Алексей Махров - Эпицентр Тьмы Страница 32

Я киваю, и Степан ящерицей уползает.

Десятикратная оптика рывком приблизила расплывчатые фигуры. Так… То, что это не следопыты, можно сказать уверенно — рожи не те. Да и слишком уж беспечно для следопытов себя ведут. Я засек два поста охраны, и это… все! Большинство даже по сторонам не смотрит. У некоторых в ушах серьги, судя по цвету — золотые. У семерых на шее толстые золотые цепочки. Одна цепочка даже толще, чем мой палец! У некоторых на цепочках видны кресты, тоже золотые. У троих — очень большие кресты. Но что-то в этих крестах кажется мне странным. Я до рези в глазах всматриваюсь… Оп-ля! А это и не кресты совсем! Это свастики! Так-так-так… занятно…

Бесшумно возвращается Рогозин.

— Ну?

— Тащ командир! Это фашики из банды Фюрера! То-то мне машина знакомой показалась — личное транспортное средство их вождя. Его самого не видно, но соратнички пару раз упомянули, что «Александр Михалыч скоро вернется и тогда им влетит за задержку»! Фюрера как раз Александром Михайловичем зовут!

— Что еще говорят?

— Про заказ какой-то говорят, про то, что им из-за «этих уродов с юга» ничего не досталось. И заказчики с оплатой кинут стопудово!

Теперь всё ясно. Действительно, недобитые фашисты. Скорее всего именно та группа, что сбежала вместе с Фюрером. А что это может быть за заказ? Надо парочку «языков» взять, да и потрясти их хорошенько.

— Степа! Давай, веди сюда наших! Мою пятерку с АГС — за ту стеночку. Снайпера ко мне. Первое отделение на левый фланг, второе — на правый.

— Ту стеночку часовой просматривает! — внезапно сообщил Рогозин.

— Его я беру на себя! Стоит он по-дурацки — вне зоны видимости остальных. Они то ли тупые, то ли наглые, непуганые… Все, давай, работаем!

Я осторожно пополз вперед, рассчитывая точку броска. Рано… рано… рано… а вот сейчас — пора!

Мой караульщик, здоровенный светловолосый детина, даже не успел повернуться, когда я схватил его сзади за горло и, потянув вниз, буквально насадил на нож. Артем Рыбаков был бы мной доволен — нож прошел очень удачно, через правую почку вверх. Достал он там внутри еще что-то жизненно важное или нет, я не знаю, но детина сразу обмяк и кулем повалился мне под ноги. Но на всякий случай я сделал контрольный удар в надключичную ямку. Вот теперь точно готов!

Я настороженно прислушиваюсь — с этой точки машины и стоящие вокруг выродки не видны, но криков тревоги оттуда не доносится. Отлично, отряд не заметил потери бойца!

Оглядываюсь. Моя пятерка уже занимает обозначенную позицию и споро развертывает «Балкан». Рогозин сам присаживается за гранатомет. Я продвигаюсь чуть-чуть вперед, чтобы видеть противника. Одновременно фиксирую, что оба отделения успели занять нужные места. Теперь этим уродам не уйти — они под перекрестным огнем. Через полминуты ко мне подползает Катя Панкратова. Я оборачиваюсь и киваю Рогозину: пора!

Очередь 40-мм гранат раскидывает кучку фашиков. Люди валятся и даже летят по воздуху в разные стороны. С двух сторон дружно рявкают пулеметы.

Однако перед нами отнюдь не новички. Если фашики и растерялись, то только на мгновение. Уцелевшие при первых выстрелах грамотно рассыпались по площадке, пытаясь организовать круговую оборону. А потом, прикрывая друг друга огнем, все же попытались добраться до стоящего в кузове «газона» «крупняка». Однако наши снайперы не дремали, и, потеряв троих, выродки оставили свои бесплодные попытки и сосредоточили огонь, пытаясь подавить пулеметный расчет Мазина, перекрывающий им удобный выход с площадки. Э-э, они что — прорываться собираются? А вот хер вам!

Жестами пытаюсь показать Рогозину новую цель, но Степан и сам догадывается. Вытащив «Балкан» из-под прикрытия стенки, он сильно расширяет себе угол обстрела и сразу переносит огонь на сбившуюся группу.

Краем глаза я замечаю, что один из фашиков, тот, что таскал на шее самую толстую цепочку, пытается покинуть поле боя, пользуясь тем, что за грузовиком образовалась небольшая мертвая зона. Но с моей-то позиции его прекрасно видно!

— Катя!

Девушка с трудом отрывается от увлекательного занятия истребления супостата и вопросительно смотрит на меня.

— Обезножь вот того! — я указываю на «цепеносца».

Она кивает и сосредоточенно прицеливается. Есть! Судя по тому, как полетели брызги и как дернулся и заверещал выродок, Катюшка раздробила ему колено. Замечательно!

Последние оставшиеся в живых вдруг разом, словно по команде, метнули гранаты и рванулись вперед, поливая вокруг изо всех стволов, точно из шлангов. Бляха, неужели уйдут?

Коротко фыркнул «Балкан», и прорыв захлебнулся. Выстрелы смолкают. Вроде бы все?

Сергиенко аккуратно выглядывает с той стороны. И только убедившись, что никто из врагов не шевелится, встает во весь рост, держа, впрочем, автомат наизготовку.

Мы подходим крайне осторожно, помня о том, что один выродок все-таки жив. Но кроме обезноженного Катей, находим еще двоих. У одного прострелена грудь, и, судя по кровавой пене изо рта, он не жилец. А вот второй вполне еще огурцом — у него тяжелое, но не смертельное ранение в бедро. Живых оттаскивают в сторону и наскоро перевязывают. А я осматриваю трупы. Ого! Оружие у них — прямо как у юнармейцев-отличников. Аж блестит от чистоты. А это что?

Передо мной лежит мертвый фашик, в руках которого зажата «Гроза». Обалдеть! Я такое оружие всего два или три раза в жизни видел, а тут у какого-то выродка… С ума сойти!

Подбираю раритет и сую его Панкратову. Может, и пригодится когда, хотя толку с нее… Патронов не достать, а ВОГи в наши дни — редкость. Грузовик выглядит побитым, задние колеса спущены, но кабина вроде цела. Степан уже открыл капот и проверяет двигатель.

— Радиатор пробит, но в целом нормально! — докладывает Степан через минуту и приступает к осмотру джипа.

Последний вообще не пострадал — две дырки от пуль в передней дверце не в счет. Еще через пару минут Рогозин выносит вердикт: джип полностью боеготов. Так, основные трофеи проверили, теперь можно и с пленными потолковать… Ага, тот, что с простреленной грудью, уже двинул кони, «…и их осталось двое…».

Начнем с раненного в бедро. Одет он в знакомый натовский камуфляж. Да и морда у него подозрительно нерусская… А если…

— Navn! Rank! Stilling! — рявкаю я. И по глазам пленного понимаю, что угадал.

Он смотрит на меня с ненавистью и… а, пожалуй, и с презрением. Это понятно — скандинавы нас за людей не считают! Ничего-ничего, у меня против такого отношения уже давно своя метода выработалась — раскаленный шомпол в жопу. Как-никак всю сознательную жизнь с этими варягами воюю, научился пленных потрошить быстро и качественно. Сейчас ты у меня, как птичка, запоешь! Жаль только, что базы их далеко — можно было бы потом махнуть этого пидора на пару ящиков с медикаментами. Это у нас на севере такая добрая традиция уже выработалась.

— Говори, мерзавец, — зачем-то вмешивается Панкратова. — Быстро, пока мы добрые…

Внезапно меня пронзает ощущение, что что-то идет неправильно. Я с криком «Ложись!!!» прыгаю на Катю, сбиваю ее с ног, прижимаю к земле, накрыв своим телом. Глухой взрыв, и спину словно пронзает раскаленным гвоздем. С-с-с-сука!!!

Швед, тварь такая, подорвал себя гранатой. У нас первая и единственная потеря — осколки посекли самого младшего в нашем отряде — Ванечку из второго отделения. Пятеро, включая меня, схлопотали легкие ранения. Но не это самое страшное, хотя Ванечку жалко до слез… Где это видано, чтобы «храбрые» европейцы себя подрывали? Для них собственная жизнь — святое! Значит, нечто очень важное этот парень знал, если предпочел покончить с собой, но не поделился сведениями.

Ну, ничего, сейчас мы «цепеносца» расспросим с пристрастием. И про то, куда их хваленый Фюрер спрятался. И про то, что делает в Москве шведский офицер!

Не успела перепуганная Катя закончить перевязку моей многострадальной спины, как я вскочил и быстро подошел к пленному.

— Говорить будешь? — просто спросил его я, сопроводив свои слова доходчивым движением — наступил ему на простреленное колено. Через пять секунд, вдоволь наслушавшись его воплей, я убрал ногу и уточнил: — Или мы тебя на ленточки порежем. Медленно. Знаешь, кто я?

— Ты… Ты… Ты Палач!

— Веришь, что я так и сделаю, если ты будешь молчать?

— Буду! Буду говорить! — промычал «цепеносец». — Спрашивайте! Все-все расскажу!

— Как зовут-то тебя, болезный?

— Коробком!

— Чего? — я подумал, что не расслышал толком.

— Зовут меня так, — уточнил фашист. — Коробком.

— Странное погонялово… — удивился я. — Впрочем, хрен с тобой! Скажи-ка мне, Коробок, а что у вас в группе делал швед?

— Контролировал наши действия и обеспечивал связь со своим руководством.

— И что вы делали для шведов?