Александр Марков - Там, где бродит смерть Страница 33

Он как заведенный повторял и повторял какие-то слова, смысла которых сам, наверное, уже не понимал. Кто-то вложил их ему в голову на гипнотическом сеансе, когда он спал. Петр вспоминал их, только когда прикасался к рации. Проскальзывали какие-то имена. Через какое-то время те из штурмовиков, кто слушал радиста, поняли, что он произносит имена персонажей романов Карла Мая. Было похоже, что у радиста начался бред. Он несет какую-то околесицу, пересказывает содержание книг, которые прочитал в детстве. Он говорил на немецком с легким баварским акцентом. Если его подслушивали немцы, то они могли принять его позывной за переговоры радиолюбителей, а могли и не принять. У всех частных лиц радиопередатчики изъяли еще в самом начале войны, а тот, кто не сдал его, рисковал угодить за решетку, поскольку нарушение этого приказа расценивалось как серьезное преступление и считалось, что штраф в качестве наказания в этом случае мера недостаточная.

Прошло пять минут, затем еще пять. Ответом был лишь треск помех. Он был настолько громким, что Азаров болезненно морщился. Он чувствовал, что начинает терять слух и, даже если в наушниках зазвучат голоса, он все равно не сможет разобрать их, а если снимет наушники, то товарищам надо будет кричать ему прямо в уши, чтобы он хоть что-то услышал. Петр повторял сообщение абсолютно механически.

Внешне штурмовики не проявляли беспокойства. Они лежали или сидели на траве. Казалось, они даже рады тому, что возникла небольшая задержка. Азаров чувствовал, что друзья начинают волноваться, хотя они и не выражали этого ни жестами, ни словами. Они слишком устали, чтобы напрасно тратить оставшиеся силы на пустяки. Они даже делали вид, что не слушают того, что он говорит, будто это касалось только одного Азарова.

Микрофон в руках стал влажным от прикосновений вспотевших ладоней. Он начинал выскальзывать, как только что пойманная рыба, которая все еще не потеряла надежду вернуться в воду, если у нее получится вырваться из человеческих рук. Чтобы не упустить ее, Азарову приходилось все сильнее и сильнее сжимать микрофон. От усилий начали неметь вначале пальцы, затем кисть, а вскоре и рука по локоть. Онемение распространялось, как гангрена, только гораздо быстрее. Оно еще даст о себе знать сильной болью, когда Азаров начнет разминать руку, заставляя циркулировать по ней кровь, а пока…

Он вздрогнул, замолчал, прислушиваясь, а потом заулыбался и вновь стал что-то говорить, но теперь уже с большими паузами.

Помехи… Они сводят с ума. Кажется, что вокруг шумит дождь, да такой плотный, очертания пальцев на вытянутой руке начинают искажаться из-за того, что капли слепят глаза. Два человека, которых разделяет метров 30–40 пытаются докричаться друг до друга, но их голоса сливаются с шумом воды, падающей с небес. Она прибивает слова к земле. Почти безнадежное занятие. Пустая трата времени. Можно кричать, пока не охрипнешь. Но если уловить момент, когда дождь на миг затихнет…

— Удачной ли была охота? — услышал он в наушниках.

— Как нельзя лучше.

Вместо некоторых букв и слов был лишь треск, но они заранее обговорили все, так что Азаров дополнил то, что не разобрал. Вариантов ответа заготовили несколько. Одни из них можно было говорить прямым текстом, но лишь в том случае, когда отряд попадет в наиболее скверную ситуацию, другие были зашифрованы. Они показывали, насколько удачно или неудачно прошла операция.

Он сдернул наушники, провел ладонью по вспотевшему лбу.

— Все в порядке. Они будут на месте примерно через два часа.

Кто бы знал, как ему хотелось после всего этого откинуться назад на спину, заложить руки за голову и валяться так, пока вечерняя прохлада не заставит дрожать тело.

Сумерки постепенно отступали, уползали в лес, где намеревались затаиться до следующей ночи под кронами деревьев. Огонь в замке почти погас, теперь мрачный силуэт был хорошо виден на фоне серого, быстро светлеющего неба, а на востоке уже начинал полыхать пожар, пламя которого поднималось высоко вверх, гораздо выше, чем вершины самых высоких деревьев. Огонь поджигал облака, словно вату, а ветер подгонял их, и они, как брандеры, поджигали другие, более крупные облака. Огонь лился из них на головы людей, затоплял лес, сливаясь с огнем, который накатывался волной с востока.

Облака походили на огненных монстров, запряженных в колесницу, на которой восседало солнце. Медленно, очень медленно оно появлялось из-за леса. Чтобы вновь не сорваться в бездну, чудовища цеплялись огненными щупальцами за стволы деревьев.

Темнота уже не могла остановить их. Алый демонический свет заливал замок, будто земля под ним начала трескаться. Из трещины вырывались газ и магма, а стены медленно оседали в огненный ад. Пока он не добрался до опушки леса, штурмовикам нужно было поскорее убираться прочь.

Как только Азаров упаковал рацию и забросил ее на плечи, штурмовики быстро собрали свои нехитрые пожитки и отправились в дорогу. Напоследок, каждый из них оглянулся, чтобы посмотреть на замок, но в просветах между деревьями он был уже плохо виден, а выходить из леса, чтобы получше его рассмотреть, штурмовики не стали, и без того с этим замком их связывало теперь очень многое.

Не исключено, что им надо будет что-то забыть, чтобы хватило места для новых впечатлений…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Примерно в семи километрах от замка лежала поляна, на которую мог сесть аэроплан. Она была с небольшим уклоном, но достаточно ровная, особенно по сравнению с окружающими ее горами и лесами.

Чужак в этих местах мог вызвать подозрение. Но если обходить стороной немногочисленные поселения, то можно бродить здесь неделями, не повстречав ни одной живой души, за исключением белок, зайцев и птиц. Поголовье кабанов заметно уменьшили охотники, а волков и более крупных млекопитающих истребили здесь еще в прошлые века, так что в этих лесах не страшно спать на земле, не беспокоясь о том, что ночью на тебя нападет какой-нибудь зверь. Те сами боялись людей и даже голодные не искали с ними встречи.

Хорошая подготовка давала себя знать. Штурмовики, несмотря на то, что каждый из них нес довольно внушительный груз, шли с пружинящей легкостью, как будто забыли усталость на стоянке. Они двигались гуськом, друг за другом, стараясь наступать на следы впереди идущего, но они были разного роста, и, конечно, точно попасть в отпечаток ноги удавалось не всегда. Не позднее чем через два часа они доберутся до поляны. За это время аэроплан преодолеет километров четыреста. Он может обогнать штурмовиков.

Создавалось впечатление, что в Германии даже безлюдный лес все равно ухожен, словно порядок и опрятность заложены здесь не только в людях, но и во всем, что их окружает. Трава казалась ровной, будто ее некоторое время назад подстригали, на земле почти не было веток, а о таких вещах, как бурелом или сросшиеся в непроходимые заросли косматые кусты, говорить и вовсе не приходилось.

Штурмовики получали даже какое-то удовольствие от всего происходящего, стараясь забыть, что в любую минуту позади себя они могли заслышать лай собак, рвущихся с поводков, чтобы побыстрее добраться до добычи.

Несколько раз Мазуров посыпал землю перцем. Если собаки набредут на след, то их ожидает неприятный сюрприз, который может надолго отбить нюх. Бедные. Вначале они долго будут чихать, на глазах выступят слезы, они будут тереть лапами нос, стараясь извлечь из него въевшиеся песчинки перца, но ничего у них не получится. Опытный следопыт смог бы проследить путь штурмовиков и без помощи собак, но для этого нужно хотя бы набрести на него.

Настроение штурмовиков улучшилось, но замаячившая надежда могла оказать им плохую услугу, ведь обычно именно в подобных ситуациях, когда кажется, что все уже позади, совершаются нелепые ошибки, которые сводят на нет все предыдущие успехи.

Огромные сосны толстыми стволами, распилив которые насчитаешь не один десяток годовых колец, обступали Ремизова, протягивая к нему кривые, точно изуродованные артритом ветви, усыпанные мягкими, приятными на ощупь иголками. Толстая сухая кора напоминала запекшуюся на ране кровь.

Ветви цеплялись за одежду штурмовика, за его гимнастерку, а кусты за брюки, но он старался от них увернуться, и они редко доставали его. Большинство солнечных лучей запутывалось где-то в кронах деревьев, поэтому до земли добиралась лишь малая их часть, и ее не хватало, чтобы осветить нижний ярус леса. Трава сглаживала неровности поверхности и прятала насекомых, которые ее населяли, но Ремизов шел так тихо, что слышал жужжание пчел, стрекот сверчка и пение птиц, почти заглушавшее все остальные звуки.

Несмотря на то, что лицо его перепачкалось маскировочной краской, а в руках Андрей сжимал автомат, птицы нисколько не боялись его и, завидев, не пытались улететь или спрятаться в листве. В этом лесу он был единственным представителем человечества. Следом за ним на расстоянии не более полукилометра двигался основной отряд, но до него могло быть и десять километров, и даже десять световых лет. Он не слышал отряда. Его словно и не существовало.