Игорь Гринчевский - Американец. Путь на Север Страница 32

– Их много кто учил! Султан, министры, генералы, офицеры, муллы… И что, теперь ты хочешь всех их перебить? – насмешливо перебил меня Карен.

– Нет! – просто ответил я. – Всех – не хочу! Но вот тех, кто подсказал им зарабатывать деньги, торгуя людьми… Тех, кто эти делишки покрывал, – хочу. Иначе пройдет два-три месяца, и тут новая Сотня вырастет.

Карен вскинулся было, потом подумал и замолчал, нахохлившись.

– Вот так вот, друг мой! Найдем тех, кто Сотню подучил рабами торговать, разберемся с ними, так я тебе обещаю – на следующий же день уеду! Если в Штаты нельзя будет, уеду, куда скажешь. Хоть в Одессу! – с улыбкой закончил я, хоть Одесса, да и вообще Российская империя были последним местом, куда я мог собираться.

Разговор тот давно закончился. И Карен уже давно спал, выводя заливистые рулады. А я все не мог заснуть, лежал и думал. У себя дома, в своем времени я был достаточно обычным человеком. Пусть чуть более образованным, чем большинство, чуть более умным, но в целом – обычным. Единственное, чем я мог там гордиться – это решением во что бы то ни стало сохранить фирму отца.

Я усмехнулся. Нет, пожалуй, решением гордиться еще нельзя. Мы там все мастера «принимать решения». Сколько раз я или мои знакомые говорили себе: «С завтрашнего дня начинаю новую жизнь!» И не так важно, что мы себе обещали – начать ежедневно делать гимнастику, изучать языки, пойти заниматься единоборствами, начать борьбу с лишним весом или даже «просто бросить курить». Заканчивалось все обычно, как в том анекдоте: «Бросить курить проще простого! Я сам это делал тысячи раз!»

Но я в тот раз не просто решил, но и сделал. Стиснув зубы. Преодолевая себя. Через не хочу осваивая новые умения.

И это умение, вот ведь удивительно, пригодилось мне и тут, в прошлом. За каких-то полтора года, проведенных в этом мире, мой привычный и устоявшийся мир рушился трижды. Провал в прошлое и судьба никчемного гастарбайтера. Коварство Моргана и трагическая гибель Витька. И наконец нелепая стычка с ирландцами, приведшая к поспешному бегству из страны моей мечты.

Есть такая русская поговорка: «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу!»

Мудры были предки! Моя привычка стискивать зубы и выбираться из любой задницы начала становиться характером. Каждый раз из задницы, в которую попадал, я выбирался все более привычно. Настолько привычно, что люди вокруг начали тянуться ко мне. Недаром и Стелла, и Генри Хамбл говорили, что я меняю людей вокруг себя, что окружающие тянутся ко мне…[37]

Так что в том, что я и в огне критской войны продолжал думать над своим проектом, вести расчеты и перебирать варианты, нет ничего удивительного. Я снова улыбнулся, вспомнив подходящий к случаю анекдот из своего времени: «Если человек упал с высокой колокольни и остался цел и невредим, как это называется?» – «Случайность!» – «А если он снова упал и во второй раз тоже остался без царапины? Как тогда это назвать?» – «Везение!» – «Ну а если он и третий раз упал и снова уцелел, тогда это что?» – «А тогда это уже привычка!»

Да, улыбнулся я. Даже выбираться раз за разом из глубочайшей задницы может стать привычкой. Я лежал, любовался звездным небом и продолжал лениво думать о всякой всячине.

Припомнились мне и рассказы Джека Лондона. Если я правильно помнил, в будущем году ему предстояло отправиться на Аляску мыть золото. Может, когда все тут закончу, податься туда? Испытать на своей шкуре все то, о чем, захлебываясь от восторга, читал в любимых с детства рассказах. Как Смок Белью[38] постепенно учился таскать тяжести, делать длинные переходы и выживать в условиях Севера.

И постепенно меняться в ходе пути на север. Нет, пожалуй, не стоит. Это в рассказах все выглядит романтично. А в жизни на одного преуспевшего золотоискателя приходись тысячи тех, кто был ничем не хуже, но им просто не повезло найти свою золотую жилу. Так что лучше мне прикладывать свои силы там, где я точно знаю, что «золотая жила» есть. Например, в мой «аспириновый проект».

Но сейчас мне нужно оставаться здесь. Просто потому, что я в достаточной степени изменился, чтобы понять: в этом мире есть вещи, которые нельзя терпеть рядом с собой. И надо их устранять из этого мира. Иначе потеряешь себя!

Так что, друзья, мой «путь на север» давно начался. Пусть и в переносном смысле слова. А сейчас он просто продолжается!

«В Ханье мне было опасно оставаться, так что я с ребятами Карена переместился в горы и примкнул к восставшим аборигенам. После разгрома Сотни (там из ста тридцати человек уцелело пятеро, причем единственным, избежавшим ранений, оказался все тот же вездесущий писарь Искандер по прозвищу Чернильница) рекомендаций нам не требовалось. И прием нас ждал самый радушный. Карен же, хоть часто навещал отряд, основную базу по-прежнему имел в Ханье. Как ни в чем не бывало!

В отряде меня почему-то прозвали Суворов-паша. Нет, почему Суворов – понятно. Я здесь жил под именем Витька. А почему «паша», кто б мне объяснил?

А чуть позже армяне из моей группы (ну хорошо, моей с Кареном) рассказали мне, что по отрядам про меня ходят романтические легенды. Первая утверждала, что Суворов-паша, сбежав из приюта, попал к работорговцам. И провел в рабстве несколько лет. Потому, мол, так и ненавидит работорговцев и вообще угнетателей. А вторая была еще прикольнее. Критяне приметили, что я вечно с лабораторным дневником таскаюсь, что-то перечитываю, думаю, а потом снова считаю.

Так они и этому придумали объяснение. Мол, Суворов-паша считает окончательный план освобождения Крита. И как досчитает, туркам тут же карачун придет. А Крит свободным станет!

Я, услышав это, только хмыкнул, но разубеждать никого не пытался. Пусть себе сочиняют! Не будут голову ломать, что я такого считаю. А работорговцев мы и в самом деле искали…»

…А в январе туркам надоело. Они снова начали резать. К 18 января добрались до Ханьи. И пять суток зачищали там все. Не только греков, всех христиан резали, а дома их – сжигали. Европейские консулы просто ушли из города на европейские же корабли, стоявшие в гавани. И оттуда – смотрели. Пять дней смотрели, как жгут город и режут людей. Но новости отсюда в Грецию просачивались. И народ Греции возмутился. А греческий король приказал вмешаться.