Владимир Контровский - Саракш: Кольцо ненависти Страница 30

И мать, первое время радостно хлопотавшая вокруг сына, вернувшегося целым и невредимым из далекою далека, вскоре почувствовала его настрой. «Опаленный ты какой-то, Максик», — обронила она, спустя несколько месяцев. И осеклась: уж очень не вязалось это детское имя с обликом парня, глаза которого видели огонь, кровь и смерть. И с тех пор оставила попытки познакомить его с какой-нибудь хорошей девушкой: поняла, что это лекарство не поможет.

А Максим вспоминал Раду. Она снилась ему во сне, и он считал дни, оставшиеся до возвращения на Саракш. Но однажды ему приснилась Итана, и Максим проснулся в поту, сдерживая бешено бьющееся сердце, и долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шороху листвы за окнами и пытаясь сообразить, где он. Так и не разобравшись, он заставил себя заснуть (следующий день, как и все другие дни на курсах, обещал быть насыщенным напряженной учебой), облегчив душу привычным «массаракш».

Год прошел. «Вы словно офицер ускоренного выпуска военного времени, — пошутил руководитель курсов после выпускных экзаменов. — Были когда-то такие, во время больших войн». Во время войн, подумал Каммерер, а разве сейчас у нас война? Но вслух он не сказал ничего, кроме традиционных слов благодарности учителям за полученные знания.

…Белый диск Саракша поглотил все, не оставив и следа от первозданной черноты открытого космоса. «Здравствуй, обитаемый остров, — прошептал Максим, вглядываясь в густой облачный покров планетарной атмосферы, непроницаемой для солнечного света. — Я вернулся…»

— Два года, — Сикорски посмотрел в окно, где над кронами деревьев, казавшимися в сумерках застывшими темными волнами, причудливыми созвездиями горели огни столицы. — Два года, — повторил он.

Да, два года, подумал Максим, два года прошло с тех пор, как я, Максим Каммерер, разорвал сердце дракона: взорвал Центр, откуда излучение через башни транслировалось на всю страну. Сердце дракона… Красивая метафора — ее придумал Вепрь, и Маку Симу образца двухлетней давности нравилась эта метафора. Вот только за эти два года произошло слишком много всякого разного, и наивного драконоборца Мака Сима больше нет. Сердца дракона тоже нет, но капли драконьей крови, разбрызганные взрывом термической бомбы по всей бывшей стране Неизвестных Отцов, проросли ядовитыми цветами. Надо же, мысленно усмехнулся он, у меня прорезалась склонность к поэтике: «на брызгах ядовитой крови взошли дурманные цветы». Может, податься мне в литераторы, если уж прогрессор из меня никакой? Нет, не то чтобы совсем никакой — кое-чему меня научили, а кое до чего я и сам дошел, — но… Я полагал, что через два года вся страна изменится неузнаваемо и что нам останется только подправлять процесс, идущий в нужном направлении, а получилось… Процесс-то идет, только что это за процесс, и в каком он идет направлении?

Он тоже посмотрел в окно. Вечерняя столица переливалась морем огней — вывески ночных клубов, роскошных ресторанов и магазинов и реклама, реклама, реклама. Бегущие строки, танцующие строки, строки, извивающиеся червяками, — они залили улицы столицы, когда-то темные и унылые, потоками света; они выгнали дымную тьму с улиц и площадей и загнали ее… Куда? И Максиму вдруг показалось, что темнота, жившая на улицах, спряталась туда, где ее никто и никогда не будет искать — в души людей, суетившихся в ярком свете рекламных панно и подстегиваемых неуемной жаждой удовольствий: удовольствий здесь и сейчас, нам, а не грядущим поколениям, удовольствий острых и терпких, соленых и сладких, на любой вкус. И на любой кошелек — а как же иначе?

Да, что ни говори, жить — если под этим словом понимать простейший комплекс «есть, спать, развлекаться» — стало легче. В столице, да и в других городах, полно всяких лавочек, кафе, магазинов, развлекательных центров; общественные автобусы вытеснены множеством элегантных машин, сходящих с конвейеров военных заводов вместо танков; строятся новые дома, и люди одеваются ярче, и зарабатывать они стали больше, и есть им, на что потратить заработанные деньги — поток туристов в Пандею вырос в несколько раз. Однако за всем этим внешним великолепием, сконцентрированным к тому же по большей части только в столице, происходит что-то не совсем понятное (во всяком случае, ему, Максиму), и эта непонятность тревожит.

Экономика в руках «доказавших свою состоятельность»; они готовы финансировать что угодно, но при одном маленьком условии: прибыль должна быть большой и быстрой. И потому расчистка ржавых лесов за Голубой Змеей идет черепашьими темпами, не говоря уже о дезактивации зараженных территорий. Если бы не пленные островитяне, там вообще бы все замерло: не слишком много находится желающих лезть на минные поля под боевые автоматы даже за большие деньги, которые к тому же не особо охотно платят — какой навар с таких вложений? А «доказавшие состоятельность» упорно рвутся к власти, сращиваясь с окостеневшим в своей непробиваемости чиновничьим аппаратом и с покрывшимися лаком респектабельности главарями криминальных кланов. За ключевые государственные посты идет звериная драка, в которой все средства хороши: если не удалось обойти конкурента набором (или покупкой) голосов избирателей или подорвать его реноме публикацией фото, где оный конкурент, добропорядочный семьянин, запечатлен в голом виде в компании голых девиц в процессе учинения коллективного непотребства, соперника можно взорвать вместе с его роскошной новенькой машиной или попросту пристрелить. Из капель драконьей крови не цветы выросли — из них вывелось множество гаденышей калибром помельче, но тоже так и норовящих занять вакантный драконий трон. И если бы не Сикорски, который зачастую действовал методами, смущавшими Максима, и не вторжение айкров, сплотившее страну и народ реальной внешней угрозой, явление нового дракона случилось бы еще полгода назад. Люди — настоящие люди, вроде Аллу Зефа, Дэка Потту или Тика Феску, есть, но их мало, слишком мало, и смотрятся они белыми воронами в галдящей серой стае, готовой заклевать их при первой возможности. Да, что-то идет не так, сказал себе Максим, но что именно?

Он вспомнил визит инспектора-координатора КОМКОНа, побывавшего на Саракше месяц назад. Они — Максим, Рудольф и координатор — долго сидели втроем в этом самом кабинете, в кабинете Сикорски, и обсуждали ситуацию, сложившуюся на планете. Внешнее положение Республики беспокойства не вызывало: Островная Империя притихла, хонтийцы тоже поджали хвост (особенно после того, как контрразведка Странника нещадно проредила их агентуру), а отношения с Пандеей не оставляли желать лучшего: кёниг (и кёнигин) Энгу неукоснительно соблюдали договор, подписанный у развалин Гааг-До. Дикий Юг не подавал признаков жизни, и поэтому обсуждалась в основном внутренняя ситуация в бывшей стране Неизвестных Отцов, и по данному вопросу к единому мнению прийти не удалось.

«Не надо драматизировать, — сказал инспектор КОМКОНа, выслушав соображения Сикорски, доказывавшего, что ситуация выходит из-под контроля и что дело может дойти до гражданской войны, инициированной, с одной стороны, представителями промышленно-финансовых кругов, владеющих деньгами, а с другой — военно-чиновничьей кастой, цепко держащей власть. — То, что происходит на Саракше, не выходит за рамки базисной теории эволюции социума. Буржуазно-демократическая республика — это необходимый этап, в ее недрах постепенно взращиваются элементы социализма. Историческое развитие — процесс длительный, вам ли этого не знать? А вот когда они, эти элементы…» «Пока эти элементы созреют, — перебил его Странник, — здесь может начаться кровавая вакханалия, в результате которой в стране установится фашистская диктатура. А фашистская диктатура любого типа — тут уже не важно, кто возьмет верх, олигархисты или администраты, итог один и тот же, — это война, война ядерная, и уже не континентальная, а глобальная, благо противник имеется. Вам ли этого не знать?» — добавил он ядовито, повторяя слова инспектора. «И что же вы предлагаете?» — спросил тот. «Я предлагаю нестандартные меры, — отрезал Странник. — Саракш — не Земля, тут своя специфика: я понял это, пробыв здесь семь лет». «Мне кажется, — заметил координатор, — что вы за эти семь лет немного устали, Рудольф. Не хотите ли вы отдохнуть на Земле месяц-другой? Или, скажем, полгода-год?» «Нет, не хочу, — спокойно ответил Странник, хотя Максим видел по блеску его зеленых глаз, что Сикорски близок к бешенству. — И еще я не хочу, чтобы весь наш многолетний труд на этой планете пошел насмарку: если на Саракше снова поднимутся ядерные грибы, нам останется только улетать отсюда и наблюдать с орбиты, как планета догорает в атомном огне. А зачем тогда вообще мы сюда прилетели? Я понимаю, — продолжал он, прожаривая инспектора взглядом, — что вам из вашего благополучного далекого далека мои опасения кажутся безосновательными и не вписывающимися в базисную теорию развития социума. Предлагаю сделать следующее: через месяц мы подготовим вам математическую модель вероятностного развития ситуации на Саракше. У меня в институте есть и необходимые машины, и толковые специалисты, — он посмотрел на Максима, — и сам объект моделирования у нас прямо под рукой. Мы учтем все коэффициенты, причем примем самые благоприятные их значения. И тогда…»