Василий Головачев - Смерш-2 Страница 32

Прежде чем уснуть в чистой и свежей постели, Матвей поразмышлял над поразительной откровенностью Горшина, выдавшего ему, по сути, главную тайну «Чистилища». Неужели он настолько уверен в новом сотруднике, пусть и проявившем себя в деле однажды? Или расчет строится на другом — проверка? И структура «Стопкрима» на самом деле иная? Как и названные лидеры — комиссары? В таком случае за кого он принимает профессионала-контрразведчика? Настоящий ганфайтер никогда не клюнет на информацию, добытую без труда, и ничего не предпримет, не проверив ее. Но если сведения верны, Горшин рискует не зря, ведь он рассчитывает каждый свой шаг. Что он задумал? Или все идет по плану, как и должно быть?

Так и не придя ни к какому выводу, Матвей переключил внимание. Вспомнился Ивакин, настроение пропало. Матвей не был сентиментальным, несмотря на филологическое образование и тягу к романтике, но о гибели Ивакина сожалел. И дал себе клятву выяснить, кто и каким образом его убил. В самоубийство Ивакина не верилось, несмотря на вывод судмедэкспертов. Тайна убийства полковника еще ждала своего выяснения.

Уснул Матвей с мыслью о Кристине после внутреннего приказа: а теперь спать!

Наутро после полуторачасового тренинга, завтрака — блины с медом, щавелевым вареньем и молоком — и купания в реке Матвей отправился «на прогулку».

Прежде всего он выяснил все, что мог, о характерах и привычках сорокалетнего председателя Дурбаня Антона Сергеевича и участкового инспектора Шавло Константина Кирилловича. Затем, буквально очаровав работниц правления, ознакомился с методами работы вышеназванных лиц. Узнал он и о том, что председатель не платит за продукты только тем фермерам, которые по каким-то причинам терпят произвол до последнего. Нестеровы попадали в их число. После этого Соболев отправился на поиски участкового и нашел Константина Кирилловича Шавло в его собственном доме, который можно было охарактеризовать одним словом — хоромы!

Инспектор оказался ражим детиной с широким, побитым оспой лицом. Морда — хоть коноплю сей, подумал Матвей, разглядывая фасад Шавло Константина Кирилловича, двадцати девяти лет от роду, незаконченное среднее, вторая жена, пятеро детей. К тому же оказался Шавло еще и щербатым. Росту в инспекторе было под метр девяносто, почти столько же — в плечах и едва ли не больше в талии, что говорило о большой любви к пиву. Впрочем, природа не поскупилась на этот экземпляр хомо ферус[24], да и сам он наверняка был не дурак выпить и закусить.

— Добрый день, — приветливо поздоровался Матвей. — Бог в помощь.

— Здорово! — Инспектор, лоснящийся от пота, разогнулся. Копал он, очевидно, нечто вроде бассейна, вернее, подравнивал квадратную выемку, сделанную экскаватором. Рядом стояли три поддона с кирпичом и лежали мраморные плиты.

Из-за гаража вышел здоровенный бульдог, чем-то смахивающий на хозяина, глянул на гостя и, зевнув, вернулся обратно.

— Константин Кириллович, я брат Лидии Нестеровой, — представился Матвей. — У них недавно бочку с соляркой и мотоцикл увели, не подскажете, новости по этому делу есть?

— Какие еще новости? — Шавло отставил лопату, вытер ладони о брюки.

— Ну, как идут поиски, есть ли подозреваемые…

— Какие еще поиски, никто ничего искать не собирается. Свои небось и увели, к ним то и дело гости шастают. Ничо, у них средствов хватает, новый куплят. — Инспектор сплюнул.

Матвей еле сдержался, чтоб не нагрубить в ответ.

— А почему вы думаете, что увели свои? Что за свои? Разве их не надо искать? Разве заявления потерпевшего недостаточно для начала следствия?

Глаза участкового недобро сощурились.

— А ты кто такой, паря, чтобы мне вопросы всякие задавать? Документ при себе имеется? Покажь.

— Имеется, паря, — тихо сказал Матвей. — Только показывать его тебе я не обязан. Пришел я по-доброму и уйти хочу по-доброму, поэтому давай присядем, помозгуем, как и где искать воров. Авось мой опыт и пригодится.

— Чо?! — взревел участковый. — Ты мне советы давать будешь?! А ну пошел отсюдова, пока я добрый, не то я тобой займусь!

— Н-да, — помолчав, сказал Матвей. — А ты ведь хам, паря. — Окинул взглядом начавшую багроветь физиономию участкового. — С рождения такой аль воспитал кто?

— Что… ты… сказал?!

— Не лопни от натуги, а то котлован не закончишь.

Матвей мог бы пояснить этой горилле, что для него хам — любой государственный функционер, без стыда заявляющий посетителям: «Нет, нет, нет!», в то время как это «нет» без особого труда могло бы стать «да». Но для того ему понадобилось бы какое-то усилие души и тела, а он уже привык не совершать над собой никакого насилия, если оно не принесет ему личной пользы. А участковый не понял бы объяснений. Зато, сообразил Соболев, увидев белые от звериного гнева глаза Шавло, этот человек для данного конкретного района России есть закон! И нет силы, способной его укротить.

— Да я… тебя!.. — выхрипнул участковый, угрожающе надвигаясь на неподвижно стоящего Матвея.

— Давай, давай, — поощряюще усмехнулся тот, и Шавло озадаченно остановился. — Я здесь пробуду дня три, и, если до послезавтра не найдешь похитителей — а ты их знаешь! — или хотя бы похищенное, из органов вылетишь в два счета! Понял?

Не дожидаясь ответа, Матвей вышел за калитку и побрел к центру села. Он был недоволен собой за многословность, ощущение некоего поражения тянуло душу. Участковый, привыкший считать себя единственной властью, скорее всего испугался временно, не зная, кто перед ним, но по своим каналам он вполне может выяснить, что за фигура брат Нестеровой Лидии, и тогда скандала не избежать. Что ж, мурло, пеняй на себя, если это случится.

Председателя Матвей застал в конторе и подивился сходству этого молодого мужика с участковым инспектором. Разве что колер волос у Антона Сергеевича Дурбаня был иным да лицо посветлей, хотя сеять коноплю или репу можно было и на нем.

— День добрый, босс, — поднес козырьком руку к голове Матвей. — Разрешите обратиться?

Председатель, подписав какую-то бумагу, бросил ее женщине, проворно выскочившей за дверь, глянул на посетителя:

— Чего тебе?

Матвей оглянулся, закрыл дверь за женщиной на защелку, сел напротив председателя. Антон Сергеевич откинулся на спинку стула, в глазах мелькнуло беспокойство:

— Что за шутки? Ты кто?

— Дед Пыхто. Не суть важно. У меня к вам, Антон Сергеевич, два вопроса. Почему вы не платите фермерам за сданную продукцию? Это первый. И второй: кто устанавливал расценки?

Председатель набычился:

— А ты что, проверяющий? Контролер? Кажи документы.

Матвей вздохнул:

— Еще один документолюбец. А просто так, без амбиций, вы ответить не можете? Я ведь выяснил, кому вы не заплатили, среди них мои родственники, вот мне и любопытно стало, чем же это они провинились? За что такая немилость?

— Ах вон в чем дело. — Антон Сергеевич внушительно сжал кулаки. — Шантажировать вздумал? Открывай дверь и выметайся, да поживей.

Матвей снова сожалеюще вздохнул:

— Ну и грубый у вас здесь народ подобрался. Я ведь со всей душой хочу разобраться, помочь, выяснить обстоятельства, мешающие работать, а вы сразу — пошел вон! М-да… Нехорошо, Антон Сергеевич, неэтично. Тогда выслушайте мое последнее слово. Завтра же рассчитайте фермеров, найдите деньги и заплатите. О грабительских расценках поговорим потом, сначала выдайте людям то, что они заработали.

— Да кто ты такой, черт побери! — повысил голос председатель, расхрабрившись, потому что в дверь постучали. — Здесь я распоряжаюсь! Заруби это на носу.

— Вижу, — совсем грустно сказал Матвей. — По принципу: я начальник — ты дурак. Все меняется: политика, экономика, времена, нравы, одно только на Руси не меняется — принцип властвования.

Он встал, и глаза его так похолодели, что председатель осекся на полуслове.

— Я предупредил, Антон Сергеевич, завтра проверю. Не хотелось бы недоразумений. Сорри.

Матвей открыл дверь и прошел мимо двух молодых парней, явно не принадлежащих к рабочему классу, с удивлением глянувших на неизвестного им посетителя. Охрана, догадался Матвей. Как и всякий уважающий себя чиновник, использующий приемы государственного рэкета, обходящий или попирающий закон, будучи даже аграрием, председатель колхоза имел охрану, а это означало, что в системе беспредела, господствующей в стране, Дурбань занимал четко отведенное ему место. И ничем не отличался от вожаков бандитских структур, которые действовали в городах, опасаясь конкурентов, органов правопорядка и просто честных людей.

Лида освободилась в этот день пораньше, и они наконец поговорили, сидя в саду под тенистой березой, которую Лида не стала трогать при строительстве дома. Оранжевые лучи низкого солнца изливались густым потоком параллельно земле и казались ощутимо плотными, на солнце можно было смотреть не отрываясь; волны запахов плыли по саду, вызывая эйфорическое состояние легкости и покачивания; где-то пела свирель — пастух скликал разгулявшееся стадо; смеялись дети, кто-то отбивал косу, и звонкие хрупкие удары плыли над лугом, как воздушные шарики. И Матвей впервые за последние несколько лет почувствовал себя ребенком. Защемило сердце: захотелось вернуться в детство, окунуться в океан добрых детских забав, помечтать о несбывшемся. Душа не желала принимать мир таким, каким он стал: жестоким, злым, беспощадным, больным и страдающим. Однако и изменить она ничего не могла. Матвей уловил тревожные изменения в идиллической картине покоя и заставил себя вернуться на землю.