Гарри Тертлдав - Ответный удар Страница 32

— Что вы имеете в виду? — спросил он премьер-министра Японии.

— Во время допроса попавший к нам в плен пилот-ящер сообщил, что огромный флот, вторгшийся на Землю, является всего лишь передовым отрядом другого флота — гораздо более значительных размеров — который направляется к нашей планете, — ответил Того. — Второй флот называется, если мы правильно поняли, колонизационным. В планы ящеров входит не только покорение, но и оккупация.

Наверное, он произвел бы меньшее впечатление, если бы бросил на блестящую поверхность стола из красного дерева настоящую гранату. Риббентроп что-то крикнул по-немецки; Корделл Халл треснул ладонью по столу и так сильно затряс головой, что старательно скрывавшие лысину волосы разлетелись в разные стороны; Черчилль подавился сигарным дымом и принялся отчаянно кашлять.

Только Молотов сидел совершенно неподвижно, словно новость его нисколько не удивила. Он подождал, пока стихнет шум, а потом спросил:

— А чему вы так удивляетесь, товарищи?

Он совершенно сознательно употребил последнее слово, с одной стороны, чтобы напомнить руководителям государств, что они участвуют в борьбе против общего врага, а с другой, насмехаясь над их капиталистической идеологией.

Разговор через переводчика имеет свои преимущества. Например, пока тот пересказывает его слова остальным, можно подумать над следующим заявлением. Риббентроп снова что-то крикнул по-немецки (с точки зрения Молотова это говорило об отсутствии самодисциплины), а затем перешел на английский:

— Но разве можно победить тех, кто только и делает, что нападает?

— Интересно, вы думали о том же, прежде чем напасть на Советский Союз? — поинтересовался Молотов.

Халл поднял руку.

— Хватит, — резко проговорил он. — За нашим столом нет места взаимным упрекам, иначе я не сидел бы рядом с министром Того.

Молотов едва заметно наклонил голову, признавая правоту госсекретаря. Ему нравилось дразнить нациста, но удовольствия и дипломатия — разные вещи.

— Глубины космоса обширнее, чем может представить себе человек, а путешествие от одной звезды к другой, даже на скорости света, требует времени. По крайней мере, так утверждают астрономы, — сказал Черчилль и повернулся к Того: — Сколько осталось до прибытия второй волны?

— Пленный заявил, что колонизационный флот доберется до Земли примерно через сорок лет — по их исчислению, — ответил премьер-министр Японии. — Иными словами, меньше, чем через сорок наших, но точнее он не знает.

Переводчик наклонился к Молотову и прошептал по-русски:

— Насколько мне известно, два года ящеров примерно равняются одному нашему.

— Скажи им, — немного поколебавшись, приказал Молотов. Ему совсем не нравилось делиться информацией, но совместная борьба с общим врагом требовала откровенности.

Когда переводчик закончил говорить, Риббентроп заулыбался.

— Значит, у нас еще примерно лет двадцать, — сказал он. — Совсем неплохо.

Молотов с отвращением заметил, что Халл, соглашаясь с ним, кивнул. Похоже, они считают, что двадцать лет это огромный срок, и загадывать так далеко нет никакого смысла. Пятилетние планы Советского Союза имели своей целью будущее, как, впрочем, и постоянное изучение динамического развития диалектики истории. По мнению Молотова государство, не думающее о том, что его ждет через двадцать лет, не заслуживает будущего.

И тут он заметил, что Черчилль погрузился в сосредоточенные размышления. Англичанин не следовал законам диалектики — да и как он мог, ведь он представлял класс, чье место на помойке истории — но занимался изучением прошлого реакционного мира, а потому привык рассматривать многие вопросы в широком масштабе времени. Ему не составляло никакого труда заглянуть на много лет вперед и не почувствовать легкого головокружения от столь значительного расстояния.

— Я вам скажу, что это значит, джентльмены, — проговорил Черчилль. — После того, как мы одержим верх над ящерами, ползающими по зеленым полям нашей родной планеты, нам придется остаться соратниками, товарищами по оружию — пусть и не совсем в том смысле, в каком понимает товарищество комиссар Молотов — и начать подготовку к новому великому сражению.

— Согласен, — сказал Молотов

Он был готов позволить Черчиллю язвительные замечания в свой адрес, если это способствовало укреплению коалиции против ящеров. Рядом с ними даже ископаемый консерватор Черчилль казался яркой прогрессивной личностью.

— Я тоже согласен с вашими словами, — заявил Риббентроп. — Однако должен заметить, что некоторым государствам, активно выступающим за сотрудничество, стоило бы что-нибудь сделать для его развития. Германии стало известно о нескольких случаях, когда сообщения о новых достижениях доходили до нас в неполном виде, причем часто после бесконечных переговоров, в то время как другие страны, представители которых собрались за нашим столом, делятся друг с другом своими открытиями добровольно и без ограничений.

Лицо Черчилля оставалось непроницаемым. Молотов тоже никак не отреагировал на слова Риббентропа — впрочем, он редко открыто демонстрировал свои чувства. Он прекрасно знал, что Риббентроп имеет в виду Советский Союз, но не испытывал никакой вины. Молотов не мог смириться с тем, что Германии удалось добыть взрывной металл — пусть и в два раза меньше, чем СССР — и доставить его на свою территорию. В планы Советского Союза это не входило. Да и Черчилль не испытывал желания делиться секретами с державой, которая практически поставила Британию на колени.

— Господин Риббентроп, я хочу вам напомнить, что когда речь идет об обмене новыми идеями и достижениями, в виду имеются обе стороны, — вмешался Корделл Халл. — Насколько мне известно, вы не поделились с нами секретом производства ракет дальнего радиуса действия, а также усовершенствованной системы наблюдения, которой вы оборудовали свои танки.

— Я займусь этим вопросом, — пообещал Риббентроп. — Наше сотрудничество с соседями должно быть полным и безоговорочным.

— А заодно вам следует обратить внимание на то, что происходит в ваших лагерях смерти, расположенных на территории Польши, — посоветовал ему Молотов. — Разумеется, ящеры весьма подробно осветили данную сторону вашей военной кампании, так что, мы все знаем.

— Рейх заявляет, что это грязная и злобная ложь, сфабрикованная инопланетянами и евреями, — сердито сказал Риббентроп и наградил Молотова взглядом, исполненным негодования. Министр иностранных дел СССР с трудом сдержал улыбку — ему удалось нанести удар в самое больное место. Германия может сколько угодно отрицать свое участие в зверских расправах над ни в чем не повинными людьми, им все равно никто не верит. Риббентроп продолжал: — Кроме того, герр Молотов, я сомневаюсь, что Сталину требуется совет по поводу эффективного уничтожения мирных граждан.

Молотов оскалился, он не ожидал, что слабоумный немец сумеет так быстро отреагировать. Впрочем, Сталин убивал людей за то, что они выступали против него или могли представлять для него опасность (с течением времени обе категории практически слились воедино), а вовсе не за их национальную принадлежность. Однако различие было таким тонким, что он решил не обсуждать его за этим столом.

— Нам не следует забывать о том, что, несмотря на прежнюю вражду, мы находимся по одну сторону баррикад, — напомнил Шигенори Того. — Все остальное необходимо забыть. Возможно, наступит день, когда мы снова рассмотрим свои прежние разногласия, но сейчас необходимо заняться решением более насущных проблем.

Министр иностранных дел Японии оказался единственным человеком, который мог разговаривать с Молотовым и Риббентропом, поскольку перед тем, как прилетели ящеры, его страна заключила союз с Германией и соблюдала нейтралитет по отношению к Советскому Союзу.

— Разумное предложение, — проговорил Халл.

То, что он согласился с Того, имело огромное значение, поскольку США и Япония ненавидели друг друга не меньше, чем русские и немцы.

— Насколько возможно, мы постараемся сохранять нашу прогрессивную коалицию и продолжим бороться против империалистических захватчиков, одновременно изыскивая пути сообщать союзникам о своих достижениях и открытиях, — проговорил Молотов.

— Насколько возможно, — подтвердил Черчилль.

Все собравшиеся дружно закивали. Молотов знал, что такая постановка вопроса ослабит их совместные усилия. Но он прекрасно понимал, что в противном случае Большая Пятерка, вообще, не станет делиться друг с другом своими секретами. Соглашение с известными недостатками все-таки лучше, чем договор, который может лопнуть в любой момент.

Борьба продолжается. А остальное не имеет значения.

Глава V