Владимир Воронов - Героями не рождаются Страница 3

– По…мый, приз… се…ным? – уши ловят обрывки фраз, но мозг просто не воспринимает их смысл. Опять пинок, рычащий шепот: «Да».

– Да… – Мой хрип весьма затруднительно услышать в трех шагах.

Меня куда-то несут. Боль. Темнота…

– Очнулся? – Медблок СИЗО. Тот же следователь. Выражения лица мне не разобрать. Судя по голосу – доволен, сука. Ведь расследованное им дело успешно завершено. Причем обвиняемый «чистосердечно» признал свою вину уже на первом заседании.

– Распишитесь, что вам вручено решение суда. – Тупо смотрю на протянутый мне лист бумаги. Потом начинаю понимать ситуацию и смотрю вниз, пытаясь найти приговор и назначенный мне срок. Глаза подводят, буквы расплываются, и я ничего не могу разобрать, кроме внушительного оттиска гербовой печати.

– Вы здесь уже пять дней. Согласно постановлению городского суда Наро-Фоминска, за совершенные вами преступления суд приговорил вас, в общей сложности, к двадцати двум годам лишения свободы, – уловив заминку, приходит мне на помощь следователь. – Учтите, что с учетом «чистосердечного» признания и помощи следствию вас приговорили к минимальной мере наказания по каждому эпизоду ваших преступных деяний – это на год больше, чем исполнится мне через месяц…

– Вот здесь расписываемся. Если хотите – можете подать кассационную жалобу. Но лично я – не советую. Так что готовимся к отправке.

Что подавать жалобу не стоит, мне было очень даже понятно. Мой нервный срыв кем-то на вершинах власти был воспринят как одностороннее нарушение с моей стороны совершенно добровольно признанного мною же несколько ранее «джентльменского соглашения». Нарушение, не подкрепленное ничем, чтобы иметь реальное значение. Поэтому мне было вынесено «предупреждение с занесением в грудную клетку». Противоположная сторона заказывала (и оплачивала) именно мое предупреждение, а не ликвидацию, поэтому я и остался жив. По крайней мере, на сегодняшний день. А может – я просто оказался слишком живучим.

Но если я продолжу возмущаться и чего-то требовать, «джентльмены» с той стороны могут счесть меня опасным для своего существования. В этом случае в отношении меня будет продолжено применение дополнительных мер, и я банально не доживу до пересмотра дела, покончив жизнь самоубийством. Что и засвидетельствует тюремный врач, которому совсем не нужно, чтобы осужденный помер у него на руках, испортив всю статистику по больным и выздоравливающим.

Но все равно, не раскисать. Что бы ни происходило – держаться. Держаться, мать вашу.

– Пять дней назад, говоришь?

– Да, а что?

– Значит, пять дней уже отсидел. – Следователь оценивает немудреную шутку в духе Гашека и заразительно смеется.

– Бывай, остряк!

Уже через неделю медицинских процедур, больше похожих на средневековые пытки, врач признал меня способным выдержать этапирование к месту отбытия наказания. Где лечение будет продолжено. А на следующий день за мной пришли.

– На выход! Лицом к стене! Голову вниз! Вперед! – вот и все. Сейчас меня на пересылку в Москву. Оттуда – в исправительную колонию строгого режима. Которая и станет моей могилой. Уже этой осенью. С моими легкими осенней сырости пережить нельзя.

– Стоять! Лицом к стене! – Лязгает дверь.

– Вперед! Голову вниз! – Вот и двор. Стены, решетка над головой. За решеткой грозовое небо. А мне в «воронок». Обычная «буханка». Водитель, двое конвойных, старший группы. А это еще кто? И чего здесь мой следователь забыл? Он что, на нормальную машину не заработал? Или не настучался по моей тушке, как по боксерской груше?

– Сидеть! Руки! – В закутке для перевозки арестантов, где и повернуться негде, меня приковывают к металлической скобе и закрывают на замок.

Лязгают двери СИЗО. Осмотр в тамбуре. Вот открылись внешние ворота. Поехали.

Ну что за невезение. Сколько держали под следствием, солнца не видел. Прогулки, мол, «не положены». Так и сейчас, опять солнца нет. Гроза намечается. Нет в жизни счастья. Едем по улицам города. Стекол в моем закутке нет, сквозь решетку в лобовое стекло видно не много, но центр я знаю и сейчас понимаю, как и куда мы едем. Вот пошли вдоль «железки». Сейчас мост. За ним новостройки, подстанция и с ветерком до Москвы. То есть с дождичком.

О, как хлынуло! Ливень прямо стеной ударил. Молнии сверкают так, что в глазах рябит. Куда ты гонишь, придурок? Скорость сбавь. Не-ет! Мы кувыркаемся по откосу вниз. Я цел только потому, что со всех сторон в тело впиваются железные решетки. Что-то гудит. Подстанция? ЛЭП? Вспышка! МОЛНИЯ! СВЕТ! УДАР!..

Темнота. Жарко. Душно. Металл раскален так, что плюнь – зашипит. Но плюнуть нечем. Пить! Здесь же дождь шел. Вода была… Куда все делось? Лужу мне…

2

Если вам кажется, что ситуация улучшилась, значит – вы чего-то не заметили.

Когда пришел в себя, услышал мерное попискивание какого-то прибора. Рассеянный свет ламп. Запах больницы ни с чем не спутаешь. Да что за…! До каких пор я буду в себя приходить в медблоке СИЗО? На голове повязка. В руке капельница. В смесителе мерно капают капли через фильтр. Не понял! Что за…? Как я могу видеть капли? Как я вообще могу видеть что-то кроме размытых силуэтов? И ребра не болят. И кашель легкие наизнанку не выворачивает. И даже нога нормально сгибается.

В этот момент послышались шаги. Свет стал ярче, и в открывшемся проеме двери появился… негр?! Классический негр: чернокожий, с каракулем на голове. Губы выворочены, нос расплющен. Одет в светло-зеленый халат, такие же брюки и тапочки. Среднего возраста. На лице – прозрачная маска. Сквозь расстегнутый ворот халата на шее виден обруч какого-то украшения. Из кармана выглядывает стетоскоп. Вошедший подошел к кровати, улыбнулся, налил из стоящего термоса стакан жидкости и протянул мне.

– Вам надо больше пить, чтобы выводить лекарства из организма.

– Спасибо, доктор. – На вкус – минералка. Хотя особой жажды и не чувствую, но отказываться не стану.

– Вы помните свое имя?

– Максим.

– А полностью?

– Громов Максим Викторович. – В руках медика появился блокнот, в который он что-то записал, после чего спрятал в карман, оставив только авторучку.

– Как мы себя чувствуем? – Перевернул авторучку, что-то нажал, форма изменилась, появился тонкий луч света. – Голова не кружится? Не тошнит? Шума в ушах нет? Хорошо. Следите глазами за фонариком.

Поводил вправо-влево. Кивнул своим мыслям.

– Смотрите вдаль. – Посветил лучиком света в глаза. – Очень хорошо. Luxus decre… – Что он говорит, я не понял. Но выражение лица было успокаивающее. Стоп! А до этого я на каком языке с ним говорил? Явно ведь не на русском! И где я вообще?

Прибор запищал чаще.

– Не надо нервничать. Сейчас мы вас обследуем, а после этого ответим на ваши вопросы, – улыбнулся мне врач.

– Дышите! – К моей груди приложили стетоскоп. – Не дышите!

– Не дышите, не дышите, не дышите, выносите, следующий! – закончил я старый анекдот. Доктор рассмеялся.

– Шутите, значит поправляетесь. Сейчас мы пройдем осмотр.

– Мига! Коляску для транспортировки! – В двери появилась еще одна чернокожая фигура в зеленом халате и маске, с инвалидной коляской.

– Лежите, лежите. Вам не следует сейчас давать физические нагрузки. Мы не знаем, насколько успешно прошла регенерация. И не можем подвергать вас недопустимому риску. – Врет. За последние месяцы я отлично научился чувствовать ложь.

– Доктор, я…

– Больной, вам не надо нервничать. Сейчас мы отвезем вас на энергетическое сканирование ауры организма (что за…?). А после этого вы увидитесь с многоуважаемым Бонго, который и ответит на все ваши вопросы.

С меня сняли повязку, оказавшуюся чем-то вроде передатчика данных на прибор жизнеобеспечения, отключили капельницу. Пересадив в инвалидную коляску, аккуратно пристегнули поясным ремнем. После чего провезли по коридору до двери, откуда пахло озоном. Внутри стояли какие-то приборы, вокруг которых бродил третий негр (в голубом костюме), что-то сверяя с… больше всего этот предмет походил на наладонник. С объемным изображением и без всяких следов экрана. Один из приборов я опознал как рентгеновский аппарат. Еще один напоминал томограф. Остальные были мне незнакомы.

«Легким движением руки» инвалидное кресло превратилось в кровать и было отправлено в томограф. Мне закрепили ремнями руки и ноги в нужном положении и попросили не шевелиться. Щелчок клавиши, тембр гудения сменился. Меня медленно потащило сквозь прибор. Сначала «туда», потом – «обратно». После чего креслу придали исходную форму. Руки мне освободили. Ноги оставили пристегнутыми. Внутренний голос мне подсказал, что удельная прочность этого пластикового ремня на разрыв – не одна тонна. Тем временем меня развернули так, чтобы можно было видеть внушительный экран, на котором красовался скелет.

– Размерность! – Экран из плоского стал объемным. Его развернули «лицевой» частью в мою сторону.