Зрелость. Автобиография… почти. Книга пятая. - Илья Андреевич Беляев Страница 33

Не нужен больше мне никто.

Дана ты мне самой судьбою

За что такое счастье выпало? За что?

Не высказать того, что накипело

За дни, что не был я с тобой.

Но любящее сердце вмиг согрелось…

Тебя люблю я всей душой!

Проходят быстро те мгновенья,

Когда мы были вдалеке.

Разлука вмиг уйдет в забвенье,

Когда скажу, шепнув тебе:

«Жена, как долго я не видел

Твой милый, добрый, нежный лик.

Уж всех вокруг возненавидел

И все мечтал, чтоб образ твой возник!»

«… Я был не таким уж и стариком по меркам собственных ощущений, и если вернуться чуть назад, когда я еще не был пациентом психиатрической лечебницы, то последнее место работы, куда мне удалось устроиться после года бесцельного блуждания по разным инстанциям и бирже труда, был городской Успенский Собор. Должность рабочего по комплексному обслуживанию зданий и сооружений для меня подошла как нельзя лучше. К тому времени я уже разбирался в электрике, сантехнике, мебельному производству и, как это было модно, — евроремонту. В бригаде с такими же умельцами на все руки Василием и энергетиком Антоном мы легко справлялись со всеми заданиями и поручениями, продиктованными свыше от самого митрополита, посредником между которым стоял наш непосредственный начальник Рябинин Иван Михайлович. Человеком он был аналитического склада ума, честным, уважительно относящмйся к своим подчиненным и справедливым во всем, чего бы ни касалось его внимание.

Проработал я там недолго, всего несколько лет и вот однажды после очередной ссоры с женой, когда все легли спать, во сне я увидел Богородицу — Ту, чья икона в соборе занимала главное место и к которой тянулись люди чтобы приложиться и помолиться не только из самого города, но и далеко из-за его придел.

… Она стояла словно в облаках и, сложив руки в молитве, долго так находилась, пока, наконец, не обратила на меня Свой взор. Посмотрев на меня, Она укоризненно покачала головой и растворилась в белоснежных девственных облаках.

Проснувшись в поту, я только через несколько дней понял то, о чем пыталась безмолвно сказать Богородица.

После скорой ссоры с женой, я попал в психиатрическую больницу, где пробыл долгое, очень долгое время, прежде чем написать то, что скопилось у меня в душе.

Вначале, я был помещен в больницу, находящуюся далеко за городской чертой, но чем меньше оставалось до окончания моих творческих излияний, тем больше я чувствовал грядущие перемены. Я уже дописывал последние строки, когда меня каким-то непостижимым чудесным образом перевели в психбольницу, расположенную в самом городе…

…второй раз я увидел Ее вчера…

… я заканчиваю повествование! Недосказанные мною моменты жизни так и останутся при мне, хотя и о них можно догадаться. Сейчас я отложу ручку и лягу на кровать немного отдохнуть. Мне это нужно, как глоток воды! Вряд ли я уже смогу встать, но такова воля и то, к чему я пришел за время работы в Успенском Соборе. Я рад этому и не сожалею ни о чем!»

Послесловие

Евграфий Порфирьевич открыл уже свой собственный дневник, найденный на дне самого нижнего ящика стола, под кипой бумаг и стал писать:

«… Понедельник. Последний день из бессонной недели, заставивший меня выпасть из рабочей и личной жизни. Сегодня рано утром по моему звонку в выходной день приходила жена Белова Игната Андреевича. Я лично встретил ее, тайно провел в свой кабинет, и мы обо всем поговорили. Обо всем, что меня волновало и казалось недосказанным. Именно ей и никому более я отдал «записки сумасшедшего» — личный дневник ее мужа — единственное, что от него осталось. С этим делом я успел как раз вовремя — она собиралась уехать из города отдыхать на весьма продолжительное время.

Поступившись правилами и врачебной тайной, я отдал личное дело больного Игната Андреевича в довесок ко всем исписанным тетрадям.

Предполагая реакцию «следователя» и его последующие действия зачем-то же ему ОЧЕНЬ понадобились эти тексты, я вызвал женщине такси, дал, хотя и пришлось долго уговаривать, находящиеся у меня личные деньги и отправил за вещами домой и на вокзал — подальше от этих мест, где будут разворачиваться дальнейшие события.

Теперь осталось только ждать! Именно это я и собираюсь сейчас делать!»

В дверь вначале уважительно постучали. Потом послышались голос Лизы, ее крики и какая-то возня…

Мощный, сокрушительный удар просто вынес закрытую на замок дверь вместе с петлями и косяком. Комнату стали заполнять люди в балаклавах. Их автоматы смотрели прямо в грудь заведующему больницей. Самым последним торопливой походкой, вошел и сам «следователь». Костюм-тройка, лакированные ботинки, кожаный распахнутый плащ… Он остановился у стола Евграфия Порфирьевича и выжидательно посмотрел тому в глаза.

— Хватит играть с нами, господин Клименко! Мы предупреждали вас, что все это может закончиться печально для вашей персоны!

— Кто это «вы»? Я не понимаю, что здесь происходит! Вы, вы не настоящий следователь! Прошу вначале предъявить документы…

— Хватит ненужных речей, Евграфий Порфирьевич! Я здесь не для этого. Мне нужен дневник Игната Андреевича и немедленно! Я знаю, что он у вас! — перебил человек заведующего психиатрической больницей.

— А вот в этом, вы, голубчик, совершенно не правы — он встал и подошел к окну — Его у меня нет! Вы опоздали. Причем где-то на полдня. Утром приходила жена покойного и потребовала, чтобы я отдал все тетради, принадлежащие ее мужу. В довершение ко всему отданному, я вручил ей личное дело моего пациента. Знаю, не должен был делать, но это моя личная инициатива, и не вам меня судить, если, конечно, собираетесь это делать!

Воцарилась тишина. Слышно было, как заскрипели зубы следователя, как сверкнули его глаза и как сжались кулаки в кожаных перчатках. Глубоко вздохнув, чтобы выровнять дыхание и снизить возрастающую агрессию, мужчина отошел обратно к выломанной двери и бросил через плечо:

— Этого забирайте! Жену Игната найдите!

Двое в камуфляже и черных масках подошли к Евграфию Порфирьевичу и взяли его под руки. Он бросил последний взгляд в окно и, вдруг что-то привлекло и задержало его внимание.

Прямо в саду, обнесенном трехметровым глухим забором, словно из фантастических фильмов, стал появляться двухметровый овал, переливающийся всеми цветами радуги. Больше всего своей формой он походил на «Да-да, именно портал… Радужный портал… Но что, как он здесь оказался? Что происходит?»

Овал и не думал растворяться. Он стоял, не распадаясь на атомы и не исчезая. Люди в балаклавах проследили взгляд Евграфия Порфирьевича, и