Алексей Ивакин - Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны Страница 33

В принципе, Финкельштейн понимал потомков. Когда он первый раз застрелил фрица, выворачивало его так, что едва желудок в кусты не выблевал. А с этими-то все куда как сложнее… У них, понимаете ли, генетическое отвращение к насилию, а с генетикой не поспоришь, это вам не политология какая-нибудь!

С подобной же проблемой пришли мрачные, не знающие, как быть, инструктора из разведчиков. Искусство рукопашного боя у потомков просто исчезло: отлично подготовленные физически парни не могли заставить себя поднять руку друг на друга. Вплоть до обмороков. Слишком обострено у них оказалось чувство сочувствия чужой боли.

Офицеры долго думали на эту тему. Собственно говоря, все просто. Человек, который убивает опосредованно, на дистанции, не видя своей жертвы, не воспринимает противника как живое существо. Артиллеристы, летчики, даже танкисты – они просто не видят глаза убиваемого их снарядами, бомбами, гусеницами. Они как бы отстранены от настоящих ужасов войны. До той, конечно, поры, пока война не коснется их лично. Вот тогда уже появляется ненависть, помогающая преодолевать барьер неприятия убийства. Человеку необходимо либо ненавидеть, чтобы врезать остро заточенной лопаткой поперек вражьего лица, либо не воспринимать его как живого. Впрочем, есть еще и третий вариант – страх. В панике и зайцы страшны, как говорится.

Ни пропаганда, ни агитация помочь этому не могли. Страх от просмотра роликов оставался ситуативным. Смотрим – боимся и даже ненавидим. А пообсуждали – эмоции и схлынули. И все остается на уровне разговоров…

– Спортсменов воспитываем, – ругался Крупенников, наблюдая, как добровольцы лихо крутят «солнце» на перекладинах.

Озарение пришло неожиданно, когда капитан Лаптев вернулся со своих заседаний и с ходу заявил:

– Мужики, готовы ваши разведгруппы? Все, предел, нам хоть какие-то реальные данные нужны. Ничего спланировать не получается.

Офицеры переглянулись. А мирный Яша Финкельштейн, взмахнув своими пушистыми ресницами, внезапно поднял палец к потолку:

– А нам – расходный материал для учебы!

– Это как, замполит? – не понял Харченко. – Ты что, на пленных учить потомков собрался? Сдурел? Хочешь, чтобы и тебя фашистом посчитали?

– Не бойтесь, товарищ майор. Все продумано. Вот смотрите сами…

Автарк Клаус Маурья заглянул в кабинет командира батальона, когда тот спорил с особистом о музыке. За несколько прошедших дней Харченко стал завзятым меломаном. Особенно ему по душе пришелся зарубежный рок эпохи шестидесятых. Началось все с «Битлз», а потом уже пошли и «Ти-Рекс», и Чак Берри, и прочие рок-н-рольщики. В любую свободную минуту Харченко врубал понравившуюся музыку, искренне удивляясь, отчего не все оказавшиеся рядом пребывают от этого в восторге.

– Нет, ты послушай! Мощно, да? – включил он очередную композицию. – Это из раннего сольного творчества Пола Маккартни. «Цветы в грязи» называется.

Крупенников в ответ лишь пожал плечами. К этой музыке он был совершенно равнодушен, ибо не понимал, о чем поют. С Автарком и прочими «туземцами» он разговаривал на интерлингве, с батальонцами – по-русски, десяток фраз знал на немецком. А вот английский? Откуда? А вдруг они там, в песне, к войне призывают?

– Да к какой, на… войне?! У них даже лозунг был такой, пошловатый, конечно, но ничего, правильный – «Занимайтесь любовью, а не войной!» Или ты не согласен, Виталя?

Крупенников согласился, но остался при своем мнении. Ему больше по душе была отечественная бардовская песня. Визбор, Ада Якушева, Бачурин, Высоцкий, конечно же. Хотя военные песни Высоцкого комбату отчего-то не сильно понравились. «Штрафные батальоны» – одно, пожалуй, исключение. А вот это – «На братских могилах не ставят крестов…»? Можно подумать, кресты на личных ставят! «И вдовы на них не рыдают…»? Еще как рыдают – Виталий сам видел, пока в госпитале валялся. Впрочем, что сейчас вспоминать…

А вот Суханов и ранний Дольский ему очень по душе пришлись. Кто бы мог подумать, что за суровой внешностью комбата кроется нежная меланхолия романтика?..

– А «Пинк Флойд» мне как-то не очень. Нет, не очень! Конечно, «Обратная сторона Луны» и «Сумасшедший Алмаз» – это хорошо, но до «Роллингов» они все одно не дотягивают. Ты вот послушай, какая мощь! «Сатисфекшн»! – продолжал размышлять Харченко, не замечая, что товарищ его вовсе не слушает…

– А «Раммштайн» тебе как? – перебил особиста комбат.

– Это откуда?

– Из XXI, первое десятилетие. Металл такой играют. Немцы.

– Фу… Вспомнил… – передернуло Сергея. – Ну, слышал один раз. Сразу удалил, на хрен.

– Да уж. Я когда послушал, знаешь, о чем подумал? Поставить бы тем утром динамики по всей границе и врубить минут за пятнадцать до начала войны на полную громкость. Половина вермахта бы разбежалась. Особенно вот после этой…

Крупенников потянулся было включить свой комм, оказавшийся не только средством связи, но и многофункциональным устройством типа переносного патефона, выключателя света, управления бытовыми приборами и много еще чего. Во всем, если честно, майор еще и не разобрался…

– Товарищи офицеры, – кашлянул Автарк. Он уже выучил правильное обращение по Уставу РККА и из уважения к предкам частенько его использовал.

Майоры по привычке встали, вытянувшись по стойке «смирно».

– Сидите, сидите, сограждане! Я тут вот по какому делу… Карантин закончен, мне только что сотрудники медицинского отдела сообщили. Так что сегодня можете выйти в город.

Харченко и Крупенников переглянулись. О как! Оказывается, они в карантине были…

– Карантин? Но мы ведь уж который день и по территории ходим, и на полигоне тренируемся? Да и с местными вроде бы контактируем?

– Карантин был нужен в первую очередь именно вам. Пока мы вас подлечивали, пока вы адаптировались, пока отработали повышающие иммунитет препараты… А контактов с местными у вас здесь почти и не было. Зато сейчас всё закончено, можно и погулять. Вы видели море? Может быть, хотите искупаться? Воду климатологи подогревают до комфортного состояния.

– Море? – в один голос воскликнули оба майора.

– Да, а что? – растерялся Автарк. – Море как море. Черное…

– Да ничего… – ответил Крупенников, пожав плечами. – Просто война за войной, а тут море. Как-то неожиданно. Мы ведь даже месяц не знаем.

– Август. У нас здесь, можно так сказать, всегда август. Это же Нодесса.

– Нодесса? – переспросил Харченко.

– Ну да. В ваше время этот город Одессой называли. Сейчас Новой Одессой. Или сокращенно – Нодессой. Он, конечно, давно стал мегаполисом по сравнению с вашим временем. От бывшего Херсона до бывшего Измаила все побережье занимает. А вы сейчас находитесь в исторической части города, на пятой станции Фонтана. Раньше здесь были казармы какого-то военного или кадетского училища, а сейчас – Институт Хронологии Мировой Академии Наук. Одно из его зданий под вас и приспособили.

Харченко аж застонал:

– Блин, всю жизнь в Одессе мечтал побывать… Вот как срослось-то, а комбат?..

На сборы батальону хватило пятнадцати минут. Остались только дневальные и часовые, поскольку Устав внутренней службы еще никто не отменял. Даже в будущем.

Построились коробочкой. Все были в советской парадной форме, с орденами и звездами на погонах.

Автарк пригласил командиров в свой десятиместный флаер, предложив оставить батальон на попечение ротных и взводных, но комбат решительно отказался:

– Сначала пройдемся строем по улице. Все вместе, батальоном. Чтобы видели – советские офицеры идут.

– Да тут район нежилой, – удивился Автарк. – Некому смотреть. Старые дома эпохи XX и XXI веков давно снесли, поскольку художественной и исторической ценности они не представляли. Тут до пляжей сплошной дендропарк. Ну и наш институт. Люди живут, начиная от Большого Фонтана и до Белгород-Днестровского, – махнул он правой рукой. – А в ту сторону – от проспекта Гагарина и до бывшего Южного.

Может быть, тогда до культурного центра подкинуть? Пройдетесь по Дерибасовской, свернете на Ришельевскую… Вот там туристов очень много. Заодно наш знаменитый невидимый мост посмотрите, между прочим, один из крупнейших на планете – от Фонтанки до Черноморки, с отводами на порт и тринадцатую станцию Фонтана, – с гордостью пояснил Автарк. – Как раз через Потемкинскую лестницу в порт заедете.

– Мы, товарищ Автарк, не для туристов пройтись хотим. Сами для себя! – вступил в разговор Харченко, отчего-то шмыгнув носом. И, поколебавшись, все же спросил: – А почему мост-то невидимый?

– Да разве можно залив обычным стеклобетоном или металлопластом похабить? – удивился Маурья. – Вот и решили сделать мост силовым, видимым только автоматике транспорта.