Виктор Ночкин - Слепое пятно Страница 30

— Ну, що! — выкрикнул Тарас. — Нибы, усэ! Выходьте, хлопци.

Дождь, будто только и дожидался победы над делаварами, хлынул с новой силой… Мы выбрались из руин и пошли к Костику. Тот пока что оставался невидимым за дождевыми струями и, судя по показаниям ПДА, обходил мёртвых мародёров. Его сигнал смещался вдоль цепочки, ненадолго задерживаясь у каждого немаркированного сигнала.

— О, дывы, а цей ще жывый! — донеслось из потоков дождя.

Мы сгрудились над телом, Паша включил фонарик. Человек лежал на боку.

— А, знаю его, — буркнул Угольщик. — Это Вася Чингачгук. Падла известная.

— Чингачгук? А я думал, мне послышалось. Идиотская кликуха.

Хотя, если вдуматься, у половины наших «погонял» такие, что хоть стой, хоть падай. Нормальные прозвища разве что у сталкера Петрова да у меня.

Костик перевернул мародёра, расстегнул куртку.

— Ну, що? Збережемо це жыття, а?

Я протянул аптечку, Паша стал светить, и Костик занялся ранами. Мародёр получил несколько незначительных дырок, пули прошли навылет. Вандемейер придержал обмякшего Васю Чингачгука в сидячем положении, Костик сноровисто распахнул одежду (между прочим, я заметил, что тоненькая пачка банкнот перекочевала из внутреннего кармана бандита к Костику), вколол сыворотку и стал бинтовать, приговаривая:

— Це не моя работа, Слипый, це ты його пидбыв. Мойи уси лежать тыхенько, як належить…

— Раз моя работа, отдай бабки.

— Яки бабки? — На меня Костик не глядел, ловко накладывал бинты.

— Яки? Таки. Я все видел.

— Ты, Слипый, не повынен бачити, бо ты Слипый, — наставительно заметил Костик. — Гаразд, гроши навпил. Пополам, як вы, москали, кажете. Тоби за влучный пострил, мени за медицинське обслуговування.

— Сам ты москаль.

Тарас закончил бинтовать, и Вандемейер выпустил Васю, тот снова повалился на землю.

— Я свяжусь, с нашими в лагере, — сказал Угольщик, — сообщу Корейцу насчет Чингачгука.

Кореец — это прозвище сталкера, который сейчас верховодил в лагере на автокладбище. Корейцем его прозвали потому, что он съел слепую собаку. Пережидал Выброс в каких-то подвалах, его завалило, поблизости никого не оказалось, а у парня, как назло, консервы закончились. Он и съел пса, которого угораздило свалиться к нему в подвал. Подобные истории происходят сплошь и рядом, надо будет придумать что-нибудь и про Петрова в таком духе. Ну а что Угольщик занялся сообщением — это означало, что устранился от поиска трофеев, молчаливо предоставляя добычу нам. Зато и тела стаскивать тоже нам выпало. Между сталкерами существует довольно условный и страшно запутанный кодекс поведения. Мы — не без помощи Вандемейера, кстати, — сволокли тела и сбросили в яму под бетонными плитами. Обобрали, конечно, сперва, конфисковали ценности… Впрочем, хабар вышел грошовый. Банда Чингачгука явно не процветала. Разве что у самого Васи в кармане куртки нашлась «капля». Вещица недорогая, но все же… Да ещё автомат Чингачгука Костику понравился, он его взял себе, а мой решил вернуть. Мне сейчас АКМ был не с руки, я всегда предпочитаю MP-5, он легенький и отдача не жесткая, как раз по мне. Неожиданно «Калашников» попросил Вандемейер, мол, он умеет с ним обращаться. Я согласился.

— Мы часто контактировали с Н`Гвамой, — к чему-то вспомнил рыжий. — Мощный человек, его род контролировал около ста шестидесяти квадратных километров в Центральноафриканской Республике. Так он собственноручно убил старого шамана и сам стал и шаманом, и вождем. Следил, чтобы все ритуалы соблюдались. Расстрелял несколько человек за то, что пропустили богослужения. Вообще это выглядело как танец. Мужчины племени становились в круг и плясали.

— З «калашами»? — уточнил Костик. Он раньше меня раскусил причудливую ассоциативную цепочку Вандемейера.

— Именно так. С акээмами было две молитвы: танец войны и танец дождя. Это мужские танцы, потому с оружием. Взрослые с автоматами, молодежь, которые до инициации, — с ассегаями.

Мы закончили с телами и навалились на бетонную плиту, чтобы прикрыть братскую могилу. Угольщик присоединился к нашей троице, и общими усилиями мы завершили работу.

— А почему именно войны и дождя? — отдышавшись, спросил Паша.

Дитрих закашлялся, полез за пазуху за таблетками, проглотил горсть, запил из фляги. Потом объяснил:

— Потому что у них больше ничего не случалось, всегда сухо и жарко. Разнообразие — дождь либо война, поэтому они в честь войны и дождя танцуют с автоматами Калашникова. Выказывают почтение таким образом. Это тоже Н`Гвама придумал…

Я не стал уточнять, уважение по отношению к чему? К автомату? Или к войне с дождем? Помолчали. Паша сказал Костику:

— Ну, ты гигант. Я сперва не понял, что ты делать собрался.

— Ничого такого я не робыв. Посыдив тыхесенько, поки воны на вас не пишлы, роздывывся, хто де… а потим швыденько усих поклав.

Это я понял, Костик нашёл укромное местечко, пересидел, пока бандюки прошли мимо, по звукам и вспышкам выстрелов разобрался, кто где, а потом — четыре короткие очереди, и все. Терминатор, точно.

— А почему ты не захотел встретить их у выхода из долины?

— Ты що, Слипый?

И Дитрих встрял:

— Слепой, если бы мы встретили их в узком месте, они бы остановились, а потом пошли справа и слева в обход холмов, нам пришлось бы вести два боя, а нас мало.

— Тоди я усих не поклав бы разом, — согласился Костик.

Ага, конечно. Все стратеги, все тактики. Один Слепой ничего не понимает… однако Чингачгука подстрелил ковбой Слепой, знаменитый ганфайтер.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Здесь это обычное дело. Некоторые аномалии разогревают воздух, теплые потоки поднимаются над сопками, вызывают стремительные порывы ветра, способные мигом разогнать тучи или, напротив, пригнать теплый, насыщенный влагой воздух туда, где он, быстро охлаждаясь, рождает сильный дождь. Благодаря этим восходящим потокам, там и тут бьющим в небеса, в Зоне не бывает толковой зимы. Снежные заряды, вторгаясь через Периметр, несут метели и холод, но источники аномальной активности мигом останавливают зиму на пороге Зоны, не дают продвинуться внутрь. И лето здесь дождливое, серое. Вечная осень, печная осень… все серое, куда ни глянь. Самое подходящее место для дальтоника — если он не слишком дорожит жизнью, разумеется.

С телами бандитов мы провозились часа два и, когда прекратился ливень, как раз сели передохнуть в закутке под бетонной плитой, с которой я стрелял в начале боя.

Небо очистилось, показались звезды — я с удивлением обнаружил, что на востоке изрядно посветлело. Вот и сходили на часок… Часы на ПДА показывали начало пятого, уже практически утро. Да, сорвались ночные исследования. Вандемейеру сейчас было не до науки — он совсем упарился, тяжело, с хрипом, выдыхал сырой воздух, его надсадные вздохи заглушали треск аномалий внизу.

— Вандемейер, на що вы себе так терзаете? — благодушно бросил Костик. — Спокийно б зачекалы, поки мы мертвякив поховаем.

— Я… ничего… — отозвался учёный. — Я сейчас… лекарства.

Он расстегнул оранжевый комбинезон и полез за пилюлями. Выжрал порцию, запил из фляги — и разразился новым приступом кашля.

— Кепськи справи, — покачал головой Костик, — Чую, никуды сьогодни не пидемо. Выбач, Паша, наш Вандемейер — того, хворый.

Угольщик встал, по его комбинезону сбежали струйки дождевой воды, собиравшейся в складках, пока сталкер сидел.

— Ладно, — кивнул. Я уже хорошо видел Пашин силуэт на фоне быстро светлеющего неба. — До лагеря пойдем?

— Якщо допоможеш цього доволокты. — Костик имел в виду пленного Чингачгука. — Слипый, зберы добыч.

Я нагрузился трофейным оружием, набил рюкзак невеликим хабаром, который обнаружился в карманах убитых мародёров, Паша с Костиком подхватили бесчувственное тело Чингачгука — и мы выступили в обратный путь. Позади плелся Вандемейер, перхал, отхаркивался и, ручаюсь, сплевывал только в салфеточку.

У входа в лагерь нас ожидал комитет по встрече во главе с Корейцем. Ребятам, конечно, было неловко. Когда к северу от лагеря показались бандюки (их заметили по сигналам ПДА), парни встретили пришельцев пальбой, те дали несколько залпов, потом Вася увел их в обход.

Наши, на автокладбище, поздравили друг друга с победой, а ирокезам вовсе не нужен был лагерь, они с самого начала нацелились атаковать нашу группу. Непонятно, чем мы им так не занравились? Потом у нас вспыхнула перестрелка, и Кореец виновато объяснил, что он-де хотел двинуться на подмогу, но «разве этих поднимешь?…» Мы ответили в том смысле, что не в претензии, раз нам и хабар достался. На подъем наши тяжёлы, это точно, — потому что в лагере собрались одиночки, никакой дисциплины. Защищаться сообща — это да, это ещё получается, а вот в поход нашу братию вывести нелегко.