Юрий Корчевский - За троном. Царская милость Страница 30

Из-за двери, где супружница с детьми сидела, попросили:

– Дети есть хотят.

– Могу хлеба с поварни принести.

– Им бы каши сварить и дать, привыкли.

Алексей молча поднялся, принес из кухни каравай хлеба и кусок сала, которое ножом на пластинки нарезал. Открыл дверь, отдал женщине хлеб и сало.

– На поварню не выпущу, не взыщи.

И дверь запер, хотя женщина протестовать начала. За дверью притихли. Видимо, есть стали. Голод не тетка, пирожка не дает. А наевшись, попросили пить. Чтобы не ходить лишний раз, Алексей принес сразу целое ведро. Наконец стало темнеть, хотя летом солнце заходит поздно. В ворота стук раздался, хозяин приехал. Слуги должны ворота отворить. Алексей думал недолго. Если не открыть, сотник через забор перелезет, но сразу насторожится – где слуги? Побежал открывать, глядишь – в темноте Хлыстов не сразу поймет, кто перед ним. Молча ворота распахнул, сотник коня тронул, въехал во двор. Алексей быстро ворота закрыл. Сотник с лошади спрыгнул, пошатнулся.

– Акинфий, помоги!

Алексей поближе подошел, на него винным духом зашло. Ага, набрался сотник до поросячьего визга, сам бы не дошел, хорошо – лошадь дорогу к дому знает, привезла. Алексей помог сотнику в избу войти, в комнату завел, отпустил. Сотник с размаху на пол упал, издав грохот изрядный и поток ругательств.

– Акинфий, пес шелудивый! Ты что, придержать не мог, усадить!

Алексей нагнулся, пояс с саблей расстегнул, в сторону отбросил. Потом Хлыстова поднял, на лавку усадил. Для отрезвления, а еще от злости влепил ему две пощечины – справа, слева. Голова сотника моталась, но взгляд стал более осмысленным. Вперился глазами в Алексея, потом рукой махнул.

– Сгинь! Ты в ссылке, а может, и сдох уже.

– Живой я! Специально к тебе пожаловал. Не ждал?

Не сдержался Алексей, врезал кулаком в подбородок. Сотник головой о стену сзади ударился, с лавки на пол сполз. Пьяному много ли надо? Алексей связал Хлыстову руки и ноги. Так спокойнее. Сам рядом уселся, ждать, когда немного протрезвеет. А сотник храпеть стал, как у супружницы под боком. Ну что ты будешь делать, не получится разговор с пьяным, надо ждать, пока протрезвеет. Алексей рядом со связанным сотником уселся, оперся о стену и незаметно сам задремал. Проснулся от движения рядом. В комнате почти темно, только лампадка едва светит. Сотник дергался.

– Ирина, воды подай, пересохло во рту!

Ага, в себя пришел, во рту сушняк. Алексей сходил на кухню, принес ковш воды, приподнял голову, дал напиться. Сотник половину ковша опростал, а вторую часть Алексей на лицо ему выплеснул. Сотник выругался.

– Ты в состоянии соображать?

Хлыстов икнул, попытался сесть.

– Какая сволочь меня связала?

– Сволочь – это я, Терехов.

Хлыстов все же сел.

– Терехов? Думал, привиделось. Убьешь меня теперь?

– Вину свою осознал?

– Нет на мне вины!

– Как же! Ополченцев бросил, фактически на смерть обрек, а мирных жителей – детей, баб – на плен, а скорее всего рабство в чужой стране. И язык у тебя поворачивается говорить, что вины нет? Тогда зачем воеводе Хлыновскому сказал, что это я с ополченцами и ратниками из острога струсил, с поля боя сбежал? Я за то оболган облыжно, в ссылку сослан царем, урон чести понес.

– Не говорил я ничего!

Алексей влепил пощечину.

– Хоть тут не ври. Свидетелей нет, мужем до конца будь. Думаешь – сгинули все в том бою, против тебя обвинителей нет? Я еще живой, ратник из Кунгура остался, раненый, но у меня его показания есть, подписаны собственноручно. Полагал – мертвые сраму не имут? Ан не все полегли. Наверное, есть высший суд!

Алексей палец вверх поднял, к потолку, намекая на Господа.

– А еще и царь, как помазанник божий, и он нас рассудит.

– Коли так дело обстоит, все отрицать буду, не докажешь ничего.

Сотник голову от Алексея отвернул. Остался последний аргумент, если Хлыстов свою жену и детей любит – подействует.

– Как думаешь, где слуги твои?

– Убил?

– Я не настолько кровожаден, по себе не меряй. В дровяном сарае, оба связаны, но невредимы. А жена и мальчонки твои?

Глаза сотника забегали по комнате, уперлись в дверь спальни, прикрытую ножкой табуретки за ручку дверную.

– Там?

– Там, с утра еще. А теперь голову вправо поверни. Видишь лампадку на лавке?

– Вижу. А почему она не перед иконами?

– Рядом с лампадкой склянка стоит, в ней земляное масло. Знаешь, для чего его используют?

– Греческий огонь?

– Угадал. Сейчас руки развяжу, и ты все сам напишешь, как на самом деле было. Откажешься, сожгу избу с тобой вместе и семьей. Сам знаешь, мне терять нечего. Я беглый ссыльный ноне. Не оправдаюсь перед царем, в лучшем случае на каторгу попаду.

– Круто!

От услышанного Хлыстов вмиг протрезвел. Ситуация не в его пользу. И сколько он ни размышлял, выхода не находил, спросил только:

– Мои точно там?

– Точно.

Алексей подошел к двери, вытащил ножку табуретки из ручки, распахнул дверь. А за нею супружница стоит, бледная. Мальчонки спят на кровати, она от разговора проснулась, видимо подслушивала. Женщина шаг вперед сделала.

– Иван, это правда, что он сказал?

Голос ее прервался от волнения. Тяжело ей было осознать, что муж, доселе уважаемый сотник, вдруг не тем человеком окажется, рядом с которым жила, от которого родила и воспитывала сыновей, носителей и продолжателей фамилии. Хлыстов же оказался героем дутым – струсил, сотню из боя вывел, бежал, спасая жизнь. Мало того, оказался человеком подлым, за свой низменный поступок другого обвинил, что до конца бился. Женщина, широко открыв глаза, смотрела на мужа, ожидая ответа. Хлыстов повернул голову к Алексею.

– Убери ее отсюда, смотреть не могу, тяжело, как перед Матерью Божьей.

– И божий, и царский суд еще впереди, отопьешь свою чашу до дна. Почувствуешь, через что я прошел. Но ты за свою вину страдать будешь, а я два года потерял. Садись и пиши!

– Руки развяжи и убери ее.

Алексей женщину деликатно в комнату подтолкнул, дверь запер. Развязал руки Ивану, тот прыгнул на связанных ногах к столу, как заяц. Скок – скок – скок. Алексей сбоку зашел, подвинул лист бумаги, чернильницу. Ох, зря он подошел, знал ведь, что Хлыстов гнилой мужик, подленький, пакости от него ожидать надо. Сотник к перу потянулся, и вдруг резкий удар кулаком в живот. От сильной боли Алексей согнулся, а сотник еще раз ударил. Иван вскочил, бросился на Алексея, а ноги связаны, шага или прыжка не получилось, на Терехова рухнул. Оба упали на пол. Сотник левой рукой Алексея за горло схватил, а второй по поясу шарит, пытаясь до ножа добраться. Несколько секунд Алексей в прострации пребывал после ударов, но пришел в себя. Надо за жизнь бороться, иначе сотник или задушит, или зарежет, если до ножа доберется. Алексей правой рукой за руку сотника схватился, пытаясь ослабить хватку, пальцы левой руки растопырил и ударил ими в глаза Хлыстову. Один из пальцев точно в глаз угодил. Взвыл сотник, обеими руками за лицо схватился, из-под пальцев его кровь по щеке потекла. Алексей нож нащупал, вырвал из ножен, всадить в брюхо сотника хотел, но в последний момент передумал, ударил в ягодицу, потом извернулся и еще два удара в бедро нанес. Сотник ему живой нужен, чтобы показания на суде или царю дать. Если Алексей его убьет, скажут – месть, а доказательств не будет. Сотник ослаб как-то сразу, о борьбе уже не думал. Алексей сбросил Хлыстова с себя, вскочил и ну пинать его ногами! Синяки будут, но не сдохнет. Сотник вопить стал:

– Убивают!

Супружница его в дверь кулаками стучать начала.

– Угомонитесь!

Алексей ножом кафтан на сотнике разрезал, задрал рубаху, от исподнего полосу отрезал, от подола. Перевязал раны на бедре, чтобы кровотечение остановить. Потом за ворот сотника взял, усадил на стул, ткнул пальцем в бумагу.

– Пиши, тварь! Иначе на полосы порежу, но своего все равно добьюсь.

Алексей кольнул острием ножа сотника в правый бок. Хлыстов вздрогнул, голову в плечи втянул, за перо взялся. Алексей сзади зашел, так сотник удар неожиданный, подлый не нанесет.

Хлыстов писать начал. От окровавленных пальцев пятна на бумаге. Алексей рушник взял, бросил на стол.

– Руки вытри.

Заляпанный кровью лист скомкал, бросил на пол. Видимо, сломался сотник, руки послушно вытер, взял новый лист.

– Пиши как было, я перечитаю. Если соврал, переписывать будешь.

Сотник писал медленно, практики мало, в стрелецком полку для этого писарь есть. Но все же лист с двух сторон исписал. Алексей бумагу взял, перечитал.

– Переписывай. Ты пишешь, что команду уходить подал воевода. Он мертв, иначе бы объявился. На павшего на поле брани вину валить – последнее дело. Кроме того, сотня стрельцов подчинялась тебе, а не Оконешникову. Если суд или царь читать будут, не поверят.

Хлыстов возражать не стал, принялся переписывать. Осознал: если до расследования дойдет, стрельцов опросят, все укажут – приказ Хлыстов отдавал. И тогда вранье будет свидетельствовать против сотника. Ждать пришлось долго. Мало того, что сотник писал медленно, так еще каждое слово обдумывал, чтобы обтекаемо получилось. Кому охота против себя доводы приводить?