было тоже больно, и не шевелился. Он просто лежал…