Панцирь - Андрей Гардеев Страница 32

– Как выкрутились? – спросил он.

– Смекалкой и удачей.

– Истина? – поинтересовалась Женщина.

Я не хотел ей врать.

Улыбнулся.

– Нет. Он наигрался с нами и изорванными отпустил.

– Это странно.

– Не то слово, узловая.

– В чем он был силен? – жадно спросил Угрюмый.

– Что ты, друг, имеешь в виду?

Он добавил жестов руками:

– Огнестрел, когти и клыки, кислота, скорость, сила, бронекожа, регенерация. Что именно?

– Не знаю в обиходе ли у вас это слово сейчас, он оракул. На мой взгляд – сильный. Еще телепат.

– Разумный?

– Даже слишком, – Звездочет сплюнул. – Бродит тут топчет тела Идола, блуждающий мирняк, вроде нас, кошмарит.

– Колосс. Вообще-то они редки, – задумался Угрюмый.

– Слышал, братец, мы везучие, – Звездочет почесал затылок. – Ответьте уж нам, сколько еще до города или, хотя бы, поселка?

– Если пешком, то шесть – семь дней пути.

– А ваш Каганат большой? – спросил я.

Звездочет странно посмотрел на меня. В ответ на его немой вопрос, пожал плечами.

А что? Интересно же.

– Да, дхал, – в речи Женщины появились мечтательные нотки. – Отсюда на северо-восток, далековато, но терпимо, там начинаются наши земли. Тянутся они до края мира. Там бы вам были рады. На землях “костевиков”, – она будто выплюнула слово. – Дхалов не ждут. Им бы волю до небес, тогда они бы вас всех в хагасов курган закопали, и, разумеется, нас заодно. Но это мысли, прямо ударить первыми могут только мусорщики. “Костевики” все же не дикари. Но не ждите к себе справедливого отношения.

Интересно. Получается, по крайней мере по словам всадницы, часть людских сообществ нас презирали. Удивляться тут нечему.

– Чем Каганат является?

– Степи.

Как и везде.

– Вы кочевой народ?

– Отчасти, – казалось она задумалась. – Да, в большей степени Небо и Бог-Отец устроили нашу жизнь так.

Звездочет подошел ближе и, потирая ладонью пустую глазницу, спросил:

– Так, а что там с Идолом?

– Младший, забыв свою кровь, сыграл в легенду и напал вместо того, чтобы бежать. Не справился. Мы поздно заметили алтарь. Все тяжелое вооружение, спасибо удаче, осталось на нургусе. С младшим промысловый мушкет, запас пуль, капсюлей и пороха. Если решитесь отправиться по дороге, через алтарь, и уцелеете, верните личину.

– Личину?

Она указала на лицо.

– Маску. Мы называем их личинами. Было бы хорошим делом вернуть роду хотя бы ее. Он из старшей семьи, а для нас вернуть лик и заложить его в курган – значит многое.

Мы сделаем небольшой круг и возьмем на север другим путем. Если выйдет, если вы переживете встречу, найдите нас в Изоте, в заведении Оседлый фуркат, награда будет щедрой, – она кивнула. – Прошу относительные предки.

И забралась в седло, остальные поступили также.

– Я не спросила имен и не назвала свое. Останьтесь для нас безличными.

– Как звали младшего?

– Зачем тебе?

– Уважение, – ответил. – Память.

Она задумалась, но после небольшой паузы заговорила.

– Джехан. Видел он шестнадцать зим, но уже проехал насквозь три степи. Был хорош в танце хутуг и стрельбе из мушкета, – задумалась, а затем добавила. – Вы там погибните, если повезет сольетесь с небом, малые узоры. Нет, тогда станете пищей для многоголового чудовища. Я скорблю.

– В чем суть дхалов как не погибнуть в бою, узловая возлюбленная Небес?

Угрюмый хихикнул, но быстро отвернул лицо, чтобы заглушить звук.

Что со мной?

Даже лица не видел, но крепкая, да, и глазастая.

В моем вкусе, это я еще помнил.

Что за дурь в шаблоне. Мыслительные маршруты спутаны в хаотичные канаты. Совершенно четко могу сказать, большего бардака в голове и не было. Столь много токсинов алогичности я в себя никогда не принимал. Нутро аж скрипело. Чуждые шаблону эмоции накрыли субличности липкой пленкой; сквозь фон, они выпрыгивали на передний план, нагло и мощно, будто жирные рыбины из реки. Моды не находили их опасными. Были это: неловкость, отторжение, неприятие, фаталистическая игривость, интерес, раздутый до сумасшествия. В общем сплошь третьесортный мусор, мешающий функционированию.

Виновата ли ядовитая Пустошь вокруг? Может и так. Однако панцирь еще должен держать защиту.

Виновата ли собственная пустота, что ежесекундно заполняется всяким