Андрей Ливадный - Точка разлома Страница 31

Макс слушал его внимательно, не перебивая.

– В рамках бункерной зоны существовал так называемый стерилизационный сектор, – продолжил Шелест. – Туда доставлялись сбойные штаммы наномашин и пораженная при взаимодействии с ними техника.

– Ты там бывал?

– Нет. Сбойные образцы забирала специальная команда, входившая в состав службы безопасности. Спецподразделение ВКС.

– То есть процедура стерилизации тебе неизвестна? – уточнил Максим.

– Нет. В каждой лаборатории имелось свое аварийное оборудование. Ну, что-то типа огнетушителя на стене, – усмехнулся Шелест. – Позже, уже после Катастрофы, первые мнемотехники широко использовали такие аварийные устройства, обуздывая скоргов, формируя первые импланты. Сталкерам они известны под названием «кодировщик» и «излучатель». Думаю, сектор стерилизации был оснащен более мощными установками, способными остановить спорадический рост сбойной колонии нанороботов, а затем восстановить поврежденное программное обеспечение нанитов.

– Значит, Светлый Тоннель все же существует. – Во взгляде Макса вспыхнула и погасла искорка безумной надежды. – Легенды не возникают на пустом месте. Мифом, скорее всего, являются утверждения о «чистой душе». Всё намного проще. – Он говорил тихо, как бы размышляя вслух: – Устройствам стерилизации нет дела до наших помыслов. Они бездушны. Решающую роль, наверное, играет уровень имплантации?

– Думаешь, оборудование сектора функционирует до сих пор?

– Да. В автономном энергосберегающем режиме. Включается по факту появления в секторе сталкера или механоида, отрабатывает программы стерилизации и снова «засыпает» до следующего тревожного сигнала от сканеров. Если тоннель существует, то в нем нет никакой мистики!

– Вопрос: где его искать?

– Сам же сказал – в бункерной зоне бывшего Академгородка.

– В логове Ковчега?

Максим кивнул.

– Я соберу группу. Пойдешь со мной?

– У меня другая задача.

Макс лишь усмехнулся.

– Я разговаривал с командором. Предлагаю компромиссный вариант. Твой опыт работы с оборудованием может мне здорово пригодиться. Мы отыщем Светлый Тоннель, или, как ты его называешь, «стерилизационный сектор», а я помогу тебе достать образец скоргиума.

– Макс, ты надеешься вырваться? При твоем-то уровне поражения скоргами? – ужаснулся Шелест.

– Надежда всегда умирает последней, – отрезал Максим. – Пойдешь?

– Сначала скоргиум, затем тоннель? – уточнил Шелест.

– Ну, такая очередность логична.

– Согласен, – приободрился Шелест. – Вот только немедленно выйти не сможем.

– Отдыхай, – успокоил его Макс. – И закажи в Ордене все необходимое оборудование. Мне тоже потребуется время на подготовку. Да, и еще немаловажная деталь. Мне нужны точные координаты вкрапления, чтобы разработать план операции. Хантер сказал, что оно расположено в границах энергополя, захватывающего разрушенные, до сих пор не исследованные бункерные зоны?

– Да.

– Почему же Ковчег туда не добрался? Или Хистер не интересуется скоргиумом?

– Он предпринял несколько попыток. Безрезультатно. Егеря не прошли.

– Почему?

– Огромная плотность аномалий, множество механоидов, неразведанная структура полуразрушенных тоннелей, – пожал плечами Шелест. – Я же вроде бы говорил, что они пытались прорваться в неисследованные сектора.

– Почему пытались проникнуть через подземные пути? – настаивал Макс. – Не проще ли пройти верхом и отыскать путь вниз уже над точкой вкрапления скоргиума?

– Вкрапление расположено в районе Зыбучего Холма.

– Холм Снайпера? – удивился Максим.

– Ну, кто как называет. Более точных координат я тебе пока дать не могу.

– Ладно. Консультируйся с Орденом, заказывай все необходимое. Доложишь, когда будешь готов. Советую взять Монгола в прикрытие. Я ему доверяю.

– Захочет ли?

– Захочет. Он знает, что я буду искать Светлый Тоннель. Такой шанс выпадает лишь раз, верно?

«Макс явно чего-то недоговаривает, – подумал Шелест. – Но расспрашивать его бесполезно. Главное, что согласился. В остальном – разберемся на месте».

Тяжелые, противоречивые мысли одолевали Максима.

Он прошел долгий, нелегкий путь от чуть трусоватого «мотылька», попавшего в отчужденные пространства в силу собственной глупости, до лидера зарождающейся группировки, бойцов которой опасливо именовали «полусталтехами».

Многие в отчужденных пространствах, пережив ломку ложных стереотипов, осознав, куда на самом деле попали, начинали жить одним днем.

У Макса не получалось. Он не знал, почему, но что-то глодало изнутри, он постоянно лез в самое пекло, неоправданно рисковал в поисках того, чего не мог ни найти, ни понять.

Ускользающий смысл собственной жизни.

Многие думали, что он живет исключительно ради мести. Да. Поначалу было именно так, но постепенно это чувство утратило остроту, он начал понемногу привыкать к своему облику, да и внутренне Макс менялся с пугающей быстротой.

Раньше он редко задумывался над происходящим. Просто плыл по течению событий. Планка предела его мечтаний находилась так низко, что ее легко мог перешагнуть ребенок. Ему часто везло, и на людей и на события, пока он полностью не исчерпал терпение злонравной судьбы.

Да, он выжил, вырвался из-под контроля этого подонка Хистера, не превратился в сталтеха, но окончательно утратил себя, был помечен страхом окружающих, будто проклятием, и ему пришлось научиться выживать в одиночку, выживать там, куда не сунулся бы ни один здравомыслящий сталкер.

Больше всего он боялся и ненавидел скоргов, угнездившихся в его голове. Стабилизированная мнемотехниками Ордена колония наномашин не сумела перехватить управление рассудком, но Макс опасался использовать ее в качестве дополнительного расширителя сознания. Так продолжалось долго, до тех пор, пока однажды он не попал в такой переплет, выйти из которого живым было невозможно.

А он все-таки выжил. Выстоял в схватке с десятком исчадий техноса, практически без оружия, но за победу пришлось заплатить несоизмеримую на тот момент цену – он сознательно вступил в мысленный контакт с колонией наномашин, пронзивших сложной паутиной серебристых нитей его мозг. Макс заключил, казалось бы, временный союз, разорвать который уже не смог.

Он получил способности, предела которым пока не знал.

Именно тогда его начал преследовать один и тот же сон, в котором он становился маленькой девочкой, раз за разом переживая момент Катастрофы пятьдесят первого года.

События, ощущения, мельчайшие детали обстановки повторялись настолько точно, выглядели столь натурально, что, просыпаясь, Макс испытывал замешательство, не в состоянии ответить на простой вопрос: является ли происходящее с ним игрой разума или он действительно попадает в некую пространственно-временную аномалию, переживая реальные события?